Мультатули П.В.    Император Николай II во главе действующей армии и заговор генералов

 

По благословению митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского ВЛАДИМИРА.

Предисловие.

В 1894 году все государства земного шара поздравляли с вступлением на престол молодого русского Императора Николая II. Среди присланных почетных наград совсем не замеченным остался знак неизвестной американской религиозной организации, которая бьша создана за три года до вступления царя на престол. Организация называлась «Орден Тернового венца», таким же был и знак этой организации: Крест, увитый терниями.[1] Маленькая награда стала первым вещим предсказанием тернового царствования Императора Николая II. Трагедия Николая II заключается в его царском служении и верности этому служению. Он стал Царем в то время, когда общество любой ценой стремилось к социальному равенству, к западным ценностям, когда оно перестало понимать суть и смысл царской власти и пришло к мысли о ее пагубности для России и, следовательно, ее ненужности, а так как самодержавная власть была традиционной для России, то общество стремилось уничтожить традицию и преемственность, то есть стремилось к революции. Задолго до 1917 года революция произошла в умах целых слоев русского общества. Таким образом, Николай II становился, независимо от своих личных качеств, в глазах общества главным препятствием для достижения того социального прогресса, о котором оно мечтало, — именно в силу того, что он олицетворял собой традицию и преемственность власти. Как это ни покажется странным, но Николай II, самодержавный Царь, был заложником самодержавия, основы которого он не мог предать ни в силу своих убеждений, ни в силу той огромной ответственности за судьбы страны, которую он нес перед Богом. Именно этим убеждением наполнены его слова, сказанные в начале царствования: «Возложенное на Меня в Кремле Московском бремя власти я буду нести Сам, и уверен, что русский народ поможет Мне. Во власти Я дам отчет перед Богом».[2]

В то же самое время для подавляющего большинства русского общества Царь Николай II был тираном, костным реакционером и консерватором, упорно цепляющимся за власть любой ценой. Личные же качества и достоинства Императора Николая II как человека и государственного деятеля никого не интересовали, так как общество изначально видело в Николае II не реального государя, а мифический его образ. Существовало как бы два Николая И, один — реальная личность, другой — созданный миф. Реальный Император Николай II был умный, уравновешенный человек, высоких моральных принципов, глубоко верующий православный христианин, прекрасный семьянин, как любой государственный деятель не избавленный от ошибок и просчетов, но вся деятельность которого при этом была направлена на благо России. Николай II был готов во имя России пожертвовать не только властью, но и самой жизнью и жизнью своих близких, что он доказал и в вагоне царского поезда во Пскове, окруженный генералами-изменниками, и в подвале Ипатьевского дома в Екатеринбурге, окруженный убийцами.

Другой «Николай II» — лживый миф, созданный врагами России, подхваченный интеллигенцией и внедренный в умы простых людей — рисовал образ безвольного и недалекого пошляка, который находится под каблуком своей жены и страшного Распутина и цепляется любой ценой за власть. Этот лживый образ постепенно все больше вытеснял в умах общества реальную личность царя, и к моменту революции большинство уже принимало ложь за истину. Что бы ни делал Николай II, какое бы ни принял решение, оно осуждалось обществом только в силу того, что это решение исходило от Царя, которому изначально отказывали в правильных и мудрых действиях. Причем, Предисловие осуждение шло как слева, так и справа. При этом и крайне правые, и крайне левые не хотели понимать всю сложность положения, в каком оказалась русская государственность в начале XX века. Ситуация требовала от русских политиков и гражданского общества отказа от политических и партийных амбиций, отказа от упрощенных решений, во имя спокойствия и единства Родины. На деле все происходило наоборот. Радикалы всех мастей и оттенков, мыслители и поэты, государственные мужи и промышленники, издатели и публицисты, навязывали России каждый свой рецепт спасения отечества и осуждали правительство. Осуждение и отрицание постепенно становились смыслом и сутью их деятельности. Быть хоть немного, но «революционным» становилось модным. Как заклинания повторялись слабые стишки: «Наш Царь — Мукден, наш Царь — Цусима», и никому в голову не пришло ответить: «Наш Царь — железные дороги, наш Царь — самые низкие в мире налоги, наш Царь — народное образование, наш Царь — самое демократичное рабочее законодательство, наш Царь — высшая свобода и честь Родины». Император Николай II никогда не опирался только на одну политическую силу, никогда не выражал однобокое пристрастие к одному только политическому полюсу. Когда в 1908 году граф Коковцев спросил царя: «Ваше Величество, хотите, повидимому, опираться на крайне правых?», последовал ответ: «Нет, я отлично знаю крайне правых»».[3] Он, действительно, хорошо знал цену политическому черносотенству, которое в своем воинствующем националистическом максимализме было не менее опасным, чем максимализм левых революционеров.[4]

 

К 1914 году русская правящая элита и многие представители императорской фамилии были также охвачены стремлением к переменам, их тоже не устраивала незыблемость русской традиционной власти. Служение Царю и Отечеству все больше заменялось у нее государственным прожектерством, склонностью к тайным обществам, политическим интриганством.

Император Николай II при вступлении на престол получил в наследство страну, морально готовую к революции. Внешнее благополучие и спокойствие были обманчивыми. С.С. Ольденбург писал: «Император Николай I, вступая на престол, должен был сломить революционный заговор гвардейского офицерства. Император Александр II начал царствовать в дни Крымской войны, Император Александр III принял власть после злодейства 1 марта, среди смуты, которая тогда казалась грозной. Правление Государя Николая Александровича начиналось в дни затишья; но еще никому из Его державных предшественников не приходилось принимать не себя такого огромного, тяжелого бремени, такой сложной задачи».[5]

Между тем, несмотря на тяжкие испытания, Николай II сумел вывести корабль русской государственности к спокойным берегам. К 1914 году Россия занимала видное место в мировой экономике и продолжала развиваться быстрыми темпами. На Западе говорили о «русском чуде». При этом русское самодержавие всегда было главным творцом этого «чуда», инициатором всех прогрессивных начинаний в технике и промышленности. Оспопрививанием Россия была обязана Императрице Екатерине Великой, железной дорогой — Императору Николаю I, Великим Сибирским Путем — Императору Александру III, научно-технической революцией начала XX века — Императору Николаю II, так как все эти начинания проводились в жизнь указаниями государей, иногда вопреки скептицизму комиссий и специалистов. Ведущую роль самодержавной власти в деле модернизации страны признает и современный исследователь Б. Н. Миронов: «В течение XIX-XX веков российское самодержавие являлось лидером модернизации, бесспорным проводником экономического, культурного и социального прогресса в стране. Существенные, может быть, наибольшие успехи за всю историю России были достигнуты в два последних царствования, при активном участии верховной власти и ее правительства». [6]

В современных источниках много раз приводились сведения о добыче чугуна, нефти, угля, выплавки стали, стойком курсе золотого рубля, самых низких в мире налогах и низких ценах на продукты питания, которые знаменовали успехи русской промышленности к 1913 году. Но, пожалуй, самым впечатляющим и важным является рост населения Российской империи, которое за время царствования Николая II выросло на 60 миллионов человек, факт, который не имеет аналогов в мировой истории. Этот рост является лучшим показателем того, что Россия все более становилась богатым, сытым и процветающим государством. Что бы кто ни говорил сегодня, но исторические факты упорно свидетельствуют, что русский народ никогда, ни до, ни после, в своем большинстве, в материальном плане не жил лучше и богаче, чем при Императоре Николае Александровиче. Граф С.Ю. Витте, один из врагов Государя, писал ему в конце жизни: «Как бы ни судили современники о настоящем, беспристрастная история внесет в свои скрижали великие дела Ваши на пользу Богом вверенного Вашему Величеству народа. В Ваше царствование Россия получила прочную денежную систему, в Ваше царствование расцвела отечественная промышленность и железнодорожное строительство, в Ваше царствование с народа сняты многие тяготы — уничтожены выкупные платежи и круговая порука и проч., и проч. Но что русский народ никогда не забудет, покуда будет жить — это то, что Император Николай II призвал народ свой к совместным законодательным трудам. Это Ваша бессмертная заслуга перед русским народом и человечеством!» [7]

Но чем обеспеченнее становилась жизнь населения, чем больше богатели банкиры и промышленники, чем демократичнее и свободнее становилось внутреннее законодательство, тем больше становилось отчуждение царя и общества, царя и народа. Удивительно, но богатеющая русская буржуазия, обязанная своим богатством царской власти, была ей не союзником, но врагом. Всем известен факт финансирования революционных партий русскими миллионерами.

Таким образом, Россия накануне Первой мировой войны представляла собой феномен стремительного развития двух центробежных сил: революции промышленной сопутствовала революция духовно-нравственная. Силы этих двух революций стремились к лидерству в обществе и к захвату власти. При этом последнее становилось для них самоцелью. Таким образом, двум революциям было одинаково враждебно самодержавие и, следовательно, самодержец. Для Царя главным же оставалось соблюдение интересов нации в целом, сохранение баланса сил и соблюдение исторически сложившейся традиции преемственности власти, которая одна могла спасти Россию от неминуемого краха, к которому бы ее привела победа одной из этих двух революций. Царь был гарантом соблюдения основ государственного спокойствия, порукой от насильственного изменения социально-экономического уклада и государственного строя. Обращаясь 18 января 1906 года к депутации крестьян Щигровского уезда Курской области, Император Николай II сказал: «Вы, братцы, конечно, должны знать, что всякое право собственности неприкосновенно, то, что принадлежит помещику, принадлежит ему, то, что принадлежит крестьянину, принадлежит ему. Земля, находящаяся во владении помещиков, принадлежит им на том же неотъемлемом праве, как и ваша земля принадлежит вам. Иначе не может быть, и тут спора быть не может». [8]

То же самое Царь говорил и дворянству. В речи 2 февраля 1906 года, обращенной к депутации тамбовского и тульского дворянства, он сказал: «Вы знаете, как дороги Мне интересы всех сословий, в том числе и интересы дворянства, но в данное время Меня наиболее заботит вопрос об устройстве крестьянского быта и облегчения земельной нужды трудящегося крестьянства, при непременном условии охранения неприкосновенности частной собственности». [9]

Для успешного прохождения этого опасного участка русской истории самодержавию было крайне необходимо внутреннее и внешнее спокойствие. К 1914 году Россия была на пути к внутреннему компромиссу. Высокие прибыли и экономическая стабильность побуждали промышленные круги искать соглашения с властью, а рост уровня жизни населения лишал сторонников социальных потрясений почвы для революционной пропаганды. «Общее мое впечатление, — писал Государю П.А.Столыпин, — более чем утешительное. После страшной встряски Россия, несомненно, переживает сильный экономический подъем, которому способствует и урожай двух последних лет. Сибирь растет сказочно: в безводных степях, которые два года тому назад признавались негодными для заселения, в несколько последних месяцев выросли не только поселки, но почти города».[10] «Дайте 20 спокойных лет и вы не узнаете России!» —призывал тот же Столыпин Государственную Думу.

Но колоссальное внешнее потрясение, постигшее Россию 19 июля/1 августа 1914 года, привело вновь в движение все внутренние противоречия, результатом которых стала гибель Российской империи.

Император Николай II ясно осознавал всю неподготовленность России, военную, внутриполитическую, экономическую, к всеобщей войне. Он был далек, в отличие от многих его современников, от идеи «маленькой победоносной войны». «Государь с полной ясностью осознавал, — писал генерал М.К. Дитерихс, — что в пределах земных причин и влияний общая европейская война во всех случаях будет грозить гибелью Родине». [11] Император с самого начала своего царствования неуклонно старался не допустить большой войны. Он понимал, что мир входит в совершенно новые реалии, и что большая война опасна для всего человечества. Этим были вызваны его Гаагские инициативы 1899 года, впервые на государственном уровне поставившие задачу ограничения вооружений и создавшие Гаагский международный суд. Эти инициативы были встречены большей частью иностранных правительств с иронией и недоумением.

Император Николай II явил накануне мировой войны, поправшей все нормы человеческой морали, пример верховного вождя христолюбивого воинства, само понятие которого напрочь забыто вплоть до сегодняшнего дня. В 1907 году Императором был утвержден «Наказ Русской армии о законах и обычаях сухопутной войны», который являлся приложением к Уставу полевой службы. В Наказе говорилось: «1. Войска должны уважать жизнь и честь обывателей неприятельской стороны, а также религию и обряды веры. Всякий грабеж строго воспрещается под страхом тягчайших наказаний (вплоть до смертной казни). Раненые и больные военные чины подбираются с поля боя без различия принадлежности к какой-либо армии. С пленными надлежит обращаться человеколюбиво и предоставлять им полную свободу в отправлении религиозных обрядов. Содержать их так же, как содержатся чины русской армии. 2. Во время военных действий воспрещается применять яд или отравленное оружие, ранить или убивать неприятеля, который сложил оружие и сдался, атаковать или бомбардировать города, селения, жилища или строения, не занятые противником, захватывать и уничтожать неприятельскую собственность (если это не является военной необходимостью)».[12]

Читая эти строки, понимаешь, что если бы изложенные в них принципы ведения войны были бы соблюдены воюющими сторонами в Первую мировую войну, то были бы невозможны военные преступления, начиная от Хатыни и Дрездена и заканчивая Багдадом и Белградом.

Вся дальнейшая политика Николая II, особенно после русско-японской войны, была направлена на сохранение мира. В беседе с русским послом в Болгарии Неклюдовым Николай II сказал: «А теперь, Неклюдов, слушайте меня внимательно. Ни на одну минуту не забывать тот факт, что мы не можем воевать. Я не хочу войны. Я сделал своим непреложным правилом предпринимать все, чтобы сохранить моему народу все преимущества мирной жизни. В этот исторический момент необходимо избегать всего, что может привести к войне. Нет никаких сомнений в том, что мы не можем ввязываться в войну — по крайней мере, в течение ближайших пятишести лет — до 1917 года. Хотя, если жизненные интересы и честь России будут поставлены на карту, мы сможем, если это будет абсолютно необходимо, принять вызов, но не ранее 1915 года. Но помните — ни на одну минуту раньше, каковы бы ни были обстоятельства или причины и в каком положении мы бы ни находились».[13]  Особенно миролюбие Царя сказалось во время Балканских войн, когда влиятельные силы в России требовали вмешаться в нее на стороне «православных братьев». Но миролюбивая политика не означала пассивности. Россия предпринимала огромные усилия, чтобы встретить войну готовой. Перед лицом военной опасности страна тратила огромные средства на оборону и развитие вооружений. Военные расходы России были самими высокими в Европе. В середине октября 1913 года была принята так называемая «Большая программа», призванная коренным образом переустроить русскую армию, доведя ее по всем показателям до современного уровня. Программа должна была быть выполнена к осени 1917 года. То есть Россия должна была быть готова к войне к тому году, когда она ее уже фактически проиграла. Б.М. Шапошников писал: «»Большая программа по усилению армии» была утверждена в октябре 1913 года и предусматривала проведение до осени 1917 года мероприятий по коренному преобразованию армии, особенно в области ее технического оснащения (количественное и качественное усиление артиллерии, развитие авиации, автомобильного транспорта и т.д.). С началом первой мировой войны выполнение программы было отменено». [14]

Согласно «Большой программе» вооруженные силы Российской империи в мирное время необходимо было увеличить на 480 тыс. человек, то есть на 39%. При этом: пехоту на 57%, кавалерию на 8%, артиллерию на 27%, а технические войска, включая и авиационные, на 3%. [15]

Тем временем, война надвигалась неумолимо. В этом не надо видеть только злую волю людей, политику империализма европейских государств, как это делает большое количество историков. Исторические катаклизмы, как и катаклизмы природные, не всегда зависят только от воли людей. Как верно писал военный историк профессор В.Ф. Новицкий: «Никогда, быть может, в военной истории вопрос о том, кто является виновником войны, не ставился так остро, не вызывал столько споров, не возбуждал таких страстей, как в эту великую мировую войну <...> Виновников войн не существует, или все государства, участвующие в войне, являются одинаково в ней виновными. Существуют лишь причины, вызывающие войну и глубоко коренящиеся в течение целого ряда лет в толще международных отношений, подобно вулканическим силам, постепенно развивающим в недрах земли свое напряжение; а временами возникают те или другие поводы, внезапно обнаруживающие эти скрытые силы и приводящие их в действие». [16]  Николай II, как мало кто из его окружения, чувствовал всю опасность надвигающейся бури. Это хорошо видно по его действиям в обстановке европейского кризиса лета 1914 года. Царь всеми силами пытался оттянуть начало мобилизации, не оставлял надежды договориться с Императором Вильгельмом II даже тогда, когда ситуация была безнадежной. Сознанием ответственности перед своей страной и призывом к миру были исполнены телеграммы царя германскому кайзеру, которых тот не захотел услышать. «Мы далеки от того, — писал он кайзеру в телеграмме 18 июля 1914, — чтобы желать войны. Пока будут длиться переговоры с Австрией по сербскому вопросу, мои войска не предпримут никаких вызывающих действий. Даю тебе в этом мое слово. Я верю в Божье милосердие и надеюсь на успешность твоего посредничества на пользу наших государств и европейского мира. Преданный тебе Н.». [17] Телеграммы Николая II полны миролюбия, а в своих действиях он готов был пойти даже на опасные, с военной точки зрения, шаги, такие как, например, — приостановка мобилизации, в надежде на благоразумие германского руководства. Однако, в ответных телеграммах Вильгельм II, который много говорил об ужасах войны и необходимости мира, не желал все же искать никакого компромисса, а разрешение кризиса видел только в безоговорочном успехе Германии и Австро-Венгрии, и потому ставил ультиматумы: «Вчера, — писал он Царю 19 июля/1 августа 1914 года, — я указал твоему правительству единственный путь, которым можно избежать войны. Несмотря на то, что я требовал ответа сегодня к полудню, я еще до сих пор не получил от моего посла телеграммы, содержащей ответ твоего правительства. Ввиду этого я был принужден мобилизовать свою армию. Немедленный, утвердительный, ясный и точный ответ от твоего правительства (т.е. фактическая капитуляция России перед германскими захватническими требованиями — П.М.) — единственный путь избежать неисчислимые бедствия. <...> Я должен просить тебя немедленно отдать приказ твоим войскам ни в коем случае не пересекать нашей границы. Вилли».[18] Таким образом, Император Вильгельм хотел, чтобы Россия отказалась от мобилизации, полностью предоставила возможность германским государствам расправиться с Сербией и утвердиться на Балканах и смотрела при этом, как германская армия мобилизуется против нее, не предпринимая никаких мер для своей обороны! Но даже эта вопиющая телеграмма кайзера была послана немцами с опозданием и пришла в Петергоф уже после объявления Германией войны России. На подлиннике телеграммы рукой Императора Николая II написано: «Получена после объявления войны».

Министр иностранных дел С.Д. Сазонов вспоминал впоследствии: «В тяжелые дни, предшествовавшие войне с Германией, когда уже всем было ясно, что в Берлине было решено поддержать всей мощью притязания Австрии на господство на Балканах и что нам не избежать войны, мне привелось узнать Государя со стороны, которая при нормальном течении политических событий оставалась малоизвестной. Я говорю о проявленном им тогда глубоком сознании его нравственной ответственности за судьбу России и за жизнь бесчисленных его подданных, которым европейская война грозила гибелью. Этим сознанием он был проникнут весь, и им определялось его состояние перед началом военных действий».[19]

Этим Николай II принципиально отличался от остальных государственных деятелей тогдашней Европы. Характерны слова Императора Николая II, что «война приведет к гибели сотен тысяч русских людей». Подобная мысль не была высказана больше ни одним государственным деятелем той эпохи. Великий князь Александр Михайлович писал: «Император Николай II делал все, что было в его силах, чтобы предотвратить военные действия, но не встретил никакой поддержки в своих миротворческих стремлениях у своих ближайших соратников — министра иностранных дел и начальника Генерального штаба».[20]

Между тем, вопреки желанию Царя, война началась. Николай II воспринял ее как тяжкое испытание, ниспосланное Господом России, как угрозу ее национальной независимости и свободе. Царь полагал, что в эти священные и грозные дни весь народ должен объединиться и подняться на отпор германскому натиску. Этими же чувствами продиктованы слова царского манифеста об объявлении войны: «Ныне предстоит уже не заступаться только за несправедливо обиженную родственную нам страну, но оградить честь, достоинство, целость России и положение ее среди Великих Держав.

Мы неколебимо верим, что на защиту Русской Земли дружно и самоотверженно встанут все Наши подданные.

В грозный час испытания да будут забыты внутренние распри. Да укрепится еще теснее единение Царя с Его народом и да отразит Россия, поднявшись как один человек, дерзкий натиск врага».[21]

Русское общество восприняло начало войны восторженно. Но одной из основных причин этой восторженности было опять-таки стремление общества к переменам государственного строя, которые в его глазах становились возможными благодаря общей грядущей победе в союзе с «передовыми» Францией и Англией. «Война, которою мы ведем бок о бок с англичанами и французами, — заявлял кадет Ф.И. Родичев, — приведет нас к полному торжеству свободы как во внешней, так и во внутренней политике».[22] Еще более определенно высказывался лидер кадетской партии П.Н. Милюков: «Мысль о том, что настоящая война есть освободительная и что борьба за победу есть в то же время борьба за лучшее будущее России, сделалась аксиомой для всех прогрессивных общественных мнений».[23]

Таким образом, изначально у царя и общества были разные цели в начавшейся войне: Николай II на первый план ставил победу русского оружия, общество — победу русской «демократии». Пока Царь ездил в действующую армию, разрывался между фронтом и столицей, делал все для приближения победы, общество создавало комитеты, рассуждало о неудачах, критиковало правительство, искало изменников. Особенно все это усилилось при первых крупных неудачах. Общество, в лице либеральных деятелей, поняло, что ему предоставляется исключительный случай для осуществления своей идеи социально-политического переворота. Чем дальше продвигались германские армии вглубь территории империи, тем громче раздавались крики об измене и ничтожестве власти и командования. Но в самый критический момент, когда казалось, что Россия проиграла войну, Император Николай И, в очередной раз жертвуя собой, принял верховное командование на себя, и, казалось бы, безнадежное отступление остановилось. Но эта жертва Николая II не была оценена ни народом, ни обществом, а его роль в командовании армией в период Первой мировой войны до сих пор не изучена. Почему Император Николай II принял верховное командование, каков его вклад в руководство войсками, почему, наконец, доведя страну до порога победы, он был свергнут с престола при активном содействии армейской верхушки? На эти вопросы и пытается ответить настоящий труд. Умалять роль Николая II было и остается для многих историков признаком хорошего тона и как бы само собой разумеющимся положением. В отечественной истории нет другого государственного деятеля, столь порицаемого и принижаемого, как Николай II. Большинство исторических исследований о Николае II, как отечественных, так и зарубежных, основаны, чаще всего, на мифах, причем мифах, или умаляющих роль последнего русского царя, или совершенно неверно истолковывающих его действия. К таковым относится миф о «слабоволии» Императора, о влиянии на него Распутина, о влиянии на него императрицы, о его узколобом консерватизме и так далее. Эти мифы стали рождаться еще в царствование Николая II, получили широкое распространение после его свержения с престола и продолжают, слегка изменившись, существовать и сегодня. Не надо думать, что это принижение роли Николая II происходит всегда из-за мировоззренческой позиции авторов. Как правило, срабатывает стереотип мышления, идеологические традиции десятилетий. Как хорошо писал Г.М. Катков в своем труде о Февральской революции: «У истины много врагов. И ложь, хоть и самый заметный, но не самый коварный и пагубный. У явной и сознательной лжи, по поговорке, ноги коротки, далеко уйти она не может. Гораздо труднее одолеть обольщение и предвзятость, укоренившиеся легенды и полуосознанный страх, который мешает видеть то, что может разрушить дорогие нам верования».[24] Вот эти укоренившиеся легенды и полусознательный страх и продолжают мешать непредвзятому изучению царствования Николая II.

Лишь очень немногие, и тогда, и сейчас, борются с ними (прежде всего, стоит отметить выдающуюся работу С.С. Ольденбурга). Большим шагом вперед в борьбе с «мифологией» стали современные работы А.Н. Боханова, О.А. Платонова, М.В. Назарова, протоиерея Александра Шаргунова.

Одним из весьма распространенных заблуждений является миф о якобы «роковом» шаге Николая II по принятию верховного командования в 1915 году, ускорившим, по мнению многих, революцию 1917 года. В советские годы за аксиому была взята позиция по этому вопросу русских правящих кругов в 1915 году, наиболее ярко выраженная в письме министров Николаю П. На основе этой позиции советской историографией был сделан следующий вывод: безвольный и ограниченный Царь принял командование под влиянием своей жены и Распутина, так как боялся потерять престол и завидовал славе своего дяди великого князя Николая Николаевича. Никаких других концепций не допускалось. Сам факт принятия верховного командования Царем подавался этими авторами с целью лишний раз подчеркнуть степень разложения царского режима. В свете этой концепции строилось отношение советской историографии и к роли Николая II в руководстве вооруженными силами России, сводившееся к отрицанию вообще этой самой роли. В результате из отечественной истории выпадал напрочь огромный период, касающийся одного из самых трагических ее событий — Первой мировой войны.

Изучая и сопоставляя источники, автор пришел к совершенно иным выводам, по сравнению с теми, какие выдвигались и часто до сих пор выдвигаются отечественной и западной историографией. Принятие Николаем II верховного командования имело две причины: военную и политическую. Первая причина заключалась в военных поражениях русской армии, вторая — в созревшем в недрах Государственной думы ползучем государственном перевороте, имевшем целью ограничение власти царя. Этот тихий заговор имел своих сторонников как в правительстве, так и в Ставке. Возглавив армию, Царь наносил по этому перевороту предупреждающий удар. С первой, военной задачей Николай II справился: факты свидетельствуют, что после принятия Царем верховного командования произошел поворот в войне в пользу русской армии. Со второй задачей Царь справился лишь наполовину: он сумел не допустить смычки заговорщиков и армии в 1915 году, но, доверившись новому, им назначенному и им возглавляемому, руководству Ставки, упустил возникновение новой, еще более опасной смычки, приведшей к заговору февраля 1917 года, свергнувшему его с престола.

 

Настоящая работа не является сотворением нового мифа о «великом полководце» Николае II. Ее цель — освещение истинной роли Царя на посту Верховного Главнокомандующего русской армии в тяжелейшее время: в 1915-1917 годах; истинные причины, побудившие его этот пост занять; а также те последствия, военные и политические, к которым это решение привело. Автор не стал подробно останавливаться на каждом годе пребывания Николая II на посту Верховного Главнокомандующего, не стал отдельно разбирать его роль в каждой военной операции. Цель — дать общую картину военной и политической обстановки в те годы и то, как Николай II действовал в этой обстановке. За отправную точку отсчета взят 1915 год, ставший во многом роковым для царя и России, так как именно этот год обозначил окончательный раскол русского общества, закончившийся февралем 1917 года.

Другая тема, которая так же мало изучена в отечественной и тем более в иностранной историографии, — участие верхушки армии в Февральской революции. В советское время, исходя из большевистских догм, было принято считать, что февральские события развернулись стихийно и были вызваны якобы нехваткой хлеба в столице, усталостью от войны и ненавистью к самодержавию. О заговоре против Царя говорили неохотно, всегда указывая, что он лишь планировался русским капиталом при поддержке Антанты, но произойти не успел из-за того, что пролетариат перехватил инициативу.

Книга имеет три части. Первая посвящена причинам, побудившим Николая II стать во главе армии. Вторая часть касается непосредственного руководства Николаем II русской армией в последние предреволюционные годы. Третья освещает роль русского генералитета в заговоре против Николая II, роль, по нашему мнению, решающую и роковую.

ЧАСТЬ 1. ТРУДНОЕ РЕШЕНИЕ: ПРИНЯТИЕ ИМПЕРАТОРОМ НИКОЛАЕМ II ВЕРХОВНОГО КОМАНДОВАНИЯ

Глава 1. Великий князь Николай Николаевич (Младший) и военные поражения русской армии летом 1915 года.

Шел третий год Мировой войны. Никогда еще Россия не сталкивалась с таким упорным и сильным врагом, как германская армия. Первые русские победы 1914 года в Восточной Пруссии и Галиции не привели к решительному успеху, а летом 1915 года над русской армией нависла угроза катастрофы. Германские войска под общим командованием генерал-фельдмаршала фон Гинденбурга, воспользовавшись своим подавляющим превосходством в тяжелой артиллерии, обрушили на русские войска ураганный огонь, сметавший одну их позицию за другой. Фронт в районе Горлицы был прорван, и немцы устремились в пределы Царства Польского и прибалтийских губерний. В августе вся русская Польша была в руках противника, были оставлены крепости Брест-Литовск и Новогеоргиевск. В этих условиях взгляды русских людей с надеждой были устремлены на Верховного Главнокомандующего великого князя Николая Николаевича, которого считали выдающимся полководцем. От него ждали твердости духа и скорейшего исправления сложившейся тревожной ситуации. Однако, этим надеждам не суждено было сбыться.

История  знает множество мифов. Эти мифы бывают иногда настолько живучи, что их воспринимают как истину. Мифы эти, конечно, создаются конкретными людьми ради конкретных целей, но затем они начинают жить сами по себе, и бороться с ними бывает крайне нелегко. К числу таковых относится миф о «выдающемся полководце великом князе Николае Николаевиче». Великий князь всегда противопоставлялся Царю, их сравнивали, желая принизить и всячески умалить роль Императора Николая II в управлении войсками. Возражения и протесты против подобных утверждений тонули в панегириках, воздаваемых великому князю Николаю Николаевичу. Причем, авторами этих панегириков были люди, перед авторитетом которых невольно отступали на второй план разоблачители. Вот лишь некоторые из них. Генерал А.А. Брусилов: «Верховным Главнокомандующим был назначен великий князь Николай Николаевич. По моему мнению, в это время лучшего Верховного Главнокомандующего найти было нельзя. Это человек, всецело преданный военному делу, и теоретически и практически знавший и любивший военное ремесло»[25]; генерал Ю.Н. Данилов: «Великий Князь Николай Николаевич! Кто не слышал этого имени? Первый русский Верховный Главнокомандующий в период участия России в мировой войне. Лицо, стоявшее во главе огромной пятимиллионной армии; человек, имевший на своей ответственности задачу защиты огромного государства, составлявшего 1/6 часть всей суши земного шара. Через ряды этой армии за все время командования ее Великим Князем прошли, по крайней мере, еще столько же миллионов людей, собранных со всех концов России. Подчиненную ему армию он умел вести к победам; ее достоинство он умел сохранить и в период тяжких неудач. Великий Князь Николай Николаевич поражал всех, впервые его видевших, прежде всего своей выдающейся царственной внешностью, которая производила небывалое впечатление. Чрезвычайно высокого роста, стройный и гибкий, как стебель, с длинными конечностями и горделиво поставленной головой, он резко выделялся над окружавшей его толпой, как бы значительна она ни была. Тонкие, точно выгравированные, черты его открытого и благородного лица, обрамленные небольшой седеющей бородкойклинышком, дополняли его характерную фигуру» .[26]

Между тем, исторические факты неумолимо свидетельствуют об огромной личной ответственности великого князя Николая Николаевича и его штаба за провал успешно начатой кампании 1914 года и за кровавое отступление 1915 года. Именно под руководством великого князя Россия оказалась веснойлетом 1915 года перед угрозой военного поражения, при командовании великого князя были оставлены обширные территории империи, несомненно, великий князь способствовал хаотичному и бездумному исходу сотен тысяч мирного населения, что резко ухудшило внутреннее положение в государстве. Объективные исторические факты безоговорочно свидетельствуют, что только после отстранения великого князя от верховного командования ситуация была стабилизирована, а в 1916 году стала резко меняться в лучшую сторону.

 

Ниже мы постараемся рассмотреть, к чему привело русскую армию руководство великого князя Николая Николаевича, в какой обстановке Император Николай II принял решение возглавить русскую армию и каковы были причины того, что Царь лично возглавил свои войска. Но вначале дадим краткие биографические сведения о великом князе Николае Николаевиче.

Великий князь Николай Николаевич-младший родился 18 ноября 1856 года в семье великого князя Николая Николаевича-старшего. Великий князь Николай Николаевич-младший приходился племянником Императору Александру II и двоюродным дядей Императору Николаю II. Великий князь окончил Николаевское инженерное училище и Академию Генерального Штаба. Во время русско-турецкой войны 1877-78 годов он состоял при главнокомандующем русской армии, своем отце, а по окончании войны командовал лейб-гвардии Гусарским полком. В 1895 году великий князь был назначен генерал-инспектором кавалерии, и в этой должности он пробыл до 1905 года. С 1905 он — командующий войсками гвардии и Петербургского военного округа. Как и все члены Дома Рома­новых, он получил хорошее военное образование, был прекрасным наездником и хорошим кавалерийским начальником. Именно при деятельном участии великого князя в России был принят хороший кавалеристский устав. «Следует отдать должное великому князю: он сделал много для воспитания и приведения в порядок нашей кавалерии. При нем она могла считаться одной из лучших в мире», — писал генерал А.А. Мосолов. [27]

О заслугах великого князя как кавалерийского начальника писал даже такой его непримиримый враг, как генерал В.А. Сухомлинов: «Как инспектор кавалерии, Николай Николаевич действительно, оказал большие услуги армии. Сам он был хороший и выносливый ездок». [28]

Но уже тогда подчиненные отмечали грубость, нетерпимость и мелочность великого князя Николая Николаевича, его огромное самомнение и стремление доминировать во всем. Эти его качества выявились в полной мере тогда, когда великий князь начал активно вмешиваться во внутренние дела государства. Великий князь Александр Михайлович дает следующую характеристику своему двоюродному брату: «Мой двоюродный брат Николаша был превосходным строевым офицером. Не было равных ему в искусстве поддерживать строевую дисциплину, обучать солдат и готовить строевые смотры. Как все военные, привыкшее иметь дело со строго определенными заданиями, Николай Николаевич терялся во всех сложных политических положениях, где его манера повышать голос и угрожать наказанием не производила желаемого эффекта. Из всех членов императорской семьи великий князь Николай Николаевич имел самое большое влияние на наши государственные дела. Он отличался редкой честностью, но ограниченностью ума, был превосходным строевым офицером, но никудышным политиком». [29]

Эти вмешательства великого князя Николая Николаевича отражались самым негативным образом на государственных делах. После того, как Император Николай II под давлением своего дяди подписал Манифест 17 октября 1905 года, хотя внутренне и был противником этого манифеста, великий князь был фактически отстранен Государем от дел внутренней
и внешней политики. Былое доверие к дяде сменилось в душе Государя настороженностью. Генерал АЛ. Поливанов писал в своем дневнике 5 июля 1908 года: «Всеобщее внимание обратило на себя холодное отношение Государя и Императрицы к великому князю Николаю Николаевичу». [30] В 1906 году великий князь Николай Николаевич возглавил Совет Обороны. Николай Николаевич предлагал полностью перестроить армию, в частности, уничтожить резервные войска и ввести единообразие военной организации для всей армии. [31] Великий князь предлагал нацеливать армию на наступательную войну. При этом он был горячим сторонником Франции и Англии и противником Германии. Эти свои чувства он переносил на вопросы политики, что грозило самыми непредвиденными осложнениями. П.А. Столыпин говорил про великого князя Николая Николаевича: «Удивительно он резок, упрям и бездарен. Все его стремления направлены только к войне, что при его безграничной ненависти к Германии очень опасно. Понять, что нам нужен сейчас только мир и спокойное дружное строительство, он не желает и на все мои доводы отвечает грубостями. Не будь миролюбия Государя, он многое мог бы погубить».[32]

Великий князь любил публично заявлять о своих воинственных намерениях. Немецкий историк Вернер Бемельбург писал: «Осенью 1912 года великий князь Николай Николаевич, который присутствовал на больших французских маневрах, как представитель империи царей, поднял на прощальном ужине свой полный бокал шампанского и воскликнул под восторженные аплодисменты французских офицеров: «Я пью за нашу общую будущую победу! До встречи в Берлине, господа!»» [33]  В воспоминаниях графа С.Ю. Витте мы находим подтверждение этим словам. Витте пишет, что еще во время русско-японской войны великий князь Николай Николаевич носился с мыслью начать войну против Германии и Австро-Венгрии. Мысль эта была тем более бессмысленной и вредной, что в конфликте с Японией германский кайзер Вильгельм был на стороне России, исходя, конечно, из германских интересов. Между тем Витте пишет: «Было решено, что главнокомандующим армией, которая должна будет идти против Германии, будет великий князь Николай Николаевич, а главнокомандующим армией, которая будет действовать против Австрии, будет военный министр генерал-адъютант Куропаткин. Между великим князем Николаем Николаевичем и Куропаткиным уже начали происходить всевозможные разногласия по вопросам этой войны. Куропаткин во многом не соглашался с великим князем, причем, я несколько раз слышал от Куропаткина самые отрицательные отзывы относительно проектов Николая Николаевича и вообще относительно его различных способностей как военного. Что касается оценки великого князя Николая Николаевича как человека, очень мягко выражаясь, самоуверенного и неуравновешенного, с весьма малым запасом логики, я был в этом отношении совершенно согласен с Куропаткиным». [34]

Адмирал И. К. Григорович писал в своих воспоминаниях о 1912 годе, когда кризис на Балканах чуть не вовлек Россию в войну: «Я мечтал отдохнуть, даже заказал себе билеты на два-четыре месяца за границу, но меня не пустил Государь Император. В Черном море завязываются военные осложнения на Балканском полуострове. Его Величество просит обождать, так как военная партия требует вмешательства, это именно великий князь Николай Николаевич, которому все равно, готов флот или нет, лишь бы начать войну с готовой армией (без артиллерии и проч.)» [35]

Записи адмирала Григоровича в 1914 году еще более тревожные. Он пишет, что военные «действительно втянут нас в войну и очень скоро. Недаром Николай Николаевич все хлопочет о морской демонстрации у Бургоса, хорошо, что Государь не соглашается». [36]

В этих строках, также, как и в воспоминаниях дочери Столыпина, мы снова сталкиваемся с бездумной воинственностью великого князя, которая неизменно находит отпор в лице Императора Николая II.

 

Историк Д. Чавчавадзе также подтверждает «воинственность» великого князя, который «всегда ненавидел немцев, и его радовала перспектива войны с ними...» [37]

Однако, при всей своей воинственности великий князь Николай Николаевич военным ремеслом заниматься не любил. «На практике, — говорится в книге современных российских военных историков «Первая Мировая война», — своими полномочиями Николай Николаевич пользовался весьма своеобразно. Он не пожелал участвовать в русско-японской лишь потому, что не ладил с адмиралом Е.И. Алексеевым, поставленным Царем наместником на Дальнем Востоке. В 1910 году он отказался руководить подготовленной русским Генеральным штабом стратегической военной игрой, которая была фактически сорвана. Официальной причиной отказа послужили разногласия между великими князем и военным министром на цели и замысел военной игры». [38]

Витте весьма негативно высказывался в отношении личности великого князя Николая Николаевича и его военных способностей: «Я его считаю человеком крайне ограниченным, но не дурным и честным, безусловно преданным Государю, имеющим некоторые военные способности. Он натворил и, вероятно, еще натворит много бед России, но способен приносить пользу». [39]

Оставим на совести Витте слова о «преданности Государю» великого князя, тем более, что сам же Витте в других местах своих воспоминаний их и опровергает. Важно другое: Витте явно негативно оценивает великого князя Николая Николаевича, называя его в других местах воспоминаний «тронутым» человеком, с «зайчиком в голове». Можно было бы скептически отнестись к словам Витте, так как нет, наверное, ни одного современного ему государственного или военного деятеля, за исключением, пожалуй, Императора Александра III, о котором граф не высказался бы отрицательно. Самый умный и безгрешный человек в воспоминаниях Витте — это сам Витте. Но подобные же мнения о великом князе Николае Николаевиче мы встречаем и у других действующих лиц той эпохи. Так, генерал Мосолов пишет о «крайне узком кругозоре и весьма невозвышенной душе» великого князя.

Тем не менее, для людей, близко его не знавших, особенно военных, великий князь был олицетворением воинской доблести. Подкупали его грозная внешность, строгость и высшее военное образование. На великого князя также падал луч славы его отца — победителя турок. Все это делало великого князя Николая Николаевича популярным в войсках и в народе. Однако, авторитет его в войсках не был таким уж непререкаемым. Американский историк Д. Чавчавадзе относящийся с большой симпатией к великому князю, пишет, что он «серьезно занялся военной карьерой и был единственным из военных князей, служившим в чине капитана в Генеральном штабе. Отца великого князя любили, сам же Николай Николаевич не был популярен в армейских кругах из-за несгибаемости, консерватизма и приверженности строгой дисциплине, но его ценили за то, что он был отличным служакой». [40]

М. Лемке писал, что «до войны отношение к Николаю Николаевичу было двойственное; армия относилась к нему до­вольно сдержанно, особенно те части, в которые он в свое время приезжал не в духе, прогонял их с матерной бранью с места смотра и т.п., но ценили его элементарную честность, знание службы, умение подчиняться долгу, прямоту и серьезное отношение к своим обязанностям, порицая, однако, распущенность, крикливость, несдержанность». [41]

Князь Владимир Трубецкой писал о своих впечатлениях о великом князе Николае Николаевиче: «Великий князь выглядел на коне весьма эффектно. Несмотря на то, что он обладал огромнейшим ростом и чрезмерно длинными ногами, у него была та идеальная, несколько кокетливая «николаевская» посадка кавалериста старой школы, посадка, которая так красила всадника, сливая его с конем в нераздельное и гармоничное целое. Одет был Николай Николаевич в китель защитного цвета с золотым генерал-адъютантским аксельбантом и простой походной ременной амуницией. На голове у него была покавалерийски заломленная мятая, защитного цвета, фуражка, на ногах — длинные рейтузы с яркими красными лампасами. В то время он был уже в годах, однако, все еще выглядел моложаво. Его лицо, заканчивающееся книзу небольшой бородкой, было загорелое и неправильное. Оно не было красивым, но надолго врезалось в память, потому что оно не было обыкновенным военным лицом пошлого генерала. Это было совсем особенное лицо очень большого начальника-вождя — властное, строгое, открытое, решительное и, вместе с тем, гордое лицо. Взгляд его глаз был пристальный, хищный, как бы всевидящий и ничего не прощающий. Движения — уверенные и непринужденные, голос — резкий, громкий, немного гортанный, привыкший приказывать и выкрикивающий слова с какой-то полупрезрительной небрежностью. Николай Николаевич был гвардеец с ног до головы, гвардеец до мозга костей. И все-таки второго такого в гвардии не было. Несмотря на то, что многие офицеры старались копировать его манеры, он был неподражаем. Престиж его в то время был огромен. Все трепетали перед ним, а угодить ему на учениях было нелегко». [42] В этом отрывке, в общем-то, весьма положительном для великого князя, тем не менее просматриваются те его черты, которые впоследствии будут играть немалую роль в военных неудачах: «полупрезрительное» отношение к людям, «хищность» и беспощадность. Однако, если бы эти черты сочетались в великом князе с огромным военным дарованием, если бы его презрительность к людям была бы презрительностью Наполеона, а его «хищность» была бы хищностью Мольтке, то о них можно было бы забыть, сославшись на оригинальность гения. Но в том-то и дело, что за образом «отличного служаки» скрывался весьма посредственный стратег, но об этом до начала Мировой войны знали немногие.

26 июля 1908 года Император Николай II упразднил Совет Государственной Обороны, высказав при этом следующие соображения: «Государь сказал: «Когда я учреждал СГО, я думал объединить с военным и морским делом вопросы политические и финансовые, что не удалось. Нет надобности в таком постоянном учреждении, его надо собирать, когда надо, из тех же лиц или других». Я вставил: «Желательно под председательством Вашего Императорского Величества». — «Конечно, вообще я думаю более взять военное дело в свои руки, но разве я мог сделать это в эти три года»». [43] Этот отрывок из дневника Поливанова убедительно свидетельствует, что Николай II задолго до Первой мировой войны считал необходимым лично возглавлять вооруженные силы.

1 августа 1914 года началась война с Германией. Император сам хотел встать во главе армии. Строго говоря, он и так был во главе ее, так как по Законам Российской Империи «верховное начальствование над военными силами Империи сосредотачивалось в особе Государя Императора». Речь, таким образом, шла о должности Верховного Главнокомандующего, который, если только эту должность не занимал сам царь, все равно подчинялся монарху. Решение Государя возглавить армию в 1914 году вызвало серьезные возражения со стороны Совета Министров, члены которого были убеждены в необходимости присутствия Царя в столице во время войны. Взвесив все «за» и «против», Император согласился с мнением главы правительства. Однако, Николай II вовсе не считал свое решение не принимать верховного командования окончательным. Наоборот, он лишь отсрочил его. Адмирал Григорович вспоминал: «В Петербурге собирались частые Советы Министров под председательством Государя, и на первом из них Его Императорское Величество выразил желание стать во главе войск, но решительно все министры высказались против этого желания, доказывая Императору, что все возможные неудачи, которые могут быть всегда, свалятся на Него, как на главного виновника. Молчал лишь один И.Л. Горемыкин. В конце концов, Государь с нашими доводами согласился, но указал, что впоследствии еще раз этот вопрос обсудит». [44]

Начальник штаба генерал Н.Н. Янушкевич уведомлял в циркуляре от 20 июля 1914 года командующего Северо-Западным фронтом генерала Жилинского: «Государь Император повелел быть Его Императорскому Высочеству Великому Князю Николаю Николаевичу Верховным Главнокомандующим, впредь до того времени, когда Его Императорскому Величеству благоугодно будет вступить в предводительство вооруженными силами лично». [45]

Встал вопрос, кого назначать на высокую военную должность. Царь не хотел назначать на нее великого князя Николая Николаевича, так как был весьма низкого мнения о его военных способностях. «В начале войны, — пишет великий князь Александр Михайлович, — Царь не хотел вверить Верховное командование русской армией дяде Николаше, прекрасно сознавая, что его военный дилетантизм быстро поблекнет перед военным гением Людендорфа и Макензена». [46]

Генерал В.А. Сухомлинов пишет в своих воспоминаниях, что после состоявшегося совещания, на котором министры, включая, по его собственным словам, и его самого, уговаривали Николая II не принимать на себя верховное командование, он поехал с очередным докладом к Царю в Петергоф. «Когда я вошел в кабинет Государя, то он встретил меня со словами: «И вы пошли против меня — так я вас назначаю Верховным Главнокомандующим». Я никак не ожидал ничего подобного». Сухомлинов поинтересовался: «Какое положение при этом будет великого князя Николая Николаевича?» Государь мне ответил словами: «Он будет командовать шестой армией».[47]

Это же подтверждает в своих воспоминаниях русский военный деятель, бывший в 1905-09 гг. военным министром, А.Ф. Редигер: «По первоначальным предположениям, бывшим до объявления войны, Верховным Главнокомандующим должен был быть Государь. Он уже в то время, когда я был министром, говорил мне, что в случае войны он ни за что не останется вновь в тылу, а непременно будет сам командовать армиями, не потому, что считал себя полководцем, а потому, что, по его убеждению, при этом устраняются многие затруднения и трения, не говоря уже о том, что он любил войска и военное дело и предпочитал быть во время войны в армии, а не в тылу. Между тем, при объявлении войны верховное главнокомандование было поручено великому князю Николаю Николаевичу, правда с оговоркой, что это делается временно, пока Государь сам не примет командования». [48]

 

«Я лично не ожидал ничего хорошего от назначения Его Высочества Верховным Главнокомандующим», — писал генерал Мосолов. [49]

В результате, из-за непринятия Царем верховного командования возникла раздвоенность власти, которая, при амбициях великого князя, впоследствии привела к военно-политическому кризису. Это признают многие, даже те, кто с большим почтением относились к великому князю Николаю Николаевичу. Так, адмирал А.Д. Бубнов пишет, что Николай II «вопреки предположениям, не принял на себя верховного командования вооруженными силами, и, таким образом, исчезла даже самая возможность полного единства действий обоих органов власти, мыслимая лишь при объединении их обоих в одних руках». [50]

Справедливости ради надо сказать, что некоторые решения великого князя в ходе Первой мировой войны были весьма смелыми и благотворными для вооруженных сил. Так, например, лишь поддержка великого князя спасла в 1914 году чудо русской авиационной мысли самолеты Сикорского «Илья Муромец» от незаслуженного забвения, так как некоторые летчики и даже сам командующий русской военной авиацией великий князь Александр Михайлович считали эти самолеты непригодными для использования в военных целях. [51]

Конечно, было бы неправильно сваливать всю ответственность за случившееся на одного великого князя Николая Николаевича. Безусловно, были причины объективного характера. «Многое в этой войне вышло за пределы человеческого разумения, — писал С.П. Мельгунов, — и, конечно, причины военных неудач были сложнее, нежели злая воля отдельных людей». [52]

К объективным причинам относится катастрофический недостаток снарядов, вызванный недостаточными объемами оборонной промышленности, просчетами военного министерства, нарушением экономических связей с Германией. После первых же боев начавшейся войны великий князь с тревогой осознал всю нехватку артиллерийских снарядов в русской армии. 21 сентября 1914 года он писал императору: «Уже около двух недель ощущается недостаток артиллерийских патронов, что мною заявлено было с просьбой ускорить доставку. Сейчас генерал-адъютант Иванов доносит, что должен приостановить операции на Перемышле и на всем фронте, пока патроны не будут доведены на местных парках хотя бы до ста на орудие. Теперь имеется только по двадцать пять. Это вынуждает меня просить Ваше Величество повелеть ускорить доставку патронов».[53]

Говоря о причинах неудач русской армии, нельзя также забывать о той психологической и профессиональной неготовности к мировой войне, как войне совершенно новой, не похожей на другие войны, которая была свойственна всем армиям мира, включая русскую. Эта неподготовленность к войне нового типа стала причиной многих военных неудач. «С точки зрения ведущих военных специалистов эпохи, — пишет А. Уткин, — война должна была продлиться примерно шесть месяцев. Предполагалось, что она будет характерна быстрым перемещением войск, громкими сражениями, высокой маневренностью; при этом едва ли не решающее значение приобретут первые битвы. Ни один генеральный штаб не предусмотрел затяжного конфликта». [54]

Этими же причинами, во многом, был вызван и так называемый «снарядный голод». «Снарядный и патронный голод, — писал выдающийся советский стратег маршал Б.М. Шапошников, — являл собой яркий пример того, как необходимо правильно определять характер будущей войны и в зависимости от него устанавливать нормы нужных боевых запасов и порядок их пополнения. Мировая война с очевидностью показала, что удовлетворить потребности армии в патронах и снарядах одной военной промышленностью невозможно, необходима мобилизация гражданской промышленности». [55]

То же самое писал и А.Ф. Редигер: «В моем распоряжении нет данных для того, чтобы винить Сухомлинова в том, что он не увеличил до войны норм запаса. Притом, кажется, и во Франции эта норма была не больше нашей, так что и там не предвидели чрезвычайного расхода снарядов». [56]

Говоря о руководстве войсками великим князем Николаем Николаевичем, необходимо отметить, что под его началом русская армия блестяще провела Галицийскую битву 1914 года, взяла Львов и нанесла тяжелое поражение австро-венграм. Надо также помнить, что немцам так и не удалось в 1914 году добиться решающих успехов над русскими ни под Варшавой, ни под Лодзью, наоборот, все эти попытки были отражены, и немцы сами едва избежали окружения.

Однако, отлично зная всю остроту нехватки снарядов в артиллерии, всю маломощность отечественной промышленности, великий князь продолжает приводить в жизнь свой замысел «глубокого вторжения в Германию». Ранней весной 1915 года начинается штурм Карпат и новое вторжение в Восточную Пруссию. Эти операции, независимо от того, что одна из них завершилась блестящим русским успехом, а вторая неудачей, привели к растрате последних запасов артиллерийского

парка, и лето 1915 года Россия встретила фактически без боеприпасов для тяжелой артиллерии.

Тем не менее, несмотря на объективные причины, в вопросах большой стратегии, в способности ведения современной войны, великий князь был явно не на своем месте. С самого начала войны действия русской Ставки характеризуются неразберихой, неслаженностью действий, отсутствием должного взаимодействия родов войск. Излишняя самоуверенность приводила к ненужным потерям, а совершенно непонятная робость не давала нашим войскам закрепить достигнутую победу. Как писал военный историк А.А. Керсновский: «Наши победы были победами батальонных командиров. Наши поражения были поражениями главнокомандующих».  [57]

Когда обстановка требовала стратегического отступления с целью сохранения войск, великий князь придерживался губительной тактики «Ни шагу назад!»; когда же эта обстановка требовала остановиться и закрепиться на позициях, великий князь беспорядочно отступал, уничтожая имущества и посевы своего населения. Крайне негативно сказывалась на успехе боевых действий постоянная оглядка главнокомандующего на западных союзников. Идя на поводу у командования союзных войск, великий князь не сумел воспользоваться сложившейся благоприятной обстановкой на фронтах, особенно на Юго-Западном, и упустил возможность добиться решительного успеха над Австро-Венгрией уже в 1914 году.

Как писал полковник Генерального Штаба П.Н. Богданович: «В лице великого князя Николая Николаевича главнокомандующий союзными армиями заслонил собою русского главнокомандующего». [58]

В своих воспоминаниях Э.Н. Гиацинтов, бывший во время Мировой войны офицером русской армии, писал: «Главнокомандующим был великий князь Николай Николаевич, который, как я считаю, был более французом, чем русским, — потому что он мог пожертвовать русскими войсками совершенно свободн только с той целью, чтобы помочь французам и англичанам». [59]

Ту же мысль мы встречаем и у генерала Н.Н. Головина «Верховный Главнокомандующий Великий Князь Николай Николаевич со свойственным ему рыцарством решает стратегические задачи, выпадающие на русский фронт не с узкой точки зрения национальной выгоды, а с широкой общесоюзнической точки зрения. Но эта жертвенность стоит России очень дорого». [60]

Генерал Спиридович крайне негативно отзывался о военных способностях великого князя: «Николай Николаевич, - писал он, — величина декоративная, а не деловая». [61]

Того же мнения придерживался командир 3-го корпуса генерал Н.А. Епанчин: «Во время Мировой войны во главе славного русского воинства стоял не великий Суворов, а ничтожный Великий Князь Николай Николаевич». [62]

«При такой чудовищной войне нашли кому поручить судьбу русских воинов!» — писал о своем родственнике великий князь Николай Михайлович. [63]

Отсутствие больших военных талантов сочеталось в великом князе с взбалмошной и крайне самоуверенной натурой «К великому князю Николаю Николаевичу, — вспоминал Гиацинтов, — я всегда чувствовал большую антипатию. Очень высокого роста, носящий всегда форму Лейб-Гвардии Гусарского Его Величества полка с большим плюмажем на меховой шапке, он был необыкновенно груб, резок и очень строг. Он был большой интриган». [64]

Большой почитатель великого князя священник Георгии Шавельский писал: «При внимательном же наблюдении за нельзя было не заметить, что его решительность пропадала там, где ему начинала угрожать серьезная опасность. Это сказывалось и в мелочах, и в крупном: великий князь до крайности оберегал свои покой и здоровье; на автомобиле он не делал более 25 верст в час, опасаясь несчастья; он ни разу не выехал на фронт дальше ставок Главнокомандующих, боясь шальной пули; он ни за что не принял бы участия ни в каком перевороте или противодействии, если бы это предприятие угрожало бы его жизни и не имело абсолютных шансов на успех; при больших несчастьях он или впадал в панику, или бросался плыть по течению, как это не раз случалось во время войны или в начале революции». [65]

Об этом же пишет враждебно настроенный по отношению к Царю французский историк М. Ферро: «Репутация великого князя была, безусловно, несколько завышена. Близкие ему люди вспоминали, как он под предлогом того, что является крупной мишенью, проявлял осторожность и держался подальше от фронта. Николай II был значительно храбрее. В хронике, снятой англичанами, есть кадры, где Царь навещает раненых солдат на передовой. Он возвращается туда снова и снова, словно хочет принести себя в жертву, но ни одна пуля, даже самая шальная, его ни разу не задела». [66]

Великому князю было свойственно бояться ответственности. Он всегда искал виноватых за собственные ошибки. Так было в деле Мясоедова, когда по его приказу был казнен, обвиненный в шпионаже, человек, которого даже военно-полевой суд отказался признать виновным. Так было и в деле по обвинению в шпионаже военного министра Сухомлинова. Поддерживая обвинения в адрес этих лиц, великий князь тем самым как бы указывал обществу и армии «истинных» виновников того, что русские войска под его началом проигрывают войну. С.П. Мельгунов верно писал: «Можно считать неоспоримо доказанной не только невиновность самого Мясоедова, но и то, что он пал жертвой искупления вины других. На нем, в значительной мере, отыгрывались, и, прежде всего, отыгрывалась Ставка». [67]

Упустив возможность решающих успехов над Австро-Венгрией в 1914 году, великий князь и возглавляемая им Ставка, не считаясь со сложившейся военной обстановкой и доходившими до них разведданными о готовящемся крупном наступлении противника, продолжали планировать глубокие удары вглубь Германии. Между тем, Император Николай II предлагал совершенно иной план развития военных действий. Этот план предполагал нанести в 1915 году решающий удар по Австро-Венгрии и Турции, проведя одновременно десантную морскую операцию с целью захвата черноморских проливов. Глядя из сегодняшнего дня, можно с уверенностью сказать, что если бы к этому плану прислушалось руководство Ставки, ход войны мог бы быть совершенно иным.

19 апреля 1915 года Гинденбург обрушил на русских свой сокрушительный удар. Под ударами германской артиллерии русские войска несли тяжелые потери, оставляя пядь за пядью территорию империи.

Генерал Н.Н. Головин, в общем, весьма снисходительный к Ставке и лично к великому князю Николаю Николаевичу, в своих научных военных изысканиях дал точные сведения о том, что произошло с русской армией летом 1915 года под руководством Верховного Главнокомандующего великого князя Николая Николаевича. Ставка, пишет Головин, «слишком поздно решилась на отвод наших армий вглубь страны. Это запоздание стоило много лишних жертв. В этом легко убедиться, если вспомнить цифры потерь русской армии за этот период. В летнюю кампанию 1915 года Русская Армия теряет убитыми и ранеными 1 410 000 человек, т.е. в среднем 235 000 в месяц. Это рекордная цифра для всей войны. Средняя величина потерь в месяц для всей армии равняется 140 000. Пленными в ту же кампанию Русская Армия теряет 976 000 человек, то есть по 160 000 человек в среднем в месяц. Если же взять только май, июнь, июль и август, то для каждого из этих четырех месяцев потеря пленными в среднем возрастает до 200 000. Среднее же таковое число в месяц для всей войны исчисляется в 62 000 человек». [68]

Британский военный агент в Петрограде подполковник А. Нокс доносил в Лондон: «Силы русской армии велики только на бумаге. К несчастью, действительная сила составляет лишь одну треть штатной. Шестьсот пятьдесят тысяч ружей — вот все, что имеет сейчас Россия для защиты своей границы от Ревеля до Черновиц, протяжением в 1 000 миль. Весь вопрос в недостатке ружей». [69]

В этих условиях великий князь Николай Николаевич впал в состояние, близкое к панике.

Священник Георгий Шавельский вспоминал о поведении великого князя в тяжелые дни весны-лета 1915 года: «Ко мне в купе быстро вошел Великий Князь Петр Николаевич.

«Брат вас зовет»—тревожно сказал он... Я тотчас пошел за ним. Мы вошли в спальню Великого Князя Николая Николаевича. Великий Князь полулежал на кровати, спустивши ноги на пол, а голову уткнувши в подушки, и весь вздрагивал. Услышавши мои слова: «Ваше Высочество, что с вами?» — он поднял голову. По лицу его текли слезы.

«Батюшка, ужас!» — воскликнул он. — «Ковно отдано без бою... Комендант бросил крепость и куда-то уехал... крепостные войска бежали... армия отступает... При таком положении, что можно дальше сделать?! Ужас, ужас!..» И слезы еще сильнее полились у него.» [70]

Даже апологеты великого князя, такие, как, например, председатель Государственной Думы М.В. Родзянко, были вынуждены признать: «Вера в в.к. Николая Николаевича стала колебаться. Нераспорядительность командного состава, отсутствие плана, отступление, граничащее с бегством, — все доказывало бездарность начальника штаба при Верховном — генерала Янушкевича».[71] (Вывод Родзянко о Янушкевиче, как о главном виновнике происходящего, абсолютно нелогичен, но очень характерен для Родзянко.)

Великий князь Андрей Владимирович писал в своем дневнике: «Алексеев был уже готов отдать и Ригу, ставя этим Петроград прямо в опасное положение. Он, по-видимому, не понимает обстановки и не отдает себе отчета о важности некоторых районов. У него опасная мания отхода». [72]

Генерал А.И. Спиридович свидетельствовал: «На фронте все неблагополучно. Отступление наших войск продолжается».

Отчаянное настроение было у генерала А.А. Поливанова : «Назад, назад и назад... Над всеми царит генерал Янушкевич... Никакой почин не допускается... Печальнее всего, что правда не доходит до Его Величества... Повторяю, господа, Отечество в опасности. Военные усилия ухудшились и усложнились. В слагающейся обстановке на фронте и в армейских тылах можно каждую минуту ожидать непоправимой катастрофы. Армия уже не отступает, а попросту бежит. Ставка окончательно потеряла голову». [73]

Последствием этих панических настроений командования стали бездумное отступление, якобы по образцу 1812 года, и еще более бездумная высылка приграничного еврейского населения вглубь России, за отдельные случаи шпионажа в пользу немцев, которая сопровождалась приказами великого князя о взятии еврейских заложников. Эти меры великого князя против евреев носили совершенно неадекватный характер, были жестокими и несправедливыми. Видный руководитель кайзеровской военной разведки Вальтер Николаи, допрошенный советской контрразведкой в апреле 1945 года, показал, что во время Первой мировой войны приграничное еврейское население действительно использовалось немцами для вербовки агентуры. «Но, должен пояснить, — говорил дальше Николаи, — что это были низшие слои еврейского населения, не обладавшие большими возможностями для разведывательной службы, а представляли малозначительные сообщения о России». [74] Массовое выселение евреев, бездумное и хаотичное, несло только вред армии и государству, причем вред, гораздо более тяжкий, чем вред от отдельных случаев еврейского шпионажа. Прибывающие в места нового проживания, евреи пользовались свободой передвижения. Озлобленные и обворованные, они пылали жгучей ненавистью к императорскому строю, и вскоре стали отличным материалом для революции.

Воейков весьма скептически отзывался о руководстве великого князя: «Великий князь, будучи неуравновешенным, поддавался впечатлениям минуты; никогда не имея определенного плана действий, он, под влиянием многочисленных советчиков, нередко отдавал, как говорят французы, « ordre » (приказ), « centre ordre » (отмена), тем самым создавал « desordre » (путаница). Особенно много жалоб поступало на его распоряжения по эвакуации Царства Польского. Несмотря на неоднократные обращения по этому поводу Совета Министров к штабу Верховного Главнокомандующего, продолжалось полнейшее разграбление нашими отступавшими войсками мирного населения, разгром богатейших усадеб с историческими дворцами и совершенно ненужные выселения местных жителей, приводившие польский край к полному разорению и к наводнению центральных губерний России насильно эвакуируемыми из черты оседлости евреями». [75]

 

Дороги были забиты беженцами, брошенными на произвол судьбы, среди них началась эпидемия тифа. Ставка более не контролировала ситуацию. Одного удара германских частей по русской дивизии было достаточно, чтобы обратить в бегство целую армию.

Керсновский, рисуя сложившуюся летом 1915 года картину, пишет: «В результате всех неудач Ставка потеряла дух. Растерявшись, она стала принимать решения явно несообразные. Одно из них — непродуманная эвакуация населения западных областей вглубь России — стоило стране сотен тысяч жизней и превратило военную неудачу в сильнейшее народное бедствие. Ставка надеялась этим мероприятием «создать атмосферу 1812 года», но добилась как раз противоположных результатов. По дорогам Литвы и Полесья потянулись бесконечными вереницами таборы сорванных с насиженных мест, доведенных до отчаяния, людей. Они загромождали и забивали редкие здесь дороги, смешивались с войсками, деморализуя их и внося беспорядок. Ставка не отдавала себе отчета в том, что, подняв всю эту четырехмиллионную массу женщин, детей и стариков, ей надлежит позаботиться и об их пропитании. Организации Красного Креста и земско-городские союзы спасли от верной смерти сотни тысячи этих несчастных. Множество, особенно детей, погибло от холеры и тифа. Уцелевших, превращенных в деклассированный пролетариат, везли вглубь России. Один из источников пополнения Красной гвардии был готов. Прежнее упорство — «Ни шагу назад!» — сменилось сразу другой крайностью — отступать, куда глаза глядят. Великий князь не надеялся больше остановить врага западнее Днепра. Ставка предписывала сооружать позиции за Тулой и Курском. Аппарат Ставки стал давать перебои. В конце июля стало замечаться, а в середине августа и окончательно выяснилось, что она не в силах больше управлять событиями. В грандиозном отступлении чувствовалось отсутствие руководящей идеи. Войска были предоставлены самим себе. Они все время несли огромные потери и в значительной мере утратили стойкость. Врагу были оставлены важнейшие рокадные линии театра войны, первостепенные железнодорожные узлы: Ковель, Барановичи, Лида, Лунинец. На Россию надвинулась военная катастрофа, но катастрофу эту предотвратил ее Царь». [76]

Один из очевидцев тех событий писал уже в эмиграции в 1941 году: «Для объяснения обстоятельств, при которых Императору пришлось самому принять общее командование армией, мы позволим себе сделать некоторое отступление. После нанесения удара макензеновской фалангой 3-й армии под Горлицей, русские войска, начиная с весны 1915 г. до самой осени 1915г., находились в полном, беспорядочном отступлении. В результате чего враг проник далеко вглубь коренной русской земли, захватил лучшие мощные железнодо­рожные магистрали и богатейшие области, штабы растерялись, и руководство армиями расстроилось. Получилось полное впечатление краха. Армия, преследуемая энергичным противником, не отступала, а бежала, бросая по дороге материальную часть и огромные склады продовольствия и фуража, взрывая форты сильнейших крепостей и оставляя без одного выстрела прекрасно укрепленные позиции. Штабы давали только один приказ: «назад и как можно скорее и дальше назад». Нужно было какое-то крупное решение. И вот в этот момент Государь принял на Себя всю ответственность за дальнейшую судьбу Отечества». [77] Император Николай II не мог спокойно смотреть на то, что происходит с его горячо любимой армией. Он понимал, что великий князь не справляется с возложенной на него задачей.

Надо сказать, что это было очевидно не только императору. Это понимали многие военные, это понимали многие члены правительства, а также и сам великий князь.

«Бедный Н., — писал Николай II императрице Александре Федоровне в письме от 11 мая 1915 года, — плакал в моем кабинете и даже спросил, не хочу ли я его заменить более способным человеком. Я нисколько не был возбужден, я чувствовал, что он говорит именно то, что думает. Он все принимался меня благодарить за то, что мое присутствие успокаивало его лично».  [78]

Не правда ли, вырисовывающаяся картина не совпадает с расхожими фразами о «слабом царе» и «сильном великом князе»?

«Летом 1915 года, — вспоминает А. А. Вырубова, — Государь становился все более и более недоволен действиями на фронте великого князя Николая Николаевича. Государь жаловался, что русскую армию гонят вперед, не закрепляя позиций и не имея достаточно боевых патронов. Как бы подтверждая слова Государя, началось поражение за поражением; одна крепость падала за другой, отдали Ковно, Новогеоргиевск, наконец, Варшаву. Я помню вечер, когда императрица и я сидели на балконе в Царском Селе. Пришел Государь с известием о падении Варшавы; на нем, как говорится, лица не было. Он почти потерял свое всегдашнее самообладание. — «Так не может продолжаться, — воскликнул Он, ударив кулаком по столу, — я не могу сидеть здесь и наблюдать за тем, как разгромят мою армию; я вижу ошибки, — и должен молчать. Сегодня говорил мне Кривошеий, — продолжал Государь, — указывая наневозможность подобного положения». <...> После падения Варшавы Государь решил бесповоротно, без всякого давления со стороны Распутина или Государыни, встать Самому во главе армии; это было единственно его личным, непоколебимым желанием и убеждением, что только при этом условии враг будет побежден».[79]

С. Мельгунов пишет в своей книге: «Царь будто бы сказал однажды: «Все мерзавцы кругом! Сапог нет, ружей нет — наступать надо, а  отступать нельзя». [80]

Настроения в правительстве также явно толкали Императора Николая II к принятию этого решения. Так, министр Кривошеин заявил, что «ставка ведет Россию в бездну, к катастрофе, к революции» и высказал мысль, что если бы Верховным Главнокомандующим был Государь, то это было бы благом, так как вся власть, военная и административная, сосредоточилась бы в одних руках. [81] Министр иностранных дел Сазонов говорил, что в Ставке распоряжаются «безумные люди», а военный министр Поливанов постоянно твердил, что «Отечество в опасности».

Великий князь Андрей Владимирович писал в своем дневнике: «К нам в штаб приехал Ф.Ф. Палицын. Ф.Ф. крайне недоволен, что Ник. Н. дали титул «верховного». «Это никуда не годится, — говорил Ф.Ф. — Нельзя из короны Государя вырывать перья и раздавать их направо и налево. Верховный Главнокомандующий, верховный эвакуационный, верховный совет — все верховный, один Государь ничего. Подождите, это еще даст свои плоды. Один Государь — Верховный, ничто не может быть, кроме него»».[82]

Таким образом, категорическая необходимость смены Верховного Главнокомандующего и его штаба осознавалась, по существу, всеми слоями общества. Нависшая военная катастрофа и неспособность Ставки под руководством великого князя Николая Николаевича ее предотвратить стали главной причиной того, что Император Николай II принял решение самому встать во главе Вооруженных Сил империи.

«Император Николай II имел полное право сделать логический вывод о том, что русские общественные круги желают, чтобы Монарх в своем лице совместил Управление страной и Верховное Главнокомандование», — писал генерал Н.Н. Головин. [83]

В принятии этого решения сказались также и личные качества императора, о которых хорошо пишет дворцовый комендант генерал В.Н. Воейков: «Самыми главными чертами Государя были его благородство и самоотверженность. Ими объясняется решение царя принять на себя верховное командование армией, дух которой был поколеблен неудачами и которую он хотел воодушевить своим присутствием, думая, что в такие трудные для Родины дни он должен взять ответственность и пожертвовать собой».[84]

Современный историк А.Н. Боханов пишет: «Сам факт принятия командования в столь сложное время говорит о большом личном мужестве Николая II, подтверждает его преданность монаршему долгу». [85]

Но кроме военной составляющей, была еще одна, не менее важная, причина, побудившая царя отстранить великого князя.

Анна Вырубова пишет: «Государь рассказывал, что великий князь Николай Николаевич постоянно, без ведома Государя, вызывал министров в Ставку, давая те или иные приказания, что создавало двоевластие в России». [86]

Адмирал Бубнов, которого никак не заподозришь в нелояльности в Николаю Николаевичу, писал: «Когда стало очевидным, что верховное управление страной не способно справиться со своей задачей и его деятельность может привести к поражению, великий князь — во имя спасения родины отказался от чрезмерной осторожности и начал выступать с решительными требованиями различных мероприятий, но вскоре за этим был смещен». [87]

Писатель Э. Радзинский приводит слова близкой подруги императрицы Александры Федоровны Лили Ден: «Если бы Царь не взял места Н.Н., летел бы с престола». [88]

Великий князь Андрей Владимирович писал в своем дневнике: «Можно пока лишь строить догадки о том, что Ники стали известны какие-то сведения относительно Н.Н.».[89]

Гиацинтов в своих воспоминаниях пишет о великом князе Николае Николаевиче: «Он не очень почтительно относился к Государю и хотел играть роль и как будто даже претендовал на то, что он может заменить Государя и быть Николаем III. Не знаю, насколько это верно, но твердо убежден и знаю по источникам, которые я теперь прочел, что он участвовал в заговоре дворцового переворота вместе с нашими левыми деятелями, среди которых главную роль играли Гучков, Милюков, Керенский, князь Львов и, к сожалению, наш генералитет, включая даже генерал-адъютанта Алексеева, хитрого, косоглазого генерала, очень умного, хорошего стратега, но абсолютно не верноподданного». [90]

Наконец, сам Государь, перед отстранением великого князя, сказал, похлопывая рукой по папке с какими-то бумагами: «Здесь накопилось достаточно документов против великого князя Николая Николаевича. Пора покончить с этим вопросом».[91]

Не участвуя напрямую в заговоре, великий князь Николай Николаевич всячески интриговал в его пользу, изображая из себя покровителя либерализма в России, друга Думы и так далее. О тесных связях великого князя и «прогрессистов» и о том, что он разделял их взгляды, свидетельствует также генерал Ю.Н. Данилов, сам союзник «Прогрессивного блока»: «В период войны, — пишет он, — войдя в более близкое соприкосновение с действительностью и испытывая все возраставшую тревогу за самую возможность при создавшихся условиях довести войну до благополучного конца, великий князь Николай Николаевич имел основания еще более утвердиться в мысли о необходимости принятия мер к возбуждению во всем русском народе необходимого «пафоса» путем закрепления за ним дарованных ему политических прав и сближения власти с общественными силами... Желая сделать попытку спасения положения, великий князь открыто высказался в пользу течения, уже давно возникшего в пределах Совета Министров и находившего необходимым коренным образом изменить взятую политику путем привлечения к власти общественных сил и духовного сближения с народом. Движение это, как известно, возглавлялось Главноуправляющим Земледелием А.В. Кривошеиным и поддерживалось Министром Иностранных дел С.Д. Сазоновым».[92]

Таким образом, имеется ряд косвенных доказательств того, что великий князь Николай Николаевич был замешан в каких-то действиях, прямо или косвенно направленных против царствующего императора.

В.Н. Воейков писал: «Вмешательство Ставки в дела гражданские в ущерб делам военным стало все возрастать. Корень этого зла лежал в том обстоятельстве, что, когда писалось положение о Верховном Главнокомандующем на случай войны на нашем Западном фронте, предполагалось, что во главе армии будет стоять лично сам Государь. При назначении Верховным Главнокомандующим великого князя Николая Николаевича вопрос этот был упущен из вида, чем и воспользовался генерал Янушкевич, чтобы от имени великого князя вмешиваться в вопросы внутреннего управления. Это породило ненормальные отношения между Ставкой и верховным правлением государства; некоторые из министров, желая застраховать свое положение, ездили на поклон в Барановичи, где получали предписания, часто противоречащие Высочайшим указаниям. Немалую роль играли в ставке и журналисты, за ласковый прием платившие распространением путем прессы популярности великого князя, искусно поддерживаемой либеральными кругами, в которых он стал сильно заискивать после пережитых им в 1905 году волнений».[93]

В.Н. Воейков приводит слова прославленного полководца М.Д. Скобелева про великого князя Николая Николаевича-младшего, сказанные в 1877 году: «Если он долго проживет, для всех станет очевидным его стремление сесть на русский престол. Это будет самый опасный человек для царствующего императора».[94]

В Государственном Архиве Российской Федерации есть еще один интересный документ. Это германская фальшивая прокламация с текстом «воззвания» Императора Николая II к русским солдатам. Некоторые положения этой фальшивки поразительно совпадают с подлинными обстоятельствами и событиями ближайшего будущего. Вот текст этой прокламации:

«Солдаты! В самых трудных минутах своей жизни обращается к вам, солдатам, ваш Царь. Возникла сия несчастная война против воли моей: она вызвана интригами великого князя Николая Николаевича и его сторонников, желающих устранить меня, дабы ему самому занять престол. Ни под каким видом я не согласился бы на объявление сей войны, зная наперед ее печальный для матушки-России исход; но коварный мой родственник и вероломные генералы мешают мне в употреблении данной мне Богом власти и, опасаясь за свою жизнь, я принужден выполнять все то, что они требуют от меня. Солдаты! Отказывайтесь повиноваться вашим вероломным генералам, обращайте ваше оружие на всех, кто угрожает жизни и свободе вашего царя, безопасности и прочности дорогой Родины. Несчастный ваш Царь Николай II».[95]

Конечно, целью немцев была дезорганизация русской армии, внесение смятения в ее ряды, всеми силами они пытались посеять недоверие солдат к их командованию. Но создается впечатление, что неизвестный автор этой прокламации был хорошо осведомлен о подлинном положении дел в верхах русского правительства и армии. Верно, что Николай II не хотел войны, верно также, что великий князь Николай Николаевич был сторонником военных решений и как мы знаем из событий февральского переворота, верно, что генералы и «коварный родственник» будут мешать Царю в «употреблении данной ему Богом власти», сыграют видную роль в его устранении, будут угрожать «жизни и свободе» императора. О действенности этой прокламации свидетельствует тот факт, что великий князь Николай Николаевич был вынужден 7 января 1915 года выпустить по этому поводу приказ, в котором писал: «Всякий верноподданный знает, что в России все беспреко­словно повинуются, от Верховного Главнокомандующего до каждого солдата, единой Священной и Державной воле Помазанника Божия, нашего горячо обожаемого Государя, который един властен вести и прекратить войну».[96]

«Решение Николая II, — писал Г.М. Катков, — взять на себя Верховное Главнокомандование было, по-видимому, его последней попыткой сохранить монархию и положительным актом предотвратить надвигающийся шторм. Мы видели, как глубоки были изменения в составе и организации армии после первого года войны. Решительный шаг Государя подавал какую-то надежду на восстановление традиционной связи между монархией и армией. Николай II справедливо считал, что, занимая пост Верховного Главнокомандующего, он сможет возродить, усилить личную преданность ему генералитета, офицерства и простых солдат. События 1916 года — удачи на фронте, возродившийся дух армии — казалось, подтверждали его ожидания. Однако, существовал фактор, который он явно недооценивал: решимость лидеров общественных организаций и думской оппозиции внушить офицерской элите свои политические идеи и получить поддержку армии в проведении конституционных реформ. На деле же они просто лишили монархию ее единственной защиты против революции — армии».[97]

ЧАСТЬ 2. НИКОЛАЙ II ВО ГЛАВЕ АРМИИ

Глава 1. Принятие Николаем II верховного главнокомандования

В своем решении принять должность Верховного Главно­командующего Царь руководствовался сложившейся политической ситуацией внутри страны, когда враждебные ему силы либерально-буржуазной оппозиции объединились в единый блок, и блок этот находил сочувствие в Ставке великого князя, высших военных кругах, а также среди некоторых членов правительства. Возглавив Вооруженные Силы, Император, таким образом, с одной стороны стремился объединить все бразды военной и государственной власти в своих руках, а с другой — пресечь любые влияния на армию и правительство со стороны своих политических противников. Это было тем более необходимо, что тяжелая военная обстановка, сложившаяся на фронте, требовала единого руководства и единения всех сил страны в решимости предотвратить военную катастрофу.

Николай II до самого последнего времени не сообщал великому князю о том, что принятие им, то есть Царем, верховного командования, автоматически означает фактическое удаление великого князя из действующей армии. Этот факт также говорит о том, что Государь не был уверен, какие шаги предпримет великий князь.

Об этом также свидетельствует черновик письма, которое Государь написал великому князю, но так никогда его ему не отправил. Приводим его целиком: «Великому Князю Николаю Николаевичу. Теперь, когда прошел год войны и неприятель занимает большое пространство нашей земли, я пришел к решению принять на себя верховное командование армиями. Сознаю вполне ответственность и исключительную трудность предстоящей задачи. Полагаюсь во всем на помощь и милость Божию, а также на героическое упорство наших войск. Претерпевший до конца спасется! Начальником моего штаба я избрал генерала Алексеева. Тебя назначаю наместником на Кавказе и главнокомандующим Кавказской армией ввиду недомогания графа Воронцова. Георгию теперь во время войны там не место. Уверен, что ты примешь это важное назначение, как видимое свидетельство того, что мои чувства к тебе ни малейшим образом не изменились и что ты пользуешься полным моим доверием. Если ты считаешь нужным отдохнуть, можешь воспользоваться непродолжительным отпуском — на Кавказе, например, в Боржоме. Передай генералу Янушкевичу и генералу Данилову мою благодарность за их службу и за по­сильные их труды. Надеюсь дать им другие назначения. Прошу тебя поставить обо всем в известность генерала Алексеева, с тем, чтобы он наметил выбор нового генерал-квартирмейстера, главнокомандующего армиями Северо-Западного фронта и других. Зная, насколько ты ценишь князя Орлова, отдаю его в твое распоряжение и думаю, что он будет тебе полезным помощником по гражданской части. Все намеченные перемены произойдут по моему приезду в Ставку около 14 августа. Одновременно я извещаю графа Воронцова».[138]

Этот черновик письма интересен, помимо прочего, тем, что на нем нет даты. Но в письме Николай II указывает, что собирается приехать в Ставку 14 августа. Однако, как мы знаем, Император прибыл в Ставку только 23 августа. Совещание правительства, на котором Государь заявил о своем решении снять Николая Николаевича, состоялось 21 августа, и только тогда великий князь узнал о своей грядущей отставке. Такими образом, Государь принял решение отстранить великого князя в начале августа, причем принял это решение не внезапно под влиянием царицы, как считали многие, а заранее, спокойно и продумано. Черновик письма написан где-то в первых числах августа. Откуда это известно? Из письма графа Воронцова-Дашкова. Дело в том, что решив снять великого князя, Император написал ему письмо, но не отправил его, в то время как письмо графу Воронцову-Дашкову с известием о своем решении — отправил. Таким образом, Николай II не извещает о грядущей отставке главнокомандующего, но извещает наместника на Кавказе, которого должен будет сменить великий князь. Почему? Ответ напрашивается сам собой. Император доверял графу Воронцову-Дашкову, считая его порядочным и преданным человеком, а великому князю он, к тому времени, уже не доверял. Николай II посылает графу шифрованную телеграмму и письмо, где извещает о своем решении. Вот текст сопроводительной телеграммы: «Генерал-адъютанту графу Воронцову-Дашкову. Шифром. Посылаю Вам Дмитрия Шереметьева с письмом. Считаю нужным предупредить Вас, что я решил взять руководство действиями наших армий на себя. Поэтому великий князь Николай Николаевич будет освобожден от командования армиями и назначен на Ваше место. Уверен, что вы поймете серьезность причин, которые заставляют меня прибегнуть к столь важной перемене. НИКОЛАИ».[139]

Граф Воронцов ответил немедленно на письмо Царя. Вот его текст:

«Ваше Величество! Полученная мною 10-го телеграмма Вашего Величества вызвала во мне следующие размышления, которые я с разрешенной мне Вами откровенностью позволяю себе высказать. Ваше Величество желает встать во главе армии. Для дальнейших событий по управлению обширным Российским государством необходимо, чтобы армия под Вашим начальством была бы победоносной. Неуспех отразился бы пагубно на дальнейшем царствовании Вашем. Я лично убежден в окончательном успехе, но не уверен в скором повороте событий. Много напортили существующие командования и скорого исправления ошибок трудно ожидать. Необходимо избрание Вами достойного Начальника Штаба на смену настоящему. Голоса с Западного фронта, доходящие до Кавказа, называют генерала Алексеева. Голос Армии, вероятно, не ошибается. Назначение великого князя Николая Николаевича наместником Вашим на Кавказ я считаю весьма желательным. Великому князю легче управлять Кавказом, чем простому смертному, таковы уж свойства Востока. Я уверен, что великий князь скоро полюбит Кавказ и его жителей, и жители его полюбят за его доброту и отзывчивость. Но пожелает ли он занять это место? Разжалование его из попов в дьяконы сильно затрагивает его самолюбие и не может не быть для него крайне тяжелым».[140]

 

Таким образом, из письма видно, что решение снять великого князя было принято Императором в самом начале августа, так как Воронцов-Дашков пишет, что получил царскую телеграмму 10-го августа. Из письма также видно, что Николай II не назвал в письме Воронцову-Дашкову имени начальника штаба (генерала Алексеева), хотя, как видно из черновика письма, это решение было им уже принято. Вероятно, Царь хотел услышать мнение опытного и верного сановника, которого считал «близким и доверенным лицом, служащим Престолу и Отечеству с неукоснительной честностью».[141] Мнение Воронцова-Дашкова насчет назначения генерала Алексеева полностью совпало с мнением Николая II. В письме есть еще одно интересное мнение Воронцова, касающееся великого князя. Воронцов-Дашков приветствует решение царя отправить великого князя Николая Николаевича на Кавказ, но не по причине деловых качеств последнего, а из-за политической целесообразности: «Великому князю легче управлять Кавказом, чем простому смертному, таковы уж свойства Востока». Следующая далее фраза поражает своей необычностью: «<...>Пожелает ли он занять это место? Разжалование из попов в дьяконы сильно затрагивает его самолюбие». То есть пожелает ли великий князь выполнить приказ Государя Императора, пожелает ли он исполнить свой прямой долг? Что стоит за этой фразой графа Воронцова-Дашкова? Только ли его мнение о великом князе, как о самолюбивом и вздорном человеке? Но если это так, зачем об этом писать Царю? Какое это имеет значение: захочет или не захочет тщеславный великий князь выполнить царский приказ? Не предупреждает ли осторожный и умный Воронцов-Дашков Императора Николая II о возможных шагах великого князя против Высочайшего решения? Это всего лишь предположение, но в контексте описываемой нами интриги, в условиях постоянных контактов Николая Николаевича с думскими заговорщиками, в условиях демарша министров в пользу великого князя это предположение кажется все более вероятным.

В пользу этого предположения также свидетельствует та скрытность и внезапность для непосвященных, с какими Николай II произвел смену великого князя и его штаба. До самого последнего момента Николай Николаевич думал, что смена коснется только его штаба, но не его.

16 августа Государь извещает о своем решении Воейкова, но не великого князя. «16-го августа, — пишет Воейков, — спустя неделю после говения Государя и Императрицы, Его Величество, при выходе из Федоровского собора, обратился ко мне с предложением сейчас зайти к нему. Когда я приехал в Александровский дворец следом за Государем, он сказал мне, что хочет со мною поговорить, причем, предложил сопровождать его во время прогулки по Баболовскому парку. Прогулка эта продолжалась более часа. Государь объявил мне о своем решении вступить в командование войсками, а великого князя назначить своим наместником на Кавказ, на пост, в то время занимавшийся графом И.И. Воронцовым-Дашковым». Воейков стал доказывать Николаю II всю опасность предпринимаего им шага, но «Его Величество, тем не менее, упорно настаивал на своей мысли, говоря, что решение он уже принял в самом начале войны (как говорил мне раньше), теперь же считает нежелательным откладывать свое вступление в командование, с одной стороны, из-за неудачных действий и распоряжений великого князя на фронте, а с другой — из-за участившихся случаев его вмешательства в дела внутреннего управления».[142]

Еще более откровенно Николай II объяснил свой поступок матери — вдовствующей императрице Марии Федоровне. Великий князь Андрей Владимирович пишет в своем дневнике: «Когда Ники был незадолго перед отъездом у нее, она долго его молила подумать хорошенько и не вести Россию на гибель. На это он ей ответил, что все его обманывают, и что ему нужно спасти Россию — это его долг призвания».[143]

19 августа Николай II извещает великого князя лишь о грядущей смене штаба (но не о смещении его самого!), и тот издает по этому поводу следующий приказ:

«Высочайшими указами Правительствующему Сенату 18 сего августа назначены: начальник моего штаба генерал от инфантерии Янушкевич — начальником по военной части Наместника Его Императорского Величества, а главнокомандующий Западного фронта, генерал от инфантерии Алексеев — начальником моего штаба. Объявляя о таковой Высочайшей Воле, повелеваю генералу от инфантерии Янушкевичу сдать занимаемую должность, а генералу от инфантерии Алексееву занять и вступить в таковую. Генерал-адъютант Николай».[144]

20 августа Николай II приказал генералу Поливанову ехать в Ставку и отвезти свое личное послание великому князю. 21 августа генерал Поливанов прибыл в Могилев, куда из Барановичей была перенесена Ставка верховного командования, и объявил Николаю Николаевичу о грядущем смещении. «Я почувствовал, — вспоминает А.А. Поливанов, — свою задачу облегченной, когда, после моих слов о том, что, ввиду трудного положения наших армий, Государь не считает себя вправе оставаться вдали от нее и решил принять верховное главнокомандование, Николай Николаевич широким жестом перекрестился».[145]

Генерал Данилов пишет далее, что «Государь очень благодарил военного министра за хорошо исполненное «трудное», как он выразился, поручение. Пожалуй, покажется странным, в чем именно заключалась его трудность? Но Двор жил не реальной жизнью, а в мире «воображений!» [146] Приведенные выше обстоятельства красноречиво опровергают последние слова Данилова.

Преодолев невиданное сопротивление кабинета министров и думской оппозиции, 23 августа Николай II принял на себя верховное командование. Накануне, 22 августа 1915 года, уже фактически в качестве Верховного Главнокомандующего, он провел заседание в Зимнем дворце по снабжению армии боевыми припасами и снаряжением. В тот же день Император выехал в Ставку. В свой дневник Государь занес в тот день: «В 10 час. простился с дорогой Алике и детьми и отправился в путь. Господь да благословит поездку мою и решение мое!»[147]

23-го августа 1915 года царский поезд остановился в одной версте от города Могилева, которому и суждено было стать местом новой Ставки — Ставки Верховного Главнокомандующего Российской Армии Императора Николая II.

Возле Могилева состоялась встреча с великим князем Николаем Николаевичем, которому Император объявил о своем решении. О том, что Царю это было сделать нелегко, свидетельствует его дневник: «В 3.30 прибыл в свою Ставку в одной версте от Могилева. Николаша ждал меня. Поговорив с ним, принял ген. Алексеева и первый его доклад. Все обошлось хорошо!» [148]

Это внутреннее состояние Императора было вызвано не только его благородным и деликатным характером, но и тем, что он не был вполне уверен в лояльности высшего военного руководства и лично великого князя. Здесь же приведем только слова генерала Спиридовича, которые говорят о многом: «После отъезда Великого Князя стало как-то легче. Как будто разрядилась гроза. Кто знал истинный смысл свершившегося, крестились. Был предупрежден государственный переворот, предотвращена государственная катастрофа». [149]

В своем письме императрице Александре Федоровне Николай II пишет о том, как прошло расставание с великим князем: «Н. вошел с доброй бодрой улыбкой и просто спросил, когда я прикажу ему уехать. Я таким же манером ответил, что он может остаться на 2 дня; потом мы поговорили о вопросах, касающихся военных операций, о некоторых генералах и пр., и это было все.

В следующие дни за завтраком и за обедом он был очень словоохотлив и в хорошем расположении духа, в каком мы редко его видели в течение многих месяцев». [150]

Однако, покорность и добродушие великого князя были только видимыми. С.П. Мельгунов пишет: «Принятие на себя звания Верховного Главнокомандующего Царем явилось большим ударом для великого князя». [151]

Лемке писал, что великий князь предполагал, «что вступление Государя в должность Верховного Главнокомандующего будет только внешнее и до известной доли фикцией, что вызывалось, как ему говорили, соображениями чисто политического характера и желанием стать ближе к армии в момент наивысших ее неудач. Он полагал, что останется при Царе фактическим главнокомандующим». [152]

То, что полная смена старой Ставки с великим князем во главе была неожиданной, хорошо видно из писем фактического соглядатая министра иностранных дел С.Д. Сазонова в Ставке директора дипломатической канцелярии при штабе главнокомандующего князя Н.А. Кудашева. Кудашев регулярно направлял Сазонову письма с отчетами о том, что происходит в Ставке. 23 августа 1915 года он пишет Сазонову: «Глубокоуважаемый Сергей Дмитриевич! Вчера, 23.08 в 10-ю годовщину подписания Портсмутского мира, совершилось другое очень важное для России событие: отрешение от командования великого князя. До приезда Государя мы все надеялись, что вопрос этот будет перерешен в смысле оставления великого князя во главе армии, что могло бы быть очень легко оформлено, так как по закону, в случае принятия Государем верховного командования, великий князь ipso facto сделался бы начальником штаба Его Величества. К сожалению, повидимому этого не желали, и великий князь едет на Кавказ». [153]

О том же свидетельствует генерал-лейтенант П.К. Кондзеровский: «Поздоровавшись со мной, Янушкевич объявил мне, что великий князь больше не Верховный Главнокомандующий, а он не начальник Штаба, что верховное командование принимает на себя Государь. Я был крайне поражен; если я был отчасти подготовлен к готовящейся смене Янушкевича, то мне и в голову не приходила возможность смены Верховного». [154]

«Я хочу ввести вас в курс происходящего. Ты, Михаил Васильевич, должен знать это, как начальник Штаба; от о. Григория у меня нет секретов. Решение Государя встать во главе действующей армии для меня не ново. Еще задолго до этой войны, в мирное время, Он несколько раз высказывал, что его желание, в случае Великой войны, встать во главе своих войск. Его увлекла военная слава. Императрица, очень честолюбивая и ревнивая к славе своего мужа, всячески поддерживала и укрепляла его в этом намерении. Когда началась война, Он назначил меня Верховным. Как вы знаете оба, я пальцем не двинул для своей популярности, она росла помимо моей воли и желания, росла и в войсках, и в народе. Это беспокоило, волновало и злило императрицу, которая все больше опасалась, что моя слава, если можно так назвать народную любовь ко мне, затмит славу се мужа <...> Конечно, к должности, которую Он принимает на себя, Он совершенно не подготовлен. Теперь я хочу предупредить вас, чтобы вы, со своей стороны, не смели предпринимать никаких шагов в мою пользу... Иное дело, если Государь Сам начнет речь, тогда ты, Михаил Васильевич, скажи то, что подсказывает тебе твоя совесть. Так же и вы, о. Григорий». [155]

В этих словах великого князя скрывается не только обида на царя и царицу, оклеветав которых, он пытался снять с себя ответственность. Николай Николаевич еще и прощупывает Алексеева, проверяет, как тот отреагирует на этот намек. Но в том-то и дело, что для высших военных чинов великий князь Николай Николаевич был совершенно не нужен и его уход был желателен. Он и его штаб во главе с Янушкевичем всем надоели, всех издергали и завели армию в непролазную топь поражений.

Это хорошо видно из подавляющего числа высказываний военных той поры, именно той, так как впоследствии, под влиянием политической конъюнктуры, многие из них начали повторять лживый миф, общий смысл которого мы уже приводили выше, и который прекрасно дополнен в приведенных словах великого князя Николая Николаевича. Отставка великого князя создала также и другой миф о его «мученичестве» и опале. Между тем, конечно, ни о какой опале, тем более «мученичестве», великого князя после отставки речи не шло. После вступления Государя в должность Верховного Главнокомандующего был издан «Список Высочайших Особ, находящихся на Императорской Ставке». Эти лица пропускались в Ставку через все посты без всякой задержки. Имя великого князя Николая Николаевича стоит в этом списке на первом месте. [156]

Таким образом, встав во главе Вооруженных Сил, Император Николай II выполнил важнейшую задачу: он стабилизировал ситуацию в верховном командовании, сосредоточив его в одних руках. Теперь оставалось выполнить вторую, не менее важную задачу, — стабилизировать фронт.

22 августа 1915 года, перед отъездом в Ставку, Император Николай II в Белом Зале Зимнего дворца, обращаясь к представителям особых совещаний (новых совещательных учреждений, с участием выборных от обеих палат и общественных организаций, созданных по личному почину царя), сказал:

«Дело, которое поручено особому совещанию по обороне государства, — самое главное и самое теперь важное. Это — усиленное снабжение армии боевыми припасами, которое только и ждут Наши доблестные войска, чтобы остановить иноплеменное нашествие и вернуть успех Нашему оружию.

Созванные Мною законодательные учреждения твердо и без малейшего колебания дали Мне тот единственный, достойный России ответ, какого Я ожидал от них, война — до полной победы. Я не сомневаюсь, что это голос всей Русской земли.

Но принятое великое решение требует от нас и величайшего напряжения сил. Это стало уже общей мыслью. Но мысль эту надо скорее воплотить в дело, и к этому призвано прежде всего ваше совещание.

В нем объединены для общего дружного труда и правительство, и избранники законодательных и общественных учреждений, и деятели нашей промышленности — словом, представители всей деловой России.

С полным доверием предоставив вам исключительно широкие полномочия, Я все время буду с глубоким вниманием следить за вашей работою, и в необходимых случаях Сам приму личное в ней участие. Великое дело перед нами. Сосредоточим на нем одном одушевленные усилия всей страны. Оставим на время заботы о всем прочем, хотя бы и важном, государственном, но не насущном для настоящей минуты. Ничто не должно отвлекать мысли, волю и силы от единой теперь цели — прогнать врага из наших пределов. Для этой цели мы должны, прежде всего, обеспечить действующей армии и собираемым новым войскам полноту боевого снаряжения. Эта задача отныне вверена вам, господа. И Я знаю, что вы вложите в ее исполнение все свои силы, всю любовь к родине. С Богом, за дело». [157]

Глава 2. Первые шаги Императора на посту Верховного Главнокомандующего

 

Приказ по Армии и Флоту.
23-го августа 1915 года.

Сего числа Я принял на Себя предводительствование всеми сухопутными и морскими вооруженными силами, находящимися на театре военных действий.

С твердой верой в милость Божию и с неколебимой уверенностью в конечной победе будем исполнять наш святой долг защиты Родины до конца и не посрамим Земли Русской.

НИКОЛАЙ». [158]

Так говорилось в приказе по армии Императора Николая II от 23 августа 1915 года. С этого дня начался новый этап в войне России против Германии и Австро-Венгрии, этап, который знаменовался стабилизацией фронта, самой великой победой русской армии за эту войну, небывалым восстановлением и наращиванием военной мощи и трагической катастрофой в феврале 1917 года,

«Среди хаоса штабной и правительственной разрухи, растерянности и общей паники от безостановочного бегства фронта, какими бодрыми и успокоительными были краткие слова Царского приказа. Этот приказ, написанный на чисто русско-православном языке, понят был по-православному, с искренней верой в помощь Божию», — вспоминал современник. [159]

Для Императора принятие верховного главнокомандования было сопряжено с сильными душевными переживаниями. Он воспринимал его, как наивысшую ответственность перед Россией. «Подписал рескрипт и приказ по армии о принятии мною верховного главнокомандования со вчерашнего числа. Господи, помоги и вразуми меня!» — записал он в своем дневнике. [160]

Те же настроения в письме к императрице от 25 августа 1915 года: «Начинается новая чистая страница, и что на ней будет написано, Бог Всемогущий ведает!

Я подписал мой первый приказ и прибавил несколько слов довольно-таки дрожащей рукой!» [161]

Император Николай II принял на себя верховное главнокомандование в тяжелейший период войны. Э. Гиацинтов писал: «Нужно подчеркнуть, что Государь принял на себя эту тяжелую обязанность Главнокомандующего всей Русской армией не в момент побед, когда бы он мог украсить свою голову лавровым венком, а как раз в самое тяжелое время, когда не было ни снарядов, ни пополнений, хорошо обученных. Кадровая армия к концу, или вернее, к осени 1915 года превратилась в совершенно во что-то другое. Пехотные полки потеряли почти всех кадровых офицеров, унтер-офицеров, а также и солдат и пополнялись запасными частями, которые, конечно, были да­леко не так хороши, как кадровые войска, Артиллерия и кава­лерия сравнительно хорошо сохранились. Были кадровые офицеры и унтер-офицерский состав, которые возвращались

из тыла по излечении ран, таким образом, наша артиллерия и кавалерия представляли собою дисциплинированную воин­скую часть. В пехоте нередки были случаи, когда не только ро­тами, но и батальонами приходилось командовать прапорщи­кам, которые не имели достаточной военной подготовки и вы­пускались в офицеры после 4-месячного курса. Это, конечно, не способствовало боевому духу. И вот в такое время Государь взвалил на свои плечи эту непосильную задачу». [162]

Вот как оценивает решение Царя историк Керсновский: «Император Николай Александрович принял решение стать во главе армии. Это было единственным выходом из создав­шейся критической обстановки. Каждый час грозил гибелью. Верховный Главнокомандующий и его сотрудники не справ­лялись больше с положением — их надлежало срочно заме­нить. А за отсутствием в России полководца заменить Верховного мог только Государь.

История часто видела монархов, становившихся во главе победоносных армий для легких лавров завершения победы. Но она еще ни разу не встречала венценосца, берущего на себя крест возглавить армию, казалось, безнадежно разбитую, знающего заранее, что здесь его могут венчать не лавры, а только терния». [163]

Как же отреагировала армия на решение своего Государя? На этот вопрос ответить весьма нелегко. При изучении реакции на это событие в записях, сделанных во время войны, и в вос­поминаниях, написанных свидетелями уже позже, имеется су­щественная разница. Это касается, прежде всего, генералитета и высших кругов. Воспоминания генералов Деникина, Данило­ва, Брусилова написаны в 20-е — 30-е годы и отражают их позд­нейшее виденье, с учетом всех последовавших потом событий. Следует также учесть, что большинство из этих генералов, пря­мо или косвенно, либо принимали участие в заговоре военных против царя, либо находились в дружественных отношениях с его недругами, либо настаивали на отречении его от престола.

Тем не менее, мы считаем своим долгом привести отрывки из этих воспоминаний, в той части, где они касаются размышлений их авторов о принятии Николаем II верховного главно­командования.

Вот, что пишет генерал А.И. Деникин: «В августе 1915 года Государь, под влиянием кругов императрицы и Распутина, ре­шил принять на себя верховное командование армией. Этому предшествовали безрезультатные представления восьми ми­нистров и некоторых политических деятелей, предостерегав­ших государя от этого опасного шага. <...> Истинной побуди­тельной причиной этих представлений был страх, что отсутст­вие знаний и опыта у нового Верховного Главнокомандующе­го осложнит и без того трудное положение армии, а немецко-распутинское окружение, вызвавшее паралич правительст­ва и разрыв его с Государственной Думой и страной, поведет к разложению армии.

Этот значительный по существу акт не произвел в армии большого впечатления. Генералитет и офицерство отдавало себе ясный отчет в том, что личное участие Государя в коман­довании будет лишь внешнее, и потому всех интересовал бо­лее вопрос: — Кто будет начальником штаба? Назначение ге­нерала Алексеева успокоило офицерство.

Что касается солдатской массы, то она не вникала в техни­ку управления, для нее Царь и раньше был верховным вождем армии, и ее смущало несколько одно лишь обстоятельство: из­давна в народе укоренилось мнение, что Царь несчастлив...» [164]

Эти строки, мягко говоря, вызывают большие сомнения. Во-первых, безапелляционное утверждение Деникина, что Николай II принял свое решение под влиянием «кругов им­ператрицы и Распутина» явно навеяны «распутинским ми­фом». Откуда это было знать Деникину? А.И. Деникин полу­чил звание генерал-майора лишь накануне войны, в июне 1914 года, в 1915 году он командовал «Железной бригадой», которая успешно вела боевые действия на Юго-Западном фронте. Деникин не был вхож в высшие придворные круги, если под кругами «императрицы и Распутина» он понимает именно их. Не знал Деникин близко и Императора. Таким образом, его умозаключения о «немецко-распутинском окружении», о «представлениях министров» и так далее, взяты с чужих слов, причем, со слов людей, враждебных к Царю, и продолжавших эту враждебность высказывать и после революции. Также крайне сомнительны его слова о «неопытности Государя», о том, что его «участие в командовании было лишь внешним» и тому подобное. Повторяем, Деникин сам не имел опыта крупных стратегических операций, он был боевой генерал, исполнитель, а не стратег, а посему его суж­дения об опытности или неопытности Верховного Главноко­мандующего так и остаются рассуждениями исполнителя. Следует также-добавить, что сам генерал Деникин, будучи главнокомандующим белогвардейскими войсками на юге России, проявил полную несостоятельность как главноко­мандующий и именно его называют одним из главных винов­ников провала «похода на Москву» и новороссийской катастрофы белых.

С.П. Мельгунов, которого никак не назовешь монархи­стом, пишет: «Очевидно, исключительное упорство, прояв­ленное Николаем II, никакими посторонними влияниями объяснить нельзя, а тем более, «немецко-распутинским» ок­ружением Александры Федоровны, как продолжал думать ге­нерал Деникин в своих «Очерках русской смуты». По словам великого князя Николая Михайловича, Царь уже в начале войны стал считать назначение Николая Николаевича «не­удачным»». [165]

Единственное, с чем можно согласиться, так это с тем, что для солдатской массы «Царь и раньше был верховным вождем армии».

А.Ф. Редигер очень осторожно пишет о причинах, побудив­ших Царя принять командование на себя: «Государь 23 августа сам вступил в командование армиями, находившимися в то время в самом критическом положении. Почему он тогда, по­сле тринадцати месяцев войны, решился это сделать, я не знаю. Как я уже говорил, это отвечало давнишнему его жела­нию, но, может быть, именно тяжелое положение армии побу­дило его на этот шаг? Но, кроме того, насколько было извест­но, отношение Государя к великому князю Николаю Николаевичу стало довольно натянутым и, может быть, это оказало влияние». [166]

Казалось бы, интересным для нас должно быть мнение ге­нерала А.А, Брусилова, прославленного генерала, автора цело­го ряда блестящих военных операций. Послушаем же это мне­ние: «Вскоре после горестных событий было обнародовано, что Верховный Главнокомандующий, великий князь Николай Николаевич, смещен и назначен кавказским наместником, а должность Верховного Главнокомандующего возложил на себя сам Государь. Впечатление в войсках от этой замены было самое тяжелое, можно сказать — удручающее. Вся ар­мия, да и вся Россия, безусловно, верила Николаю Николае­вичу. Было общеизвестно, что Царь в военных вопросах реши­тельно ничего не понимал и что взятое им на себя звание будет только номинальным <...> Принятие на себя должности Вер­ховного Главнокомандующего было последним ударом, кото­рый нанес себе Николай II и который повлек за собой печаль­ный конец его монархии». [167]

Эти строки генерала во многом не соответствуют действи­тельности. Особенно это видно по фразе: «...армия, да и вся Россия, безусловно, верила Николаю Николаевичу». В своем восхищении Николаем Николаевичем Брусилов настолько ув­лекся, что даже советский редактор не выдержал и сделал вполне справедливую сноску: «Заявление А.А. Брусилова спо­собно вызвать большое сомнение».

Воспоминания Брусилова грешат предвзятостью, и эта предвзятость объясняется глубоким чувством обиды, которое Брусилов испытывал к Царю. Так, описывая посещение Ца­рем его 8-й армии, генерал пишет: «В столовой Государь обра­тился ко мне и сказал, что в память того, что он обедает у меня в армии, он жалует меня своим генерал-адъютантом. Я этого отличия не ожидал, так как Царь относился ко мне всегда, как мне казалось, с некоторой недоброжелательностью, которую я объяснял тем обстоятельством, что, не будучи человеком при­дворным и не стремясь к сему, я ни в ком не заискивал и неиз­менно говорил Царю то, что думал, не прикрашивая своих мыслей. Заметно было, что это раздражало царя. Как бы там ни было, это пожалование меня несколько обидело, потому что из высочайших уст было сказано, что я жалуюсь в звание генерал-адъютанта не за боевые заслуги, а за высочайшее по­сещение и обед в штабе вверенной мне армии. Я никогда не понимал, почему, жалуя за боевые отличия, Царь никогда не высказывал, — мне по крайней мере, — своей благодарно­сти». [168]

В.Н. Воейков вспоминал: «На следующий день Его Вели­чество поехал в Самбор, в штаб армии генерала Брусилова, к которому Государь отнесся очень милостиво и пожаловал званием генерал-адъютанта. Как потом выяснилось из собст­венных же слов генерала Брусилова, это назначение его оби­дело, так как было дано ему якобы не за боевые отличия, а за высочайшее посещение и предложенный Государю обед, ме­жду тем как Его Величество выразил свою благодарность за успешные действия его армии. Обиду эту генерал Брусилов сумел очень хорошо скрыть, так как на вид был страшно взволнован благорасположением к нему Государя Императо­ра, изливал свои верноподданнические чувства, целовал руку царя, причем, не забыл и великого князя, которому тоже по­целовал руку». [169]

Историк Керсновский пишет об этой обиде: «Генерал Бру­силов затаил в душе горькую обиду на Государя. Заговорщи­кам не пришлось его долго упрашивать». [170] Обида — вот основа поведения и строк Брусилова. Эта обида на царя сопровожда­ла его с 1915 года до самой смерти. Кто знает, не повлияла ли эта обида на то, что Брусилов принял идею антицарского заго­вора?

Генерал Н.Н. Головин, наиболее объективный из тех, кто считал принятие командование Императором ошибкой, пи­сал: «Несомненно, что общие причины в вопросе смены Вер­ховного Главнокомандующего имели на Государя большее влияние, чем личные мотивы, и нет никаких оснований запо­дазривать искренность слов Государя, объявившего свое вступление в командование Армией желанием лично встать во главе войск в минуты катастрофы». [171]

Головин полемизирует с Деникиным и пишет, что его стро­ки «грешат тем же непониманием народных масс, которое привело затем самого автора цитированных выше строк к кру­шению. То, что при смене Верховного Главнокомандования снаружи царило полное спокойствие, — это верно. Более того, мы сами были свидетелями, с каким энтузиазмом встречали войска Государя после того, как он стал Верховным Главноко­мандующим». [172]

Сравните эти строки со словами Брусилова о «тяжелом и удручающем впечатлении в войсках» и Деникина об «отсутст­вие большого впечатления».

Мнение Головина тем более ценно, что он, повторяем, не был сторонником принятия Николаем II верховного главно­командования и утверждал, впрочем, вполне обосновано, что одновременно с восторгами по поводу этого принятия, в вой­сках испытывали чувства глубокого сожаления по поводу удаления великого князя Николая Николаевича.

«В представлении солдатской массы, — писал Головин, — великий князь Николай Николаевич носил благородный об­лик поборника правды, решительного искоренителя лжи — грозного для всех и в то же время справедливого для всех». [173]

Утверждения Головина, сделанные им уже после револю­ции, о восторженном отношении армии к принятию командо­вания Государем, находят подтверждение, в отличие от выска­зываний Брусилова и Деникина, в записях, как высших, так и низших военных кругов, сделанных тогда, летом 1915 года.

Великий князь Андрей Владимирович пишет в своем днев­нике: «Смена штаба вызвала общее облегчение в обществе. Большинство приветствовало эту перемену и мало обратило внимание на смещение Николая Николаевича. В итоге все про­шло вполне благополучно. В армии даже все это вызвало взрыв общего энтузиазма и радости. Вера в своего Царя и в Благодать Божию над Ним создало благоприятную атмосферу».

Великий князь Кирилл Владимирович в своих воспомина­ниях также высказывается однозначно в пользу принятия Ни­колаем II верховного командования: «Государь возложил на себя обязанности Верховного Главнокомандующего наших армий.. Сосредоточение командования в руках одного челове­ка значительно повлияло на наши военные успехи. Прекрати­лась бесконечная постыдная сдача одной укрепленной пози­ции за другой. Принятие Государем верховного главнокоман­дования приветствовалось солдатами — на фронте возроди­лась надежда». [174]

Адмирал А.В. Колчак, будучи допрошен большевистской Чрезвычайной Следственной Комиссией, незадолго до рас­стрела, дал свою оценку перемены командования: «Я тогда, как и раньше, считал Николая Николаевича самым талантли­вым из всех лиц Императорской фамилии. Поэтому я считал, что раз уж назначение состоялось из Императорской фами­лии, то он является единственным лицом, которое, действи­тельно, могло нести обязанности главнокомандующего арми­ей, как человек, все время занимающийся и близко знакомый с практическим делом и много работавший в этой области. Та­ким образом, в этом отношении Николай Николаевич являлся единственным в Императорской фамилии лицом, авторитет которого признавали и в армии, и везде. Что касается его сме­ны, то я всегда очень высоко ценил личность генер. Алексеева и считал его, хотя до войны мало встречался с ним, самым вы­дающимся из наших генералов, самым образованным, самым умным, наиболее подготовленным к широким военным зада­чам. Поэтому я крайне приветствовал смену Николая Николаевича и вступление Государя на путь верховного командова­ния, зная, что начальником штаба будет ген. Алексеев, это для меня являлось гарантией успеха в ведении войны, ибо факти­чески начальник штаба верховного командования является главным руководителем всех операций. Поэтому я смотрел на назначение Государя, который очень мало занимался военным делом, чтобы руководить им, только как на известное знамя, в том смысле, что верховный глава становится вождем армии. Конечно, он находится в центре управления, но фак­тически всем управлял Алексеев. Я считал Алексеева в этом случае выше стоящим и более полезным, чем Николай Нико­лаевич». [175]

Слова адмирала Колчака полны противоречий. С одной стороны, Николай Николаевич — «самый талантливый», с другой — «я крайне приветствовал» его смену. Обратим вни­мание на слово «крайне». Вряд ли оно случайно в устах Кол­чака. За этим «крайне» скрывается все отчаянное положение лета 1915 года и полная неспособность великого князя это положение изменить. Мнения Колчака о генерале Алексееве и о готовности Императора занимать принятый им пост, а также рассуждения о роли, какую играл Николай II в управ­лении войсками, мало интересны. Колчак, как он сам говорил, до войны был «слишком маленьким офицером, слиш­ком маленьким человеком», чтобы знать о том, много или мало занимался Николай II военным делом. Во время войны он видел Государя крайне редко, а единственная их продол­жительная встреча, о которой мы будем говорить ниже, по словам самого же Колчака, привела адмирала к совершенно противоположным выводам.

Адмирал И.К. Григорович, последний морской министр Императорской России, писал в своих воспоминаниях: «В ав­густе Государь Император взял на себя командование дейст­вующими армиями вместо великого князя Николая Николае­вича. Принятию сего командования предшествовало заседа­ние Совета Министров в Царском Селе под председательст­вом Его Величества. Несмотря на то, что все министры проси­ли Государя Императора не принимать этого командования, <...> Император остался непоколебим в своем решении. Жаль, что военный министр Поливанов был не откровенен и не ска­зал всю правду о состоянии Армии, которая была уже не та, как в первый период войны. Войска устали, пополнения за­пасными и молодыми, недостаточно обученными, наспех, при отсутствии лучших офицеров, погибших в боях, оборонитель­ная линия отодвинута неприятелем далеко к востоку от севера до юга, при отсутствии хорошего вооружения, нехватке снарядов и ружей и т.п. Если в.к. Николай Николаевич был непод­ходящ, то неужели не нашлось бы в Армии подходящих Вер­ховному Главнокомандующему из молодых талантливых лю­дей? Много ли мог Государь отдавать времени на Армию, ко­гда помимо ее, у него бьшо другое, более сложное и ответст­венное дело служения стране, на которое у него уходило нема­ло часов в день». [176]

Трудно не согласиться с Григоровичем в том смысле, что Николай II не мог полностью отдаваться только военной дея­тельности, так как на нем лежал неимоверный груз управле­ния всеми делами в государстве. Ведь, кроме руководства войсками, он должен был решать вопросы повседневной жизни страны: от здравоохранения до международной поли­тики. Но Григорович ошибается, полагая, что можно бьшо найти какого-нибудь «молодого талантливого человека» на должность Верховного Главнокомандующего. В том-то и дело, что в грозный час смертельной опасности им мог стать только верховный вождь, первое лицо в государстве. Любое иное назначение не бьшо бы принято народом и армией. Ав­торитет первого человека в государстве сам собой предусмат­ривает совмещение верховного командования и главы госу­дарства.

Своевременным, правильным и единственно возможным считал решение Царя генерал А.И. Спиридович: «Отлично ос­ведомленный о всем, что делалось в Ставке, в армиях, в тылу, хотя правду часто старались скрыть от него, болея, как никто, за неудачи последних месяцев, Государь, после падения Ковно, решил сменить Верховного Главнокомандующего и стать во главе Армии.

Оставить великого князя с его помощниками и на их постах было невозможно. Заменить его кем-либо, хотя бы и самым способным генералом, нельзя бьшо без ущерба его достоинст­ву члена Императорского Дома.

Выход был один — верховное главнокомандование должен был брать на себя сам Государь. И в сознании всей великой ответственности предпринимаемого шага, в сознании лежа­щего на нем долга перед Родиной, ради спасения чести России, ради спасения ее самой, Государь решился на этот шаг в трагическую минуту войны.

Решение было задумано, зрело и принято Государем по соб­ственному побуждению. Принимая его, Государь исходил из религиозного сознания долга перед Родиной, долга монарха — ее первого слуги и защитника». [177]

Решение царя было принято армией если не с восторгом, то с воодушевлением: стало ясно, что бездумное отступление бу­дет прекращено, что нервозной и панической ситуации, ца­рившей в Ставке великого князя будет положен конец. «При­нятие Государем на себя верховного командования было при­нято хорошо. Большинство высших начальников и все вели­кие князья, не считая Петра Николаевича, брата уволенного, были рады происшедшей перемене. Исторические предсказа­ния изнервничавшихся министров о катастрофе не оправда­лись», — писал Спиридович. [178]

Генерал А.А. Носков писал о вступлении Царя в долж­ность Верховного: «Это было в начале сентября 1915 года. Под натиском германских и австрийских сил русская армия совершала трудное и утомительное отступление. Подвергае­мая при отступлении снарядному урагану противника, эко­номя последние резервы патронов, русская армия пыталась спасти ситуацию, загораживая врагам дорогу своими тела­ми. Ее героические усилия были тщетными, ее тяжелые жертвы — безрезультатными. Германские фаланги заполо­няли и оскверняли русскую землю. Все сердца замерли в ужасном оцепенении. Ситуация была грозной. В этот мо­мент пришла великая новость: Император лично берет ко­мандование войсками! Император занял место великого князя Николая, что являлось его неколебимым нравствен­ным и военным решением! Для большинства русских, и тем более для армии, это решение вызывало удовлетворение: пе­ред лицом столь грозных для России обстоятельств Государь встал во главе войска». [179]

Эта мысль находит подтверждение в высказывании фрон­тового офицера русской армии капитана Э.Н. Гиацинтова: «Не помню — не то в августе, не то в сентябре получили при­каз о том, что Государь Император принял на себя верховное командование всей русской армией, а великого князя отосла­ли на Кавказ <...> Мы это приняли, как должное: Государь должен был командовать нами, а не какой-нибудь великий князь...» [180]

Генерал Борисов писал: «Необходимость перемены в Вер­ховном руководстве уже настоятельно чувствовалась. Дебати­ровался вопрос: кто будет Верховным Главнокомандующим: Государь или Николай Николаевич? Я могу высказать то, что в окончательной стадии вопрос решался именно с точки зре­ния военных требований. Полнота и всесторонность власти («Главнокомандующему — полная мощь». Суворов) была на стороне Императора». [181]

Но тем не менее, реакцию армии на решение царя нельзя назвать однозначной. С одной стороны, был безусловный эн­тузиазм солдат и рядовых офицеров. Но этот энтузиазм не был всеобщим, всеохватывающим, так как армия устала от войны, и в армии, как в зеркале общества, отражались все проявления жизни этого общества. Если учесть, что русское общество в этот период было безусловно больно, то неполно­ценность воодушевления можно понять. С другой стороны, в армии была целая группа высшего офицерства, которое отно­силось к Государю равнодушно, а некоторая — просто враж­дебно. Это не могло не чувствоваться рядовым составом ар­мии и не могло не влиять на него. Можно сказать определен­но, что значительное число высших военачальников, особен­но тех, кто был уволен вместе с великим князем, чувствовали себя обиженными и приняли решение царя с плохо скрывае­мой враждой. Эти вражда и обида особенно проявились в их послереволюционных мемуарах.

Генерал М. Свечин писал в своих воспоминаниях: «После сдачи Ковельской крепости, к началу осени 1915 года, Государь решил лично принять на себя Верховное Командование армиями. Начальником штаба Император Николай II назна­чил мудрого генерала Алексеева. Великий князь Николай Николаевич был направлен на Кавказ, сменив престарелого графа Воронцова-Дашкова. Эта большая перемена прошла для действующей армии мало заметной, но возбудила боль­шие толки и пересуды как в кругах русского общества, отри­цательно отнесшегося к этой замене, так и среди министров русского правительства. Жалели об уходе великого князя, пе­реоценивали его как полководца, считая, что принятие Госу­дарем Верховного Командования отвлечет его от управления государством.

Разбирая вопрос о смене командования с военной точки зрения, нельзя не видеть, что окружение великого князя и его ближайшие сотрудники были слабее сотрудников Государя. Отдавая должное любви великого князя Николая Николаеви­ча к военному делу и требованию к усовершенствованию, нельзя не видеть в нем нужной полководцу ВОЛИ, которая у него пасовала в принятии важных решений». [182]

Сам Император так оценивал происшедшее в письме к Императрице Александре Федоровне: «Я уехал сюда и сме­нил Н., вопреки их советам (министров — /7.М); люди при­няли этот шаг как нечто естественное и поняли его, как мы. Доказательство — куча телеграмм, которые я получаю со всех сторон — в самых трогательных выражениях. Все это мне ясно доказывает одно, что министры, постоянно живя в городе, ужасно мало знают о том, что происходит по всей стране. Здесь я могу судить правильно об истинном настроении среди разных классов народа: все должно быть сделано, чтобы дове­сти войну до победного конца, и никаких сомнений на этот счет не высказывается. Это мне официально говорили все де­путации, которые я принимал на днях, и так повсюду по всей России. Единственное исключение составляют Петроград и Москва — две крошечные точки на карте нашего Отечества!» [183]

В том, что мнение страны разительно отличалось от мнения столиц, Государь был несомненно прав. Но, как выяснилось позднее, он недооценивал всю степень опасности столиц. «Две маленькие точки на карте Отечества» не нуждались в мнении огромного народа и вполне смогли обойтись без него в февральские дни 1917 года.

Великий князь Андрей Владимирович писал в своем днев­нике: «Мама [184] пила на днях чай у Ники и Алике. Она мне пере­дала, что Ники выглядит очень бодро. Доволен своим новым положением и тем, что он в курсе дела. Мама ему напомнила, как ему хотелось в самом начале войны стать во главе армии, и ему отсоветовал это сделать Совет Министров. «Да, — ответил Ники, — как я этого тогда хотел, и мне помешали». При этом две крупные слезы блеснули в его глазах. При этом разговор коснулся гвардии и предложения оттянуть ее в тыл на отдых, после понесенных больших потерь. «Это была крупная ошиб­ка, — сказал Ники, — моих предшественников, и это не одна — много ошибок сделала «черная армия». Я им дал све­жие силы, а мне сдали что?» Что он хотел сказать под словом «черная армия», осталось тайной. Одно лишь чувствовалось в его разговоре, как это заметила Мама, это много горечи к быв­шему верховному. Тут, видимо, кроется неизвестная для нас причина. Что-то произошло между ними, и произошло что-то нехорошее. Иначе он так бы не выражался каждый раз про Н.Н., которого осыпал всякими милостями». [185]

Приняв на себя верховное главнокомандование, Импера­тор Николай II издал указ Правительствующему сенату. Он гласил:

«Указ Правительствующему Сенату.

Приняв на Себя верховное командование войсками дейст­вующих армий, Всемилостивейше повелеваем Нашему гене­рал-адъютанту, генералу-от-кавалерии Его Императорскому Высочеству Великому Князю Николаю Николаевичу быть на­местником Нашим на Кавказе, главнокомандующим кавказ­скою армиею и войсковым наказным атаманом казачьих войск с оставлением Нашим генерал-адъютантом.

НИКОЛАЙ». [186]

Сместив великого князя, Николай II направил ему мило­стивый и теплый рескрипт, в котором писал: «Ваше Импера­торское Высочество. Вслед за открытием военных действий причины общегосударственного характера не дали мне воз­можности последовать душевному моему влечению и тогда же лично встать во главе армии, почему я возложил верховное ко­мандование всеми сухопутными и морскими силами на Ваше Императорское Высочество. На глазах всей России Вашим Императорским Высочеством проявлена на войне непоколе­бимая доблесть, вызвавшая глубокое доверие и молитвенные пожелания мои и всех русских людей, при неизбежных пре­вратностях боевого счастья. Возложенное на меня свыше бре­мя Царского служения родине повелевает мне ныне, когда враг углубился в пределы Империи, принять на себя верхов­ное командование действующими войсками и разделить бое­вую страду моей армии и вместе с нею отстоять от покушений врага Русскую Землю.<...>

Усилившееся вторжение неприятеля с Западного фронта ставит превыше всего теснейшее сосредоточение всей военной и всей гражданской власти, а равно объединения боевого командования с направлением деятельности всех частей госу­дарственного управления, отвлекая тем внимание от нашего Южного фронта».

В конце рескрипта, после обычного «пребываю к вам неиз­менно благосклонный», Государь своей рукой дописал: «и ис­кренно и сердечно Вас любящий НИКОЛАЙ». [187]

Генерал Н.А. Епанчин писал: «Когда Государь объявил Ве­ликому князю Николая Николаевичу, что он его назначает на Кавказ, он указал ему, чтобы он не «мешал» генералу Юденичу, что главная его обязанность — быть Наместником, держать Кавказ в порядке и спокойствии, что очень важно, ибо Кав­каз — тыл армии. Государь разрешил великому князю Николаю Николаевичу по временам навещать раненых, больных, а также войска на фронте, чтобы поблагодарить их за боевую службу». [188]

Таким образом, великому князю было ясно дано понять, чтобы он ни в политические, ни в военные дела не вмешивался.

Передав дела августейшему Верховноглавнокомандующему, великий князь отбыл из Ставки на Кавказ. Уезжал он с чувством облегчения: огромная ответственность за судьбу ги­гантского фронта теперь находилась не на его плечах. «Конеч­но, — писал генерал Спиридович, — старое командование уез­жает совершенно сконфуженным. И если ничего не говорят в массе про самого Николая Николаевича, который отлично понимает, что он первый год войны проиграл, то все рады и до­вольны полной сменой штабных руководителей». [189]

Глава 3. Император Николай II как военный руководитель

Прежде чем давать оценку деятельности Николая II на посту верховного главнокомандующего, необходимо дать краткие сведения о его военном образовании и военном опыте. Это тем более необходимо, так как большинство историков всегда пишет о «полной неподготовленности царя», о том, что он, в отличие от великого князя и других генералов, совершенно не обладал военными способностями, что его роль была чисто декоративной, а истинным верховным был генерал Алексеев. Эти мнения имеют под собой в основе воспоминания одних и тех же генералов, имена которых мы приводили: Деникина, Брусилова, Данилова, Головина и так далее. Насколько же эти мнения соответствуют истине?

Император Николай II, еще будучи наследником престола, получил хорошее военное образование, которым руководили такие известные военные теоретики, как генерал М.И. Драгомиров (по боевой подготовке войск), генерал Г.А. Леер (по стратегии и военной истории), генерал Н.А. Демьяненко (по артиллерии), П.Л. Лобко (по военной администрации).

В ГАРФ в фонде Николая II имеются документы, посвященные военным занятиям Наследника Цесаревича Николая Александровича, дающие представление о полученном им военном образовании. Приводим их без комментариев:

Вычисления Николая II по морским навигационным приборам с 23 августа 1884 по 3 января 1885 (ф.601, оп. 1, д. 175).

Ученические тетради Николая II по фортификации с 10 октября 1885 по 2 февраля 1887 (ф. 601., оп. 1, д. 178).

Конспект курса артиллерии, написанный для великого князя Николая Александровича. 470 стр.

Записи великого князя Николая Александровича по курсу военной администрации с 21 ноября 1887 по 11 марта 1889 (8 тетрадей).

Учебные записи великого князя Николая Александровича по военному делу. 1887 г.

Конспект курса «военно-уголовного права».

Учебные пособия по изучению военного дела.

 

Кроме теории, наследник много времени отдал военной практике. В 1884 году великий князь Николай Александрович «становится», как тогда говорили, на военную службу и 6 мая, в свой день рождения, приносит воинскую присягу. В августе 1884 года Наследник получил звание поручика. Он провел два лагерных сбора в рядах лейб-гвардии Преображенского полка в должности ротного командира. В марте 1889 года будущий Император писал: «Я проделал уже два лагеря в Преображенском полку, страшно сроднился и полюбил службу! Я уверен, что эта летняя служба принесла мне огромную пользу, и с тех пор заметил в себе большие перемены». [190]

Кроме этого, цесаревич два летних сезона посвятил кавалерийской службе в рядах лейб-гвардии Гусарского полка от взводного до эскадронного командира. К тому же, один лагерный сбор Наследник прошел в рядах артиллерии. После прохождения многолетнего курса военной подготовки, великому князю Николаю Александровичу было присовено звание полковника и вплоть до вошествия на престол в 1894 году он командовал батальоном Преображенского полка. Звание полковника он сохранил на всю жизнь, так как считал невозможным самому себе повышать звание, тем более, что полковничьи погоны он получил из рук столь им любимого отца — Императора Александра III.

Сухомлинов пишет в своих мемуарах: «При вступлении на престол Николая Александровича, старшего из Михайловичей, великого князя Николая Михайловича не было в Петербурге. Когда он вернулся в столицу и явился Его Величеству, то Государь, в силу прежних дружеских отношений, встретил его ласково, приветливо и «дернула меня нелегкая», как он сам рассказывал мне затем, спросить Государя: «А когда же ты сделаешь себя генералом?» Государь сразу же изменился и недовольным тоном ответил ему: «Русскому царю чины не нужны. В Бозе почивший отец мой дал мне чин, который я сохраню на престоле»». [191]

Вот что пишет сослуживец Императора Николая II по Преображенскому полку генерал Н.А. Епанчин: «Цесаревич проходил военную службу в пехоте, в Преображенском полку, как младший офицер и как батальонный командир; в коннице, в офицерской кавалерийской школе, и в Л.-гв. Гусарском Его Величества полку, и в артиллерии, в Гвардейской конно-артиллерийской бригаде. Таким образом, он имел возможность изучить строевую полевую службу, познать войсковой быт, мог наблюдать работу офицеров и солдат, сойтись с ними, узнать русского человека, особенно простолюдина, в его работе. Вес это было для него крайне необходимо, особенно для его будущего предназначения как Монарха.

Служебные обязанности Цесаревич исполнял чрезвычайно добросовестно, входил во все необходимые подробности. Он близко стоял к офицеру и солдату; в сношениях с людьми отличался необыкновенным тактом, выдержкой и доброжелательством; никого из офицеров не выделял особенно, ни с кем не входил в особые близкие отношения и никого не оттолкнул. По своему характеру Он не способен был на вульгарное товарищество, на амикошонство, чему мы иногда были свидетелями в отношениях других высоких лиц <...>

Житейская обстановка Цесаревича в полку ничем не отличалась от условий жизни остальных офицеров — была проста, безо всяких излишеств. Он столовался в офицерском собрании и не предъявлял никаких претензий; особенно это бросалось в глаза на маневрах, когда подавалась закуска самого простого вида, так как вообще в Преображенском полку не было никакой роскоши.<...>

Что касается до военно-научного образования Цесаревича, то в нем были немалые пробелы». [192]

Биограф Николая II А. Боханов пишет: «С ранних пор последний русский Царь испытывал большой интерес и тягу к военному делу. Это было у Романовых в крови. Уже в «розовом детстве» он играл «в солдат». Тогда была образована «потешная рота» из родственников и детей придворных. <...> У «воинства» существовал свой «служебный артикул», и в снежных крепостях Аничкова сада «баталии» случались. Последний Император был, что называется, прирожденным офицером; традиции офицерской среды и воинские уставы он неукоснительно соблюдал, чего требовал и от других. <...> Природной педантичности, аккуратности и обязательности последнего царя с юности импонировала армейская среда». [193]

Мы уже приводили слова А.Ф. Редигера о том, что Государь «любил войска и военное дело».

Генерал Мосолов писал: «Царь считал себя военным, первым профессиональным военным своей империи, не допуская в этом отношении никакого компромисса. Долг его был долгом всякого военнослужащего.

Он объезжал войска перед отправлением их на фронт, произносил перед ними речи, которые производили сильное впечатление. Государь вникал во многие вопросы, касающиеся военных. Известно, например, что однажды в Ливадии он преодолел сорок верст в солдатском обмундировании, с полной выкладкой, винтовкой и солдатским пайком для того, чтобы проверить пригодность новой экипировки.

Командир полка, форму которого в этот день носил Император, испросил в виде милости зачислить Николая II в первую роту и на перекличке вызывать его как рядового. Государь на это согласился и потребовал себе послужную книгу нижнего чина, которую собственноручно заполнил. В графе для имени написал: «Николай Романовъ», о сроке службы — «до гробовой доски»». [194]

В войсках ореол царского имени был очень велик. Отношение армии к правящему монарху был особым. Независимо от личных политических симпатий и антипатий каждого воина в отдельности, войска в целом благоговели перед именем Государя. Генерал П.Н. Краснов вспоминал, как еще до войны он присутствовал на смотре, который делал казачьим частям Николай II: «Трубачи заиграли полковой марш... Государь взял на руки Наследника и медленно пошел вдоль фронта казаков. Я стоял на фланге свой 3-сотни и оттуда заметил, что шашки в руках казаков 1-й и 2-й сотен качались... Разморились! Государь подошел к флангу моей сотни и поздоровался с ней. Я пошел за Государем и смотрел в глаза казаков, наблюдая, чтобы у меня-то в моей «штандартной» вымуштрованной сотне не было шатания шашек. Нагнулся наш серебряный штандарт с черным двуглавым орлом, и по лицу бородача-старообрядца, красавца-вахмистра, потекли непроизвольные слезы. И по мере того, как Государь шел с Наследником вдоль фронта, плакали казаки и качались шашки в грубых мозолистых руках и остановить это качание я не мог и не хотел». [195]

Николай II искренне любил войска. «Мы смотрели восемьсот солдат 1-го армейского корпуса, — писал он своей матери в 1906 году, — вернувшихся с войны, чтобы быть учителями молодых солдат своих полков. Всем раненым, оставшимся в строю, я дал Георгиевские кресты. Такая была радость увидеть этих славных людей, которые с такой самоотверженностью послужили в страшной и трудной войне». [196]

«Государь обожал армию и флот, — пишет Вырубова., — Государь говорил, что солдат — это лучший сын России»,

Принц Генрих Прусский, брат кайзера Вильгельма II, писал, что Николай II — «хороший военный». [197]

Таким образом, приведенные выше сведения позволяют сделать совершенно определенный вывод о том, что Император Николай II был профессиональным военным, с хорошим и разносторонним военным образованием, включавшим изучение как стратегии, так и тактики. Конечно, он не имел академического военного образования, и руководить один проведением всех крупнейших военных операций, без помощи военных специалистов, он не мог. Но как раз в подборе таких специалистов и проявились сильные стороны Николая II как военачальника.

Николай II всегда живо интересовался вооружением своих войск, уделял ему пристальное внимание во время маневров и посещений воинских подразделений и боевых кораблей. Флигель-адъютант Николая II С.С. Фабрицкий вспоминал о посещении Императором броненосца «Наварин»: «За несколько дней до смотра началось нервничание и волнение начальствующих лиц на броненосце, не знающих, как Государь Император будет делать смотр. Все хорошо знали, что Государь любит морское дело и знает его хорошо.

При осмотре «Наварина» был произведен детальный осмотр корабля, во время которого произошел следующий инцидент возле носовой башни в батарейской палубе, где имеется единственный весьма узкий и низкий вход в башню. Командир корабля, капитан I ранга Безобразов, крупный и грузный человек, с большим трудом пролезавший в такое маленькое отверстие, видя желание Государя войти в башню, замялся и доложил Его Величеству, что навряд ли возможно войти внутрь изза неудобного входа. На это Государь Император ласково и спокойно ответил: «Идите, командир, вперед, а я за вами всюду пройду». Сконфуженный командир немедленно юркнул в узкое отверстие, а за ним легко и свободно вошел стройный молодой Государь и пробыл в башне очень долго, интересуясь в подробностях действиями всех приборов и управления башней». [198]

Но прекрасное военное образование, знание службы и любовь к военному ремеслу еще не означают выдающихся военных способностей. Был ли Император Николай II выдающимся стратегом? Это вопрос неоднозначный и условный. Ответ на него представляется нам намного сложнее, чем может казаться. Кого считать выдающимся военным стратегом? По каким критериям он определяется? Сам Государь себя таковым не считал, и, если подходить к вопросу с узко профессиональной военной точки зрения, им, конечно, не был. То есть он не сочинял в течение ночи, подобно Наполеону, план кампании, не делал никаких открытий в военной науке, не определял безошибочно действия противника.

«Государь не строил никаких иллюзий, — писал историк Керсновский. — Он отдавал себе отчет в своей неподготовленности военной и ближайшим своим сотрудником и фактическим главнокомандующим пригласил наиболее выдающегося деятеля этой войны генерала Алексеева, только что благополучно выведшего восемь армий из угрожавшего им окружения». [199]

Строго говоря, в русской армии почти все военачальники не обладали нужным боевым опытом для ведения такой невиданной войны. Отсутствие должного опыта руководства крупными операциями, не только у великих князей, но и вообще у военных, объясняется легко: давали знать 13 лет мирного царствования Императора Александра III — Царя-Миротворца. Да и в царствование Императора Александра II русские с европейскими армиями не воевали. Последняя широкомасштабная европейская война, которую вела Россия, была Восточная война 1853-1856 годов. Русско-японская война была локальной, да к тому же за тысячи верст от Европейской части России. Правда, в этой войне Россия столкнулась с современной японской армией, впервые узнала, что такое пулеметы и бомбометание с воздушных шаров. Таким образом, из генералов более или менее опытным можно было назвать генерала А.Н. Куропаткина, участника русско-турецкой и главнокомандующего в русско-японской войнах. Но последний его опыт был настолько неудачен, что о Куропаткине предпочитали не вспоминать. Отсутствие опыта ведения современной войны было присуще почти всем русским генералам и вообще всему военному ведомству России, которое оказалось не готовым к мировой войне. В этом, безусловно, русская армия невыгодно отличалась от германской. Немцы в начале 70-х годов провели успешную широкомасштабную войну с французами и нанесли поражение ведущему государству Европы. В ходе той войны Германия уже применила новые методы ведения войны (тяжелую артиллерию и так далее), и в ходе нее выдвинулись выдающиеся германские стратеги (Мольтке, Шлиффен и другие). Кроме того, во франке-прусской войне как боевые офицеры участвовали ведущие военачальники будущей мировой войны (Гинденбург, Людендорф, Макензен и другие).

Конечно, в ходе мировой войны и в русской армии выдвинулся целый ряд талантливых военачальников: Алексеев, Брусилов, Рузский, Плеве, Радко-Дмитриев. Но они были узкими военными специалистами и не могли, разумеется, возглавить вооруженные силы империи. В тяжелый момент испытаний мирового масштаба, каким являлась мировая война, кроме Императора Николая II, возглавить вооруженные силы было некому. Николай II, в очередной раз, один брал на себя тяжелый крест царского долга. Был ли он достаточно подготовлен к этой ноше? Конечно, нет. Он и сам это хорошо осознавал. Адмирал Бубнов писал: «Государь готовился лишь к военной карьере, которую он очень любил, и уровень его знаний соответствовал образованию гвардейского офицера, что само собой разумеется, было недостаточно для оперативного руководства всей вооруженной силой на войне. Сознавая это, Государь всецело вверил сие руководство генералу Алексееву и никогда не оспаривал его решений и не настаивал на своих идеях, даже тогда, когда эти идеи, как, например, в Босфорском вопросе, были правильнее идей генерала Алексеева». [200]

 

Истинная роль Императора Николая II заключалась не в руководстве военными операциями, а в его способности найти новых руководителей армии, дать им возможность свои способности применить на деле, консолидировать армию, вдохновить ее и, тем самым, остановить сползание ее к катастрофе. Он призван был успокоить своих солдат, офицеров и генералов, показать им, что в критическую минуту их Царь — вместе с ними, а значит, они победят. И с этой своей задачей Николай II, как мы увидим в дальнейшем, справился, проявив при этом незаурядные способности руководителя армии и государства. Как верно писал в своей статье писатель Г. Некрасов: «В оценке способностей полководца главным критерием является его успех, или конечная неудача в руководстве военными действиями. По русской традиции «цыплят по осени считают». Вторым критерием является цена его побед». [201]

Но здесь возникает и иной вопрос: а всегда ли для решающей победы необходим военный гений? Ответ на этот вопрос неоднозначен.

Характерный пример: Наполеон и Александр I. Безусловно, Наполеон был военным гением, а Александр I им не был. Наполеон дал множество примеров потрясающих кампаний, которые навсегда останутся в мировой истории военного искусства. Александр таких примеров не дал. Но Император французов был гением в вопросах тактики. Если же мы возьмем вопросы большой стратегии, то Император Александр, как стратег, видится выше Наполеона. Наполеон одержал огромное количество побед в сражениях, но проиграл войну в целом и оказался на острове Святой Елены. Император Александр Павлович проиграл целый ряд сражений и две больших кампании (1805 и 1806 годов), но, в конце концов, победоносно вошел в Париж и сокрушил наполеоновскую империю. Наполеон прекрасно разбирался в вопросах военного искусства, но он совершенно не понимал многое другое и не разбирался в культуре, истории и психологии других народов. Принимая делегации от сдавшихся на его милость Рима, Милана, Вены, Берлина с ключами и выражением полной покорности, Наполеон решил, что так будет везде и всегда, и поэтому у него вызывали полное недоумение и Сарагоса и Москва. Испания и Россия действовали «не по правилам», вместо ключей и делегаций они встречали его вилами и пожарами. И вот тут-то механический гений императора давал сбой. Все было не так, как он привык. Армия противника должна давать генеральное сражение, которое он, Наполеон, должен обязательно выиграть, а она не дает его; после боя он должен видеть целую толпу пленных, а их нет вообще; столица должна встречать хлебом-солью и «боярами», а она встречает губительным пожаром; Царь Александр после взятия Москвы обязательно должен заключить с ним мир, а он не только его не заключает, но и не отвечает ни на одно милостивое наполеоновское послание; крестьяне, что в Испании, что в России должны встречать его как освободителя от инквизиции и от барщины, а они берут вилы и косы и режут его солдат. В этих условиях Наполеон не знал, что ему делать. Он абсолютно не знал той страны, куда он так самоуверенно вторгся. Он совершенно не знал ни характера русского народа, ни характера русского царя. Он полагался только на свой гений и на «les gros bataillons». Венцом этой пагубной самоуверенности стали слова императора, сказанные им после Тильзита: «Я могу все».

Его уверенность в собственном гении стала одной из тех роковых причин, по которой, по словам парижского исследователя А. В. Рачинского, «Великая Армия «двунадесят языцы» была полностью истреблена, не проиграв ни одного сражения».

Мы специально сделали это отступление от нашей темы, чтобы лишний раз подчеркнуть: выдающийся полководец — это не столько военный гений, который в силу своей гениальности, рано или поздно теряет связь с реальностью, а вдумчивый спокойный руководитель, который, может быть, и не обладает какими-нибудь военными сверхспособностями, но зато умеет организовывать работу и людей, подбирать нужных помощников, создавать то особое явление, которое впоследствии М.Б. Шапошников назовет «Мозгом армии». Император Николай Александрович и был именно таким руководителем. Окажись с ним рядом в те грозные годы соратники, исполненные, подобно ему, той же верой, мужеством, хладнокровием, а главное, честностью, и русские войска неминуемо вошли бы в Берлин, точно так же, как они вошли в Париж в 1814 году. В современной войне главным достоинством главнокомандующего стали не его выдающиеся военные способности, хотя, конечно, они играют важную роль, а его умение организовать работу, найти нужных людей, координировать общие действия, быть, если хотите, знаменем страны и армии. Достоинства или недостатки руководителя вооруженных сил определяются результатами военных действий. По тому, как изменился или не изменился ход боевых действий на фронте, можно судить о роли Императора Николая II в руководстве войсками. Как верно писал генерал А.А. Свечин: «Наши представления о руководстве извращаются применением термина «Верховный Главнокомандующий». Мы связываем его с лицом, которому подчиняются действующие армии и флот, и которое соединяет всю власть на театре военных действий. В действительности такой главнокомандующий не является верховным, так как ему не подчинено руководство внешней и внутренней политикой и всем тылом действующих армий, поскольку ему не принадлежит вся власть в государстве. Стратег-главнокомандующий представляет лишь часть руководства страной...Полная мощь избранному полководцу — это устаревшая, впрочем, никогда не отражавшая какой-либо действительности формула». [202] Таким образом, только Император Николай II мог быть истинным Верховным Главнокомандующим.

Глава 4. Николай II в Ставке

 

А) Военные назначения

Первыми шагами Императора Николая II на посту Верховного Главнокомандующего была смена руководства Ставки. Устранялся весь высший командный состав Николая Николаевича, менялась структура Ставки. Адмирал Бубнов писал: «После того, как Государь Император принял от великого князя Николая Николаевича верховное командование, устройство Ставки и личный состав Штаба Верховного Главнокомандующего совершенно изменились. К шести, бывшим при великом князе, управлениям штата прибавлялось еще новых шесть; а именно: управление артиллерийское, инженерное, воздухоплавательное, интендантское, походного атамана казачьих войск и протопресвитера военного и морского духовенства. Бывшие при великом князе единоличные представители английских и французских вооруженных сил преобразованы в военные миссии, в составе нескольких чинов. После ухода великого князя почти весь личный состав его штаба был сменен». [203]

Генерал Носков писал то же самое: «Это была смена системы, так как все ближайшие помощники великого князя были
удалены одновременно вместе с ним. Важные изменения были
произведены также в командовании фронтами и в командовании армиями». [204]

Непопулярный генерал Янушкевич был отправлен в отставку с должности начальника штаба. На его место был назначен генерал М.В. Алексеев, бывший до этого командующим войсками Северо-Западного фронта.

Самым важным назначением Николая II явилось назначение начальником штаба генерала М.В. Алексеева. Генерал Алексеев был, безусловно, выдающимся стратегом. Сын простого солдата, он достиг всего сам, благодаря своим способностям и стараниям. Это был классический штабной работник в лучшем смысле этого слова. Алексеев закончил Николаевскую академию Генерального штаба по 1-му разряду, служил в штабе Петербургского военного округа, во время русско-японской войны был генерал-квартирмейстером 3-й Маньчжурской армии, после войны работал в Генеральном штабе. С началом мировой войны генерал Алексеев был начальником штаба Юго-Западного фронта у генерала Н.И. Иванова. За успешные действия был награжден орденом св. Георгия 4-й степени. Командовал армиями Северо-Западного фронта. Во время тяжелейшего отступления 1915 года Алексеев успешно отвел войска, не дав немцам их окружить. Перед самым назначением на должность начальника штаба командовал войсками вновь созданного Западного фронта.

Несмотря на свои стратегические способности, генерал Алексеев легко поддавался чужим влияниям, отличался уступчивостью и отсутствием воли. К роли начальника штаба он хорошо подходил, но роли боевого вождя соответствовал мало. В своих воспоминаниях Э. Гиацинтов писал, что «Алексеев — ученый военный, который никогда в строю не служил, солдат не знал. Это был не Суворов и не Скобелев, которые, хотя и получили высшее военное образование, всю жизнь провели среди солдат и великолепно знали их нужды. Алексеев — это канцелярский военный, профессор военных наук, но И только. Он равнодушно относился к солдатам и к их нуждам». [205]

Генерал Головин тоже указывал на отсутствие популярности Алексеева в солдатской массе: «Солдатская масса его знала мало; в нем не было тех внешних черт, которые требуются малокультурным массам для облика героя. То же самое происходило и по всей стране: все мало-мальски образованные слои знали Алексеева, уважали и верили ему; народные массы его не знали совсем». [206]

Генерал Иванов, со слов великого князя Андрея Владимировича, говорил об Алексееве следующее: «Алексеев, безусловно, работоспособный человек, имеет свои недостатки. Главное — это скрытность <...> Он никогда не выскажет своего мнения прямо, а всякий категорический вопрос считает высказанным ему недоверием и обижается <...> Он не талантлив и на творчество не способен, но честный труженик». [207]

Николай II проникся большой личной симпатией к своему начальнику штаба. 27 августа 1915 года Царь писал Императрице Александре Федоровне: «Не могу тебе передать, до чего я доволен ген. Алексеевым. Какой он добросовестный, умный и скромный человек, и какой работник!» [208]

Свое отношение к Алексееву Николай II особо подчеркивал. Полковник Тихобразов писал: «В отношении Алексеева в придворном этикете были допущены некоторые отступления. Ему разрешалось по своему желанию приходить или не приходить к Царскому столу. Если он приходил, то ему всегда отводилось место по правую руку Государя». [209]

А.Я. Аврех пишет в своей книге: «Алексеев был начальником штаба ставки, а не фактическим главнокомандующим. Кадровые вопросы, т.е. вопросы, связанные с назначением на высшие командные должности, Царь полностью изъял у своего «косого друга», как он называл Алексеева. В отношении личного состава, писал Лемке, «Царь имеет свои определенные мнения, симпатии и антипатии и сплошь и рядом решительно напоминает, что назначениями хочет ведать сам»». [210]

Все кадровые назначения в армии делались исключительно лично царем.

Аврех, конечно, пишет, повторяя Лемке, что результаты от этих назначений «получаются плачевные» и в качестве примера приводит назначение Царем генерала В.М. Безобразова командиром гвардейских корпусов, причем Алексеев, якобы, протестовал против этого назначения, но Царь был непреклонен, так как считал Безобразова «милым и веселым рассказчиком и анекдотистом». Посмотрим, так ли уж плох был генерал Безобразов, и сводилась ли его роль только к рассказам анекдотов, как утверждал Лемке. Генерал В.М. Безобразов начал войну участием в Галицийской битве 1914 года, когда его корпус сыграл видную роль в разгроме австро-венгров в боях у Тарнавки. За проявленное мужество был награжден Георгиевским оружием. 3-5 июля 1915 года Безобразов нанес поражение прусской гвардии в ходе Красносоставского сражения. Выступал против бездумного отхода в том сражении, требовал развить успех его корпуса.

Николай II решил подчинить генералу Безобразову все гвардейские части, создав, таким образом, элитное подразделение, которое Царь мог бы не только успешно использовать на фронте, но и на которое он смог бы опереться в случае непредвиденных обстоятельств. Николай II лично руководил формированием Особой Гвардейской армии. 9 октября 1915 года Царь писал Императрице Александре Федоровне: «Я уверен, ты помнишь мое давнишнее желание собрать наших гвардейцев в одну группу, как личный резерв. Прошел целый месяц, пока их вылавливали из боевых линий. Безобразов будет поставлен во главе этой группы, которая должна состоять из двух гвардейских корпусов». [211] Встречи Императора и генерала Безобразова носили регулярный характер, о чем свидетельствует дневник царя. 1915 г. «7 октября, среда. После обеда принял Безобразова и говорил с ним о формировании 2-го Гвардейского корпуса»; «18 ноября. Среда. От 6 до 7 принял Безобразова по делам гвардии»; «27-го ноября. Пятница. Принял Безобразова». 1916г. «28 февраля, воскресенье. В 4 часа принял Безобразова по вопросам гвардии»; «3-го мая. Вторник. После завтрака у меня был Безобразов» [212]

После назначения его командиром гвардейских корпусов, превращенных в «особую» армию, в июне 1916 года генерал Безобразов принял участие в Брусиловском наступлении. Безобразов должен был форсировать реку Стоход и атаковать Ковель с юга. В ходе боев Безобразов взял в плен 20,5 тысяч пленных (в том числе 2-х генералов) и 56 орудий. Однако, полностью выполнить задачу Безобразов не сумел. Все последующие атаки на Ковель, приведшие к большим потерям, которые проводились по приказу Брусилова, закончились неудачей. 14.08. 1916 года Безобразов был снят с командования Николаем II и заменен генералом Гурко, в чьей преданности Царь был совсем не уверен, но которого считал более способным. «Я послал свой приказ бедняге Безобразову, — писал Царь императрице, — т.к. Гурко уже отправился занять его пост. Эта встреча будет для нас не из приятных!» [213] Брусилов, тем не менее, писал о Безобразове, что это «человек честный, твердый, но ума ограниченного и невероятно упрямый». А.А. Керсновский писал об участии Безобразова в Брусиловском наступлении: «Группа Безобразова имела блестящие тактические успехи». В общем, истинный Безобразов совершенно далек от образа «веселого рассказчика и анекдотиста», который был сочинен Лемке и повторен Аврехом. Неудачи под Ковелем, в которых, кстати, командующий фронтом генерал Брусилов не менее виноват, чем командующий «особой» армией генерал Безобразов, никак не затмевают его прежние выдающиеся заслуги перед русским оружием. Но даже если бы генерал Безобразов и оказался бы неудачной кандидатурой, то как быть с самим Алексеевым, Брусиловым, Рузским, Гурко, которые, по общему признанию, были незаурядными полководцами и которых тоже выбирал и назначал Царь? Интересную трактовку личности генерала Безобразова дает Ф. Винберг: «Немного Государь имел таких, всем сердцем и душой его любящих, самоотверженно ему преданных, подданных. Оттого-то Безобразова заблаговременно, до революции, убрали, разорвали его связь с гвардией». [214]

Другим назначением Царя, вызвавшим всеобщую критику, было назначение генерала А.Н. Куропаткина на должность командующего Северным фронтом. Генерал Куропаткин, проявившей себя не с лучшей стороны во время русско-японской войны, считался в военной среде изгоем. Ему не могли простить Мукдена и Лаояна. Между тем, представления о Куропаткине, как о единственном виновнике поражений и как о полной бездарности, весьма поверхностны и необъективны. Как верно писал генерал М. Свечин: «Имя генерала Куропаткина по окончании русско-японской войны стало одиозным. Его жестоко поносили все и вся. Одна из главных причин проигрыша нами кампании, бесспорно, лежит и на Куропаткине. Я не берусь его защищать. Но долг справедливости заставляет меня, близко знавшего его работу, отметить и многие положительные его качества, так как считать его, как многие писатели его характеризуют, совершенно бездарным кабинетным работником — нельзя». [215]

Генерал Куропаткин был хорошим штабистом, хорошим исполнителем. Его организаторский талант в полной мере проявился в качестве начальника штаба у генерала Скобелева во время русско-турецкой войны 1877-78 гг. Но как самостоятельный стратег он оставлял желать лучшего, главным образом, из-за своей нерешительности. В Куропаткине, по свидетельствам многих, не было «Божьей искры», столь необходимой для полководца. Николай II это понимал. Именно поэтому, принимая решение о назначении Куропаткина главнокомандующим, Царь видел его в качестве подчиненного, а не самостоятельного командующего. «После долгого и всестороннего обсуждения с Алексеевым я решил назначить Куропаткина на место Плеве. Я знаю, что это вызовет много толков и критики, но что же делать, если так мало хороших людей! Я думаю, что с Божьей помощью Куропаткин будет хорошим главнокомандующим.. Он будет непосредственно подчинен Ставке и таким образом не будет иметь такой ответственности, как в Манчжурии!» [216]

Примечательно, что Царь назначает Куропаткина ввиду отсутствия «хороших людей», то есть хороших генералов! Примечательно также, что этому назначению предшествовало долгое обсуждение с Алексеевым. Следует признать, что надежды Императора на то, что Куропаткин окажется «хорошим главнокомандующим», не оправдались, о чем свидетельствовала неудача у Нарочи и опять-таки нерешительность генерала в Брусиловском наступлении. Впрочем, Куропаткин не сильно выделялся из общего числа русских генералов, чья деятельность заставляла желать много лучшего. Николай II был крайне недоволен действиями своих генералов. 14 марта 1916 года он писал Императрице Александре Федоровне: «На фронте дела подвигаются весьма медленно, в некоторых местах у нас тяжелые потери, и многие генералы делают крупные ошибки. Всего хуже то, что у нас мало хороших генералов. Мне кажется, что они забыли за долгий зимний отдых весь опыт, приобретенный ими в прошлом году!» [217] 22 июня 1916 года в другом письме жене всегда сдержанный Царь дает волю чувствам, когда говорит о действиях генералов: «У Барановичей атака развивается медленно — по той старой причине, что многие из наших командующих генералов — глупые идиоты, которые даже после двух лет войны не могут научиться первой и наипростейшей азбуке военного искусства». [218]

 

Б) Организация деятельности Ставки

В организации работы новой Ставки особенно проявилась роль царя. Первые дни своего пребывания в Ставке Император Николай II оставался в Императорском поезде. «Лесок, в котором стоял наш поезд, — писал он жене, — очень уютен, но благодаря дождям там стало сыро, даже в вагонах; поэтому, чтобы быть поближе к моему штабу и жить в доме, я решил, что лучше и проще всего будет переехать в город». [219]

В дневнике Император записал: «Решил переехать в Могилев на жительство, оно гораздо удобнее во всех отношениях». [220]

Генерал Спиридович так описывал Могилев к моменту приезда в него Государя: «Могилев — губернский город, раскинулся на высоком берегу Днепра в 734 верстах от Петербурга и в 563 от Москвы. На самом возвышенном его пункте, над рекой, белеет губернаторский дом и здания присутственных мест. Около дома — сад. А невдалеке, над самым откосом, — городской общественный садик, из которого открывается прелестный вид на реку и Заднепровье». [221]

«Здание старое, но вполне удобное, с садиком и очаровательным видом на Днепр и далекую окрестность — положительно Киев в миниатюре», — писал Император жене. [222]

Полковник Генерального штаба В.М. Пронин так описывал царскую Ставку: «На южной окраине Могилева, на высоком и крутом берегу Днепра, откуда открывался прекрасный вид на заднепровские дали, стоял небольшой двухэтажный губернаторский дом. Здесь имел пребывание Государь Император во время своих приездов в Могилев. Почти вплотную к этому дому, или как мы его называли — «дворцу», примыкало длинное двухэтажное здание Губернского правления; в нем находилось Управление генерал-квартирмейстера, этого «святая святых» всей русской армии. Перед «дворцом» и Управлением была довольно большая площадка, обнесенная со стороны прилегавшего к ней городского сада и улицы железной решеткой. У парадного входа «дворца», когда Государь был в Ставке, обыкновенно стояли парадные часовые от Георгиевского батальона, составлявшего охрану Ставки. Батальон комплектовался георгиевскими кавалерами — офицерами и солдатами всех строевых и пехотных частей армии, по особому выбору. Это, так сказать, были «храбрейшие из храбрых». В ближайших аллеях сада и на прилегающей к площадке улице несли дежурство чины дворцовой полиции и секретные агенты, которых мы называли «ботаниками». Дабы не обращать на себя внимание, они, внешне сохраняя непринужденный вид, словно прогуливались, останавливались у дерева или цветочной клумбы и как бы внимательно их рассматривали, в то же время зорко следя за всеми прохожими и проезжими. Невдалеке, напротив Управления генерал-квартирмейстера, за садом, в большом здании Окружного суда, помещалось Управление дежурного генерала Ставки, во главе которого стоял генерал Кондзеровский». [223]

С переездом Ставки в Могилев город был превращен в укрепленный лагерь. Императорскую Ставку обороняли отдельный авиационный отряд, отдельная артиллерийская батарея, батарея воздушной артиллерийской обороны и другие конные и пешие отдельные воинские подразделения.

Важным последствием принятия Николаем II верховного командования стала та атмосфера в Ставке, которая пришла на смену нервной и импульсивной обстановке, царившей в ней при великом князе. Эта атмосфера определялась, в решающей степени, личностью самого Николая II.

Великий князь Андрей Владимирович, чьи воспоминания мы уже приводили, писал: «Как неузнаваем штаб теперь. Прежде была нервность, известный страх. Теперь все успокоились. И ежели была бы паника, то Государь одним свои присутствием вносит такое спокойствие, столько уверенности, что паники быть уже не может. Он со всеми говорит, всех обласкает; для каждого у него есть доброе слово. Подбодрились все и уверовали в конечный успех больше прежнего». [224]

Атмосфера в Ставке, с приходом Царя, стала намного демократичнее. На киносеансах, в августейшем присутствии, всегда были солдаты в качестве зрителей, часто устраивались сеансы для детей и школьников. Эта атмосфера сохранилась до самой революции. 6 января 1916 года Николай II пишет императрице: «В пятницу устраиваю кинематограф для всех школьников». 1 июля 1916 года: «Вчерашний сеанс в кинематографе был интересен — показывали Верден. Я позволил присутствовать семьям военных, так что боковые ложи были полны дамами и детьми, стулья заняты мужьями, а весь верх, по обыкновению, — солдатами». [225]

Когда мы говорим об этой удивительной способности Царя успокаивающе воздействовать на окружающих, то вспоминаем великого князя Николая Николаевича, который умолял Государя не уезжать, так как он чувствует себя при нем намного уверенней.

Новый начальник Штаба генерал Алексеев также говорил об этом свойстве личности Императора: «С Государем спокойнее. Его Величество дает указания, столь соответствующие боевым стратегическим задачам, что разрабатываешь эти директивы с полным убеждением в их целесообразности. Он прекрасно знает фронт и обладает редкой памятью. С ним мы спелись. А когда уезжает Царь, не с кем и посоветоваться». [226]

Адмирал Бубнов, в общем критически настроенный к Николаю II, как военному руководителю, также пишет об удивительной чуткости Николая II и умении его благотворно влиять на окружающих людей: «Его приветливость и благорасположенность, — пишет адмирал, — мне довелось испытать лично на себе: однажды в Ставке, вследствие сильного расстройства нервной системы, я надолго потерял сон, что крайне меня тяготило; узнав об этом, Государь, через своих приближенных, дал мне несколько советов, как избавиться от бессонницы и лично мне их заботливо повторил во время «серкля» после одного из ближайших приглашений к его столу; между тем я был ничем иным, как рядовым офицером его штаба». [227]

Михаил Лемке приводит слова генерал-квартирмейстера Пустовойтенко: «Прежняя Ставка, при Николае Николаевиче и Янушкевиче, только регистрировала события; теперешняя, при Царе и Алексееве, не только регистрирует, но и управляет событиями на фронте, и отчасти в стране. Царь очень внимательно относится к делу». [228]

Генерал барон П.Н. Врангель оставил такие воспоминания о своих встречах с Царем: «Мне много раз доводилось близко видеть Государя и говорить с ним. На всех видевших его вблизи Государь производил впечатление чрезвычайной простоты и неизменного доброжелательства. Это впечатление явилось следствием отличительных черт характера Государя — прекрасного воспитания и чрезвычайного умения владеть собой. Ум Государя был быстрый, он схватывал мысль собеседника с полуслова, а память его была совершенно исключительная. Он не только отлично запоминал события, но и карту; как-то, говоря о Карпатских боях, где я участвовал со своим полком, Государь вспомнил совершенно точно, в каких пунктах находилась моя дивизия в тот или иной день. При этом бои эти происходили за месяца полтора до разговора моего с Государем, и участок, занятый дивизией на общем фронте армии, имел совершенно второстепенное значение». [229]

Нельзя также не сказать об огромном в глазах армии и народа нравственном значении принятия Царем — Божьим Помазанником — верховного командования. Особенно это проявлялось во время посещения Императором раненых.

Адмирал Григорович писал: «Когда Государь объезжал войска на фронте, крепости, порта, заводы и лазареты, было приятно смотреть на то участие и радость, которую он повсюду встречал, в особенности, среди раненых, которых он утешал и награждал». [230]

Великая княгиня Ольга Александровна, работавшая мед­сестрой в киевском госпитале, писала в своих воспоминаниях: «Возбуждение, которое вызвала весть о приезде к нам Ники, было неописуемое. Похоже, одно известие о его появлении породило прилив патриотизма и восторга. Тяжелораненые ни в малейшей степени не замечали боли. Его спокойные, простые манеры, ласковое выражение глаз — все им был покорены. Когда Ники вошел, он как будто принес ауру единения с ним — Царем и Верховным Главнокомандующим, готовность к самопожертвованию, поклонение. Я была потрясена: вот она, та крепчайшая нить, что связывает простого солдата с Царем, и в то время она казалась неразрывной. Один калека попытался встать, чтобы показать, что он здоровый. Все хотели казаться здоровыми, как могли, чтобы скорее вернуться на фронт и внести свой вклад в избавление России от супостата». [231]

Приведем еще одно воспоминание генерала Мосолова. «Перед Государем — запасной 157-го пехотного полка, рядовой Степан Кузнецов. Он тяжело ранен в голову. Лежит мертвенно-бледный с воспаленными глазами. При приближении Его Величества стремится немного подняться и как-то напряженно, радостно смотрит на Царя. Затем, когда Государь подошел совсем близко к Кузнецову и остановился, послышался слабый протяжный голос раненого: «Теперь легче стало. Прежде никак не скажешь. Ни отца, ни мать позвать не мог. Имя твое, Государь, забыл. А теперь легче, сподобился увидеть Государя. — Затем помолчал, перекрестился и добавил. — Главное, Ты не робей; мы его побьем. Народ весь с Тобою. Там, в России, братья и отцы наши остались». Эти слова простого рядового из крестьян Владимирской губернии Меленковского уезда, деревни Талонова, по роду занятий — деревенского пастуха, глубоко запали в душу всех, кто слышал этот разговор. Государь передал Георгиевский крест Кузнецову. Тот перекрестился и сказал Его Величеству: «Спасибо, благодарю. Поправлюсь, опять пойдем сражаться с германцами».

Кузнецов был так растроган свиданием с Государем, что говорил даже не как солдат, а как простой русский человек, потрясенный свиданием с царем. На Государя слова раненого солдата произвели сильное впечатление. Его Величество присел на кровать Кузнецова и ласково сказал ему: «Поправляйся скорее; такие люди нужны мне»».

Эти свидетельства показывают все духовное значение Царя как верховного вождя армии и полностью опровергают утверждения Брусилова, Деникина и других, о якобы существовавшей огромной пропасти между Царем и армией, о том, что Царь не умел говорить с солдатами и так далее. Истинная пропасть была, с одной стороны, между верхушкой армии и Императором, а с другой — между той же верхушкой и солдатской массой. Вся трагедия Царя и народа заключалась в разделявшей их бюрократической прослойке, враждебной как Царю, так и народу.

Распорядок дня Императора Николая II был одним и тем же. Вставал он рано утром и после утреннего кофе принимал представленных ему лиц. Затем обычно он посещал Божественную литургию. После чего Император следовал в свой штаб, где выслушивал доклады генерала Алексеева о положении дел на фронте и обсуждал планы предстоящих военных операций. Николай II рассматривал огромные карты, которые составлялись офицерами штаба. Михаил Лемке писал: «Офицеры генерального штаба, ведающие регистрацией хода военных действий на наших отдельных фронтах, по мере значительности перемен отмечают их, с помощью топографов и чертежников, и ежедневно утром, докладывая генерал-квартирмейстеру о происшедшем за сутки, по полученным штабом телеграммам с фронтов и армий, представляют ему эти карты. Генерал-квартирмейстер докладывает о том же самому начальнику штаба, а последний — Царю. В кабинете Государя карты висят с утра до конца доклада, а потом по его уходе снимаются и поступают в соответствующее делопроизводство, где и хранятся». [232]

После посещения штаба, около 12 часов дня, следовал завтрак, куда всегда приглашались лица свиты, представители союзных государств и отличившиеся военачальники и офицеры. После завтрака Император совершал небольшую пешую прогулку и опять удалялся в штаб. Около 18-00 был обед. Спать Николай II ложился очень поздно, работая до 2-3 часов ночи в своем кабинете. [233]

Вот как описывает рабочий день Императора один военный корреспондент:

«Русский Царь живет в небольшом двухэтажном доме. Лично для Себя Он занимает собственно только две комнаты во втором этаже. В одной комнате помещается царский кабинет, в другой — спальня. <...> Жизнь идет в Ставке крайне простая, трудовая. Работа идет с утра до вечера. Никаких удовольствий и развлечений.

Обыкновенный порядок дня Верховного Главнокомандующего такой: утром, в девять часов, выходит Государь из своего дома к штабу, который недалеко, рядом с царским домом. Государь идет легко и ровной походкой, в защитной рубашке, перетянутой ременным поясом, и в высоких сапогах. За Царем следуют дежурный флигель-адъютант и конвойный урядник. В штабе Его Величество рассматривает донесения, поступившие за ночь с громадного фронта русской армии. Государь выслушивает доклады и объяснения начальника штаба. <...> Около половины первого Государь уходит из штаба и идет в свой дом. К этому времени в зале собираются лица, приглашенные к царскому завтраку. Обычных участников завтрака 10-12 человек. Кроме них, к завтраку приглашаются военные агенты союзных держав: английский, французский, бельгийский, сербский, черногорский, итальянский, японский, высшие чины Верховного Главнокомандующего, и другие.

Завтрак очень простой. Никаких вин не подается. За завтраком Государь беседует с присутствующими. Когда завтрак окончился, Государь обходит всех приглашенных и каждому находит сказать приветливое слово. Во втором часу дня Государь приходит к себе в кабинет для занятий текущими делами и рассмотрения докладов. В середине дня Государь дозволяет себе отдых часа на полторадва. Его Величество выезжает на автомобиле за город, и в верстах в двадцати от города он сходит с автомобиля и совершает прогулку в сопровождении лиц ближайшей свиты. По возвращении домой, Государь опять занимается докладами, которые занимают у Царственного Работника довольно долгое время. Обычно в половине восьмого часа вечера бывает обед, к которому приглашаются те же лица, что и к завтраку. Обед состоит из трех блюд. Около девяти часов вечера Государь обходит приглашенных к обеду. С некоторыми Государь беседует. Затем Его Величество уходит в смежную комнату, к Себе в кабинет, где занимается делами до глубокой ночи. В случае, если на фронте происходят какиени­будь события особой важности, генерал от инфантерии М.В. Алексеев тотчас приходит к Государю и докладывает о происходящем.

Провинциальный городок уже давно погружается в сон, огни всюду погашены. Во втором этаже царского дома далеко за полночь светится огонек. Царственный Работник, Верховный Главнокомандующий, продолжает заниматься». [234]

Адмирал Бубнов приводит свои воспоминания о рабочем дне Николая II: «Каждое утро, в 10 часов, Государь, во время своих пребываний в Ставке, принимал от начальника штаба доклад о положении на фронтах, для чего регулярно приходил из губернаторского дома, где жил со своей свитой, в управление генерал-квартирмейстера. После оперативного доклада Государь возвращался к себе, и в своем кабинете принимал прибывавших к нему министров, сановников и шефов иностранных миссий.

Государь не был подвержен никаким страстям и излишествам; стол у него был совсем простой, и мы в Ставке никогда не видели, чтобы он у закуски выпивал больше одной рюмки водки; из игр любил он лишь домино и триктрак [235] Игра в кости, а в карты не играл». [236]

Генерал Носков дает описание работы царя в Ставке: «Царь входил в кабинет в сопровождении генерала Алексеева и генерала Пустовойтенко; и начинался доклад о движениях войск на различных фронтах за последние сутки. Император сидел, два генерала — стояли перед ним. Алексеев брал телеграмму и читал ее Царю, в то время как генерал Пустовойтенко обозначал Царю на карте местность, упоминаемую в телеграмме. Во время доклада Царь курил сигарету за сигаретой. Этот доклад занимал около часа. Затем Алексеев глазами показывал генерал-квартирмейстеру, чтобы он вышел, оставив царя с глазу на глаз со своим начальником штаба.

Вторая часть доклада была посвящена введению царя в курс приказов по армии, которые Алексеев составлял для него, и которые затем обсуждались ими вместе». [237]

Николай II был в полном курсе происходивших на фронте событий, независимо от того, находился он в Ставке или нет.

Полковник Тихобразов писал: «Когда Государь уезжал из Ставки, то генерал Алексеев ежедневно посылал Ему доклад на больших листах «царской бумаги». Доклад составлялся генералом Алексеевым и настукивался на машинке. Состоял из сводки данных истекшего дня, после шла административная часть. Перед приездом в Ставку Государю посылался доклад не с нарочным жандармом, а с офицером Генерального штаба, который ехал в экстренном поезде и встречал Царя в Орше, если Царь ехал с севера, или в Гомеле, если приезд был с юга. Мне пришлось ездить раза три-четыре. Доклад посылался навстречу приезжающему Царю, чтобы Он, выйдя в Могилеве, был в курсе дела. По приезде в Оршу парных Императорских поездов — на 5-минутном расстоянии друг от друга — чтобы никто не знал, в котором находится Царь, я ждал, когда откроется одна из портьер, у которой должен стоять флигель-адъютант. Он брал пакет и приглашал в соседний вагон, где ехала Свита. Ответов на доклад быть не могло: он получался Государем за час до приезда в Могилев. Офицер посылался на случай, когда Царю понадобились бы какие-либо разъяснения. Так как я был помощником Начальника Оперативного Отделения, то выбор, естественно, падал на меня. Конечно, на перроне вокзала никого, кроме меня, не было. Вся округа была очищена от людей, но я чувствовал, что из-за каждого куста или угла меня фиксирует пара скрытых глаз». [238]

При поездках Царя на фронт следовало два литерных поезда. «Их нельзя было отличить одного от другого, — писал современник, — восемь вагонов голубого цвета с монограммами и гербами. В одном ехал Император, второй служил для камуфляжа. Он шел пустой впереди или сзади настоящего поезда. Даже начальники железнодорожного движения не могли знать, в каком именно из двух поездов находится Император и его семья. В первом вагоне находился конвой. Как только поезд останавливался, часовые бегом занимали свои места у вагонов Их Величеств. Во втором вагоне находилась кухня, третий представлял собой столовую, отделанную красным деревом, четвертый вагон предназначался для Их Величеств: рабочий кабинет, библиотека, ванна, спальня. В пятом вагоне находилась детская, шестой отводился свите, седьмой — для багажа, в восьмом — комендант, доктор, прислуга свиты». [239]

Заслуга Николая II как военного руководителя, как парадоксально это ни звучит, заключалась именно в отсутствии его «руководящей и направляющей воли» в принятии стратегических решений. Совещания под руководством Царя совершенно отличались от таковых под руководством великого князя. В отличии от последнего, Царь ни на кого не давил, всем давал возможность высказаться, даже спорить, но именно благодаря этому на таких совещаниях рождались верные и взвешенные решения. «В общем, я остался вполне доволен результатами нашего долгого совещания, — писал Николай II супруге. — Они много спорили между собой. Я просил всех высказаться, потому что в таких важных вопросах правда имеет исключительное значение. Я предпочитаю не писать на эту тему, но все тебе расскажу при свидании». [240]

В чем заключался труд Императора? Его критики любят часто приводить в доказательство несостоятельности Императора Николая II его дневники. На основе этих дневников делаются выводы о том, что Царь только ездил по войскам, пил чай, смотрел кинематограф, да играл в кости и домино. Однако, такие утверждения ложны. В своих дневниках Царь сухо заносил лишь основные вехи прожитого дня, наиболее ему запомнившиеся. В своих дневниках Николай II практически никогда, за редким исключением, не касается политических и государственных тем. Очень редко в них встречаются эмоции и оценки людей и событий. Но за сухими записями типа «принял такого-то», «выслушал доклад от такого-то», «говорил с таким-то» скрывается огромный многочасовой труд. Дневники Царя, в деловой их составляющей, полностью повторяют камер-фурьерский журнал. Из этих записей мы можем сделать выводы, сколь много приходилось Царю работать в Ставке. При этом необходимо учесть: чтобы правильно понимать текст дневниковых записей Государя, надо знать значение некоторых его слов и выражений. Так, флигель-адъютант Н.П. Саблин, который близко знал Николая II, писал: «После общего чая наступала тишина. Государь уходил «читать», как он говорил, и постоянно упоминает в своем дневнике, и это было чтение не романов или книг, а государственных дел».[241] Между тем, многие недобросовестные или несведущие исследователи трактуют слово «читать» именно в смысле развлечения.

Ежедневные длинные доклады, бесконечные многочасовые совещания, смотры войск, назначения командующих и, кроме того, вся внутренняя и внешняя политическая жизнь огромной империи. При этом никакой саморекламы, никаких жалоб или сетований на нелегкий труд ни страна, ни армия от царя не знали. О тяжком труде Верховного Главнокомандующего мы узнаем из писем Императрице Александре Федоровне, дневниковых записей, да из отдельных отрывков воспоминаний очевидцев. «Все эти дни здесь было очень много хлопот, — пишет Николай II Императрице Александре Федоровне 13 февраля 1916 года, — особенно для меня. Во-первых, совещание, которое продолжалось 6 часов. Одновременно мне пришлось серьезно поговорить с некоторыми из генералов, принять Сандро [242] с длинным докладом, Бориса [243] после его ревизии, Поливанова и адмирала Филимора, вернувшегося из Архангельска». [244] В письме от 10 марта 1916 года: «Работа по утрам с Алексеевым занимает у меня все время до завтрака, но теперь она стала захватывающе интересной». [245]

Французский посол, наблюдавший Царя в действующей армии, вспоминал:

«Тотчас после окончания завтрака, Император ведет меня в свой рабочий кабинет. Это продолговатая комната, занимающая всю ширину вагона, с темной мебелью и большими кожаными креслами. На столе возвышается груда больших пакетов.

Смотрите, — говорит мне Император, — вот мой ежедневный доклад. Совершенно необходимо, чтобы я прочел все это сегодня.

Я знаю от Сазонова, что он никогда не пропускает этой ежедневной работы, что он добросовестно исполняет свой тяжелый труд монарха». [246]

В свое время у советских официозных историков, писавших о конце монархии, была популярна книга некоей Белявской (Летягиной) «Ставка Верховного Главнокомандования в Могилеве. Личные воспоминания». Причина этой популярности книги Летягиной была очевидной, так как автор пишет о том, что с появлением в Могилеве Царя «сразу все изменилось. Приехала оперетка, которой не было при Николае Николаевиче, театр был до отказу набит дамами и ставочными офицерами, открылся новоявленный ресторан...» и так далее. [247] Царь и его окружение представали в книге маленькими никчемными людьми. Иных веских причин, кроме всяческого принижения Царя, для широкого цитирования этой крайне тенденциозной книги у советских историков не бьшо, так как Белявская, как она сама о себе пишет, просто напросто «жила в Могилеве во время войны и в первые годы революции» и никакими достоверными сведениями о жизни и работе Ставки не обладала. Ее воспоминания могут представлять частичный интерес, как иллюстрация взглядов простого обывателя.

Первыми шагами Николая II стали решительные меры по восстановлению упавшей до критической черты дисциплины русской армии. 5 сентября 1915 года генерал Алексеев довел до сведения всех командующих фронтами, что «Государь Император повелел мне сообщить вам, что до Его Величества доходят многочисленные жалобы от разных слоев населения театра войны на чинимые войсками и особенно отдельными воинскими чинами обиды и угнетения населению: нередки грабежи, особенно часты поджоги, совершенно не вызванные требованием военной обстановки. Его Величество повелевает не останавливаться ни перед какими мерами для водворения строгой дисциплины в войсках и перед суровыми наказаниями в отношении отлучившихся от своих частей чинов и в отношении грабителей, мародеров и поджигателей». [248]

Не менее решительно Николай II приказал прекратить искажения о потерях и успехах противника, чем грешили донесения многих генералов, опасавшихся «строгого» великого князя Николая Николаевича. От имени Императора генерал Алексеев разослал всем командующим следующую телеграмму: «Государь Император повелел поставить в известность всех начальников, что Он желает в их донесениях читать только истинную правду без умолчания о неудачах, потерях в людях и материальной части, без преувеличения некоторых фактов, особенно относительно силы неприятеля». [249]

Одновременно с этим Николай II проявил упорство и настойчивость в организации усилий по улучшению снабжения армии оружием и боеприпасами, а также уделял большое внимание перевооружению русской армии. Адмирал Бубнов писал: «Государь неустанно заботился и беспокоился о всем том, что могло способствовать успеху нашего оружия: часто посещал войска на фронте, обсуждал разные оперативные идеи и лично знакомился с новыми средствами вооруженной борьбы. Однажды, вскоре после того, как Государь принял верховное командование, ко мне пришел придворный камер-фурьер и, передав приглашение на обед к царскому столу, доложил, что Государь приказал мне явиться к нему в кабинет за полчаса до обеда. Государь приветливо меня встретил и, дав мне письмо, только что им полученное от английского короля, спросил мое мнение о новом средстве борьбы с подводными лодками, о котором ему король в этом письме сообщал. <...> Я доложил Государю, что по кратким сведениям письма нельзя составить себе окончательного суждения и что я запрошу через Морской Генеральный Штаб нашего морского агента в Англии. Государь с этим согласился.

Другой раз, это было поздней осенью 1916 года, Государь пригласил всех нас, бывших у него на завтраке, поехать с ним испытывать новое изобретение, состоявшее в том, что политая жидкостью, составлявшею секрет изобретателя, любая поверхность воспламенялась в любую погоду от попадания в нее ружейной пули. Мы поехали в автомобилях за город на поле, где были сооружены различные предметы, покрытые этой жидкостью. Государь лично взял поданную ему винтовку и начал стрелять в эти предметы. Дул холодный ветер, шел дождь, смешанный со снегом, и на поле была большая грязь, так что Государь скоро промок. Мы все жались под защитой наших автомобилей, а Государь все стрелял и стрелял, пока не убедился в неприменимости для военных целей этого изобретения. Все это ясно показывает, как действительно было Государю близко к сердцу благо России, и как он неустанно о том радел». [250]

Большое значение приобрели посещения Николаем II воинских частей на передовой.

Лемке писал: «Всем нравятся здесь частые поездки царя к войскам; Николай Николаевич ездил только в штабы фронтов, а войска почти не видел». [251]

Во время одной из таких поездок по фронту Николай II вместе с наследником цесаревичем Алексеем Николаевичем оказался непосредственно на передовых позициях. Граф Д.С. Шереметев вспоминал: «Государь настойчиво требовал, чтобы Его допустили до передовых окопов наших пехотных подразделений. Генерал-адъютант Иванов боялся взять на себя такую ответственность, но Господь Бог, видимо, благо­словил желание Государя: с утра пал сильный туман, дорога, ведущая к окопам и обстреливаемая неприятельской артиллерией, сравнительно была более безопасна. Генерал-адъютант Иванов настоял, чтобы было не более трех автомобилей. В первом — Государь с Наследником Цесаревичем, во втором — Воейков со мной и в третьем — Иванов с министром двора графом Фредериксом. Окопы были заняты одним из наших пехотных полков. Государь приказал Цесаревичу хранить полное молчание. Рота солдат, вынырнувшая из окопа и возвращавшаяся на отдых, с удивлением узнала Цесаревича Алексея Николаевича. Надо было видеть радость и изумление солдат, когда они поняли, что перед ними Государь Император с Наследником Цесаревичем. Возвращение Государя из сферы огня окончилось, слава Богу, благополучно». За это посещение царем передовых позиций Георгиевская Дума Юго-Западного фронта представила Государя к ордену св. Георгия 4-й степени. По поводу этой поездки и награждения было сломано немало копий, чтобы доказать, что Царь получил орден незаслуженно. Повод этим утверждениям как будто дал сам Николай II, который, по свидетельству Лемке, «когда Пустовойтенко поздравил Царя с Георгиевским Крестом, махнув рукой, сказал: «Не заслужил, не стоит поздравлять» [252] Однако, слишком известна неподдельная скромность Императора, чтобы считать эти слова доказательством незаслуженности награждения.

Николай II был горячо тронут преподнесенным орденом. В специальном обращении к войскам по случаю своего награждения Император писал: «Сегодня свиты Моей генерал-майор князь Барятинский передал Мне орден Великомученика и Победоносца Георгия 4-й ст. и просьбу Георгиевской Думы Юго-Западного фронта, поддержанную вами, о том, чтобы я возложил его на Себя. Несказанно тронутый и обрадованный незаслуженным Мной отличием, соглашаюсь носить Наш высший боевой орден и от всего сердца благодарю всех георгиевских кавалеров и горячо любимые Мною войска за заработанный Мне их геройством и высокой доблестью белый крест. НИКОЛАЙ». [253]

В своем дневнике, всегда сдержанный, Царь не скрывает свою радость: «Незабвенный для меня день получения Георгиевского Креста 4-й степ. Утром, как всегда, поехали к обедне и завтракали с Георгием Мих. В 2 часа принял Толю Барятинского, приехавшего по поручению Н.И. Иванова с письменным изложением ходатайства Георгиевской Думы Юго-Западного фронта о том, чтобы я возложил на себя дорогой белый крест! Целый день после этого ходил, как в чаду».[254] Николай II чрезвычайно дорожил наградой. Анна Вырубова писала: «Вспоминаю ясно день, когда Государь, как-то раз вернувшись из Ставки, вошел сияющий в комнату Императрицы, чтобы показать ей Георгиевский Крест, который прислали ему армии Южного фронта. Ее Величество сама приколола ему крест, и он заставил нас всех к нему приложиться. Он буквально не помнил себя от радости». [255]

С тех пор Царь никогда не снимал орден. Будучи в Тобольском и Екатеринбургском заточении, когда совдеп потребовал от него снять погоны, Государь подчинился, но орден св. Георгия был на его гимнастерке неизменно, был он на нем и в Ипатьевском доме ночью 17 июля 1918 года.

Глава 5. Вильно-Молодеченская операция (3 сентября-2 октября 1915 года) и стабилизация фронта в конце 1915 — начале 1916 гг.

Результатом первых решений Императора Николая II по улучшению положения в армии и в целом на фронте явилась Вильно-Молодеченская операции (3 сентября — 2 октября 1915 года).

На фронте происходили грозные события. Фельдмаршал Гинденбург стремился, в очередной раз, уничтожить ускользающие русские войска. Он развернул стремительное наступление в районе Вильно, рассчитывая уничтожить нашу 10 армию. Основные боевые действия развернулись в районе Молодечно и Вильно. 3 сентября немцы захватили Вильно, а конная группа немецкого генерала фон Гарнье успешно атаковала тылы русских в районе Свенцян. Гарнье своей небольшой конной группой вызвал большую панику среди наших стрелков, а вестфальский полк прервал железнодорожную линию Минск — Смоленск и дошел до города Борисова. Успехи германцев по-прежнему во многом объяснялись сложившимся среди русских солдат порочным мнением, что «немец все может» — результат жуткого отступления лета 1915 года. Генерал Носков вспоминал: «19 сентября [256] немцы заняли Вильно, развернув наступление на юго-восточном направлении. Сила из девяти кавалерийских дивизий устремилась в эту брешь в направлении Минска и Борисова. Ситуация становилась очень опасной, тем более, что ни на одном направлении организация отпора с нашей стороны была невозможна. Мы лишь могли пассивно сдерживать удар. Период с 20 по 25 сентября был особо томительным. Можно предположить, что немцы сами не ожидали того результата, к которому привел смелый рейд их кавалерии». [257]

В этих условиях Николай II проводит целый ряд встреч с высшим командным составом армии. Михаил Лемке приводит в своей книге воспоминания участников этих встреч, которые он записал в те дни. Как мы уже писали, Лемке впоследствии, как мог, стремился доказать большевикам свою лояльность. [258]  Именно поэтому приводимые им свидетельства имеют особую ценность. При планировании операции Николай II еще раз требует от военачальников проявлять решимость и стойкость, а также уделяет большое внимание маневру. «При докладе общего положения дел, — приводит он слова генерала Пустовойтенко, — и событий на фронтах армий Государь Император обратил внимание, что мы вообще утратили постепенно способность к свободному маневрированию, стали признавать возможность боя лишь плечом к плечу с длинными растянутыми линиями. Опасаемся до болезненности прорыва и обхвата, и поэтому прорыв роты или батальона считаем законным предлогом для отступления корпуса. Его Величество ожидает от всех военачальников действий смелых, решительных и предприимчивых». [259]

Генерал Носков описывает Царя в те тревожные дни: «Я прекрасно помню эти события. 19 сентября утром шел обычный доклад генерала Алексеева Царю, когда пришло первое сообщение из Минска о появлении отрядов германской кавалерии на севере Борисова (на восток от Минска), то есть в тылу командования Западного фронта. Эта телеграмма, ввиду ее важности, была показана генералу Алексееву в момент, когда Царь уже покинул рабочий кабинет. Царь, который уже спустился на несколько пролетов по лестнице, повернул голову и заметив, что Алексеев продолжает изучать телеграмму, немедленно возвратился и там, возле дверей кабинета, Алексеев показал Царю текст телеграммы.

«Михаил Васильевич! Покажите мне это на карте!» — сказал царь, входя вновь в свой кабинет, где он и Алексеев пробыли еще около двадцати минут.

Царь вышел из кабинета заметно потрясенный, так как, вопреки обыкновению, он говорил громко и на ходу. После обеда, когда генерал Алексеев принялся составлять телеграмму командующим фронтами, было ясно, что Царь и  он испытывали недовольство от медлительности, проявленной нашей кавалерией в районе к северу от Молодечно. Вечером того же дня Царь вызвал во дворец [260] генерала Алексеева, чтобы изучить ситуацию. Алексеев был вынужден огорчить царя еще более грозным известием: отряд германской кавалерии, силы которого были пока неизвестны, заняли Борисов и перерезали железнодорожный путь возле этого города. В то же время сообщили, что германский цеппелин летал над железной дорогой Барановичи-Минск. Царь, давая соответствующие указания, проявил хладнокровие, не выказав внешне никакого беспокойства».

Николай II отдал директиву с требованием о прекращении отступления, паники и спешки. «Директива эта, — писал историк Керсновский, — оказала самое благотворное влияние на войска, почувствовавшие, что ими, наконец, управляют». [261]

Четкое и конкретное руководство войсками со стороны Николая II, его решительные указания привели к слаженной деятельности Ставки и сыграли важнейшую роль в успешном окончании Вильно-Молодеченской операции. Несмотря на огромные усилия, предпринимаемые немцами, им не удалось уничтожить русскую 10-ю армию. 10я германская армия была отражена по всему фронту и начала быстрый отход, местами беспорядочный. 26-й Могилевский пехотный полк подполковника Петрова, перейдя вброд реку Нарочь, в составе всего 8 офицеров и 359 штыков, пробрался к немцам в тыл и внезапной атакой захватил 16 орудий. Общие итоги операции для русских составили захват 2000 пленных, 39 орудий и 45 пулеметов. [262] Но самое главное, войскам снова вернулась уверенность в способность бить немцев.

Генерал-майор Дубенский писал: «Этот крупный боевой эпизод великой войны, известный под названием Вильно-Молодечной операции, является первым ответственным делом, совершенным, от начала до конца под личным водительством Верховного Главнокомандующего Государя Императора. Важность этой операции приобретает тем больше значение, что она положила предел дальнейшему продвижению германской армии в наши владения». [263] Оценивая роль Императора в командовании войсками на примере успешной Вилъно-Молодечнской операции, генерал Спиридович: писал: «Военный историк расскажет когда-нибудь беспристрастно, как многое в этой операции, казавшееся почти невозможным, выполнялось блестяще только благодаря магическим словам: «По повелению Государя Императора», «Государь Император указал», «Государь Император приказал», что то и дело значились тогда в телеграммах генерала Алексеева разным начальникам. Беспристрастный военный историк должен будет указать на то, сколь большую роль играл в успехе той операции лично Государь Император, помогая генералу Алексееву своим спокойствием, а когда нужно было — твердым и властным словом. Еще недавно столь растерянный (в роли Главкома С.-Западным фронтом) генерал Алексеев как бы переродился, нашел себя, овладел умом и талантом. Таково было влияние на него спокойного и вдумчивого Государя. Генерал Алексеев, знавший, какую роль сыграл в те дни Император Николай II, просил Его Величество возложить на себя за Вильно-Молодечнскую операцию орден Св. Георгия 4-й степени. Государь горячо поблагодарил Алексеева, но отказал ему в просьбе. Это мало кто знает, но это исторический факт». [264]

Безусловно, главная роль Николая II как Верховного Главнокомандующего — роль координирующего центра. Это хорошо видно из телеграмм генерала Алексеева, отправляемых по приказу Николая II командующим фронтами в конце 1915 года. Главная цель Николая II в этих телеграммах — это укрепить дух армий, прекратить отступление и остановить продвижение противника вглубь территории России.

Так, Алексеев телеграфирует генералу Н.И. Иванову по поводу оборонительных мер в Финляндии: «Для всестороннего ознакомления с обороной Финляндии, Государь Император соизволил приказать Вашему Превосходительству:

Подробно ознакомиться в Штабе 6-й армии с принятым планом обороны Финляндии <...>

Произвести фактический осмотр важнейших участков укреплений укрепленных позиций. Результаты работ должны быть представлены Его Императорскому Величеству в форме особого доклада». [265]

7 ноября 1915 года генерал Алексеев телеграфирует тому же генералу Иванову по поводу действий 8-й армии: «Государь Император повелел поставить Вам в известность, что по мнению Его Величества отход правого крыла восьмой армии за Стрыпу не вызвался обстоятельствами, что такое решение, могущее иметь существенное влияние на общее положение дел всего фронта, могло быть принято только по вашему разрешению и что, наконец, инженерная подготовка участка на левом берегу Стрыпы не отвечала условиям прочной его обороны шаг за шагом. Те жертвы, которые ранее были принесены частями армий, те усилия и доблесть, которые проявлены при сем войсками, оказались напрасными, все приобретения утрачены в одну ночь вследствие некоторой поспешности и отсутствия подготовки. Алексеев. Утверждено Его Величеством». [266]

 

Во время угрозы немецкого захвата Риги Николай II непосредственно через Алексеева дает указания по обороне города:

«Государь Император повелел:

Первое: Рижскую укрепленную позицию 12-я армия обязуется сохранить в наших руках.

Второе: Шестой Сибирский корпус включить в состав армий Северного фронта <...>

Третье: Правому флангу первой армии упрочить свое положение на занятых позициях и удерживать их на месте». [267]

Вот еще одна телеграмма главнокомандующим фронтами по поводу обороны Риги: «Государь Император, проследив при докладе за подлинными донесениями армий, повелел сообщить:

В действиях 7-го сибирского корпуса заметна нежелательная растерянность, отсутствие руководства свыше, связи, недостаток упорства удержания укреплений.

Начальствующие лица 12 армии должны памятовать волю Его Величества, что «на их ответственности лежит сохранение Рижского укрепленного региона, для чего в их распоряжении достаточно силы и заранее подготовлены позиции». [268]

Недоброжелатели Императора Николая II писали о том, что генерал Алексеев исключительно один руководил войсками, а Царь присутствовал так, для проформы. Ложность этих уверений доказывает сам генерал Алексеев своими многочисленными телеграммами. В одной из них на просьбу генерала Рузского о присылке ему боеприпасов и винтовок, генерал Алексеев ясно пишет: «Без Высочайшего соизволения решить этот вопрос не могу». [269] Совершенно ясно, что если бы генерал Алексеев был единственным главнокомандующим, то он не стал бы спрашивать от находящегося «для проформы» Царя его высочайшего разрешения на такой, в общем, не первостепенный вопрос, как посылка винтовок.

В 1915 году русская армия была на пороге гибели. В этот момент ее возглавил Царь, и армия не погибла. Одной из важнейших причин этого стал титанический труд Императора Николая II, умелая организация им работы высшего командования, его знания в военной области, его непоколебимая вера в победу, столь вдохновлявшая многих. Стабилизация фронта в 1915 году и преодоление общего кризиса на Восточном фронте — главное последствие принятия Николаем II верховного командования.

Ярким свидетельством этой стабилизации является хроника боевых действий с августа по сентябрь 1915 года, приводимая в журнале «Нива». Начатая при командовании великого князя Николая Николаевича, она заканчивается при командовании Николая II:

«АВГУСТ. 15-го. Наступление германцев в направлении от Бауска к Фридрихштадту. Наши войска взорвали в районе Бреста мосты и укрепления. 16-го. Германцы утвердились на Золотой Липе. На Среднем Немане неприятель наступал к северу от Белостока. Наступление на путях к Вильне сдерживалось нашими войсками. 17-го. После упорных боев наши войска отошли на западные позиции у Фридрихштадта. 20-го. Германцы заняли Ораны. На правом берегу наши войска успешно продвинулись вперед. В Луцком районе и в Галиции мы задерживали неприятеля, отходя на более сокращенный фронт. 22-го в районе Линден наши войска отошли на правый берег Двины. 23-го. У Гродны наши войска ворвались в город и этим успехом дали возможность совершить отход соседним частям. 24-го. Упорное наступление неприятеля в Галиции. 25-го. Попытки наступления противника в районе Волковыска и Дрогочина 26-го. Опубликован Высочайший приказ по армии и флоту о принятии с 23-го августа 1915 года Государем Императором на себя предводительствования всеми сухопутными и морскими вооруженными силами на театре военных действий. Наши войска отбили атаки германцев у Оран и на р. Меречанке. Наша конница успешно действовала в районе железной дороги Ковель-Сарны. 27-го. Наши войска нанесли германцам поражение под Тарнополем. Нами взято более 200 офицеров и 8000 нижних чинов. Между Днестром и Серетом наступление австрийцев остановлено нашей фланговой атакой. Взяты пленные и трофеи. 28-го. Упорные бои между Лауце и Якобштадтом. Наши войска сдерживают наступление германцев в направлении от Гродны к юго-востоку. В Галиции неприятель отступил к р. Стрыпе, преследуемый нами. 29-го. На левом берегу Двины наши войска с боем продвинулись вперед между р. Миссе и железнодорожным станциями Гросс-Экау и Нейгут. Атаки неприятеля на Скидель отражены. Продолжалось наступление неприятеля вдоль левого берега Пины. 30-го. Наши гидропланы бросали бомбы в германские суда в Виндаве. Противник наступал значительными силами восточнее Вилькомира по Двинскому шоссе. В тарнопольском районе неприятель обратился в бегство под нашими ударами. Тлусте очищено нами от противника. Захвачены пленные. 31-го. У Якобштадта наши войска перешли в наступление. Успешные для нас бои в районе Тарнополя, причем южнее этого города мы начали наступать. СЕНТЯБРЬ. 1-го. Наступление германцев к западу и юго-западу от Двинска. 2-го. Наши успехи в районе Подбродзе, Деражно, Вишневца и в других местах. Мы преследовали противника в Галиции, причем взяли много пленных. 4-го. Отбиты многократные атаки немцев между Двинским шоссе и озером Самава. У с. Эйсмонты наши войска опрокинули противника. 5-го. Отбиты атаки германцев в районе Олан, а также у деревни Якубовцы. Наши войска ворвались в Держано, взяли д. Руда Красная, захватили пленных. Такие же успехи на Стрыпе. 6-го. Отбиты атаки германцев севернее Иллукста и у Еловки. Мы сбили неприятеля на ровно-ковельском направлении. 7-го. Отбита попытка неприятеля овладеть ст. Молодечно. У Вильны неприятелю удалось перейти на левый берег р. Вилии. 8-го. Успех наших войск севернее Луцка и в районе Дубно. Взяты пленные. 9-го. Отброшен неприятель, наступавший на фронте Теремно-Подгайце, восточнее Луцка. У Чорткова неприятель отброшен за р. Джурин. Взяты пленные и снаряды. 10-го. У с. Лебедеве, западнее Молодечно, немцы опрокинуты, село занято. Нами захвачены орудия, снаряды и пленные. Штыковым ударом взята Сморгонь. Луцк в наших руках. 11-го. Наш успех на р. Экау. Немцы бежали с поля боя, оставив снаряды. Успешные действия наших войск в районе Дубно. 13-го. На двинском фронте отбиты все атаки немцев 14-го. Отбиты все атаки немцев в районе Вилейки». [270]

Таким образом, мы видим четкую тенденцию от отступления в августе к отражению атак противника и улучшению положения на фронте. Среди объективных факторов этой тенденции, безусловно, есть один субъективный — это вступление в верховное командование Императора Николая II и деятельность его нового штаба. В 1916 году «погибшая» русская армия ответила мощной канонадой и крупнейшим наступлением, в котором противник потерял 1,5 человек убитыми и ранеными, 272000 пленными, освобождены были обширные территории Галиции. Уинстон Черчилль писал: «Мало эпизодов Великой войны более поразительных, нежели воскрешение, перевооружение и возобновленное гигантское усилие России в 1916 году. К лету 1916 года Россия, которая 18 месяцев перед тем была почти безоружной, которая в течении 1915 года пережила непрерывный ряд страшных поражений, действительно сумела, собственными усилиями и путем использования средств союзников, выставить в поле — организовать, вооружить, снабдить — 60 армейских корпусов, вместо 35, с которыми она начала войну». [271]

«Самым трудным и самым забытым подвигом Императора Николая II, — писал С.С. Ольденбург, — было то, что он, при невероятно тяжелых условиях, довел Россию до порога победы: его противники не дали ей переступить через этот порог». [272]

Глава 6. Николай II во главе возрожденной армии (лето 1916 — январь 1917 гг.)

А) Рост вооружений и улучшение снабжения армии

Генерал Н.А. Лохвицкий писал: «Девять лет понадобилось Петру Великому, чтобы нарвских побежденных обратить в полтавских победителей. Последний Верховный Главнокомандующий Императорской Армии — Император Николай II сделал ту же работу за полтора года. Но работа его была оценена и врагами, и между Государем и его Армией и победой «стала революция». [273]

Император Николай II сделал все, от него зависящее, чтобы спасти армию и страну от военного и политического крушения. Он выполнил свой долг до конца. Обладай его соратники подобной же самоотверженностью, и Россия неминуемо с честью вышла бы из войны. Но на вершине власти Царь был одинок, людей, оценивших бы его самоотверженность и его труды, не нашлось. Ощущение непонимания, отчужденности, полного одиночества, физическое переутомление угнетали Государя.

Великий князь Кирилл Владимирович вспоминал: «Я часто имел возможность встречаться с Государем в его Ставке в Могилеве, поскольку состоял в его штабе. Он редко говорил со мной о войне и был заметно переутомлен». [274] Тем не менее, он продолжал верить в победу и имел на это все основания: положение армии к 1917 году технически несравненно улучшилось. Это видно из приведенных ниже цифр. В 1914 году Россия имела:

артиллерийских орудий (в штуках): полевые легкие — 6 790, полевые тяжелые — 240;

автомобилей (грузовых, легковых, санитарных, реквизированных у населения, мотоциклов) — 812;

самолетов (в штуках) — 263;

пулеметов — 4 985;

винтовок различной модификации — 4 629 373;

паровозов — 20 000.

На заводах произведено:

ружейных патронов (в штуках) — 606 309 544;

винтовок — 132 844;

самолетов — 535; [275]

пулеметов — 4 152;

артиллерийских снарядов всех видов (в штуках) — 104 900;

бомбометов и минометов — серийно не производились;

осветительные ракеты — 14 000;

железнодорожных вагонов — 28 203;

ядов и удушающих средств — не производилось.

Вступили в строй корабли ВМФ:

эскадренные броненосцы (линкоры) в штуках — 4.

Снабжение армии продовольствием (в тыс. т):

мука — 390;

крупа — 56;

мясо — 225;

жиры — 25.

1916-нач. 1917 гг. в России соответственно имелось:

артиллерийских орудий: полевых легких — 8 748, полевых тяжелых — 1 086;

автомобилей всех видов и тракторов — 16 270;

самолетов — 774;

пулеметов — 20 580;

паровозов — 20 800.

На заводах произведено:

ружейных патронов — 1 486 087 920;

винтовок — 1 301433;

самолетов — 1 870; [276]

пулеметов — 11 172;

артиллерийских снарядов всех видов — 30 974 678;

минометов и бомбометов — минометов: легких — 4 500, тя­желых — 267, бомбометов — 14 000;

осветительных ракет — около 42 000;

железнодорожных вагонов — 8 705;

ядов и удушающих средств — 240 тысяч пудов.

Спущены на воду и вступили в строй корабли ВМФ:

эскадренные миноносцы — 2;

броненосные крейсера — 4;

крейсера 2-го класса — 6.

Снабжение армии продовольствием:

мука — 3 530;

крупа — 583;

мясо — 1 364;

жиры — 191. [277]

Что касается авиации, то в ходе войны она получила мощное развитие не только в количественном, но и в качественном составе. Самолеты, безоружные в начале войны, получили на вооружение пулеметы и авиабомбы. В 1915 г. появилась и успешно развивалась зенитная артиллерия. Первая ее батарея была сформирована в Царском Селе для защиты Императорской резиденции. В то же время появились передвижные зенитные установки на автомобилях (их на 1917 год насчитывалось 36). [278]

После нарушения германскими войсками Женевской конвенции и применения ими химического оружия, перед русской армией встала угроза химической войны. В этой связи в России появилась химическая промышленность, после чего наблюдается большой рост в строительстве новых химических заводов. «Можно с уверенностью сказать, — писал генерал-лейтенант В.Н. Ипатьев, — что потребность нашей армии и флота породила у нас мощную отрасль промышленности — химическую, совершенно не зависимую от заграничного сырья». [279] Первая химическая атака с русской стороны произошла 5 сентября 1916 года в районе Сморгани. С 1916 года русские войска стали использовать также химические артиллерийские мины и снаряды. [280]

За 1916 год количество заводов про производству серной кислоты возросло с 20 в начале года до 33 в конце. В период сконца 1915 по начало 1917 года в России появилось 25 бензольных завода. [281] В 1916 году в Нижнем Новгороде и Грозном началось строительство двух заводов по производству тротила. Впечатляющими были и темпы роста годовой продукции производства, работавшего на оборону. Это видно из приведенной ниже таблицы:

Годовая продукция (в млн. руб. по ценам 1913) [282]

ПРОИЗВОДСТВА

1914

1915

1916

1917

Работавшие на оборону: Вооружения

558,2

1087,9

1448,9

1028,7

Снаряжения

57,9

66,3

64, 8

48,4

Питания

850,0

852,6

742,1

132,5

Не работавшие на оборону

177,8

170,3

160,8

112,9

Таким образом, мы видим, что производство военной продукции постоянно росло, правда, производство пищевой продукции понижалось. Но мы видим также, что производство, работающее не на оборону, понижалось довольно незначительно, хотя и неуклонно. Резкое падение производства необоронного значения происходит в 1917 году, то есть уже после крушения Императорской России.

Н.Н. Яковлев пишет в своей книге: «По степени мобилизации промышленности (из 3,3 млн. рабочих в 1916 году) 1,9 млн. рабочих или 58% заняты в военном производстве. По этому показателю Россия находилась на уровне Германии и Франции, оставив позади Англию, где на войну работало 46% занятых. Основная группа обследованных предприятий (общее количество 2300) в России дала увеличение производства вооружения (1913 — 100%) в 1916 году до 230%, предметов снаряжения — 121%. Производительность труда на одного рабочего на заводах вооружения возросла за эти годы до 176%.

В непрекращающихся боях летом 1916 года русская полевая артиллерия расходовала 2 млн. снарядов в месяц, именно такой ежемесячной производительности достигла отечественная промышленность к концу 1916 года. Другими словами, если в начале войны Россия, имевшая только два завода (Златоустовский и Ижевский), подготовленных для производства снарядов, получала по 50 тыс. снарядов ежемесячно, то к концу 1916 года общее производство в стране увеличилось в 40 раз. В начале войны русская полевая артиллерия была обеспечена по 1 000 снарядов на орудие, к 1917 году запас на орудие составлял 4 000 снарядов — и это при ежедневной боевой работе.

В 1916 году армия получила 32 млн. снарядов, из них около 10 млн. — по зарубежным заказам. Потребность в выстрелах для 76 орудий, по поводу чего били в набат в 1915 году, была с лихвой удовлетворена. Заводчики так «разогнали» их производство, что пришлось приложить нечеловеческие усилия, чтобы заставить их взяться за изготовление более сложных снарядов для тяжелой артиллерии. О величине приложенных в этой связи усилий говорит тот факт, что если пересчитать все изготовленные русской промышленностью в 1916 году снаряды в снарядных единицах (считая за одну 76 мм снаряд), то общий объем производства был равен 50 млн. условных единиц». [283]

Безусловно, русская армия по-прежнему отставала от германской в тяжелой артиллерии, железнодорожных вагонах, паровозах и автомобилях, но общий рост был налицо. Этот рост тем более удивителен, если учесть тот страшный разгром, который пережила армия в 1915 году. Понятны поэтому слова Черчилля о «русском чуде». Все это произошло в течение 1916 года, то есть именно в то время, когда армией стал руководить Император Николай П. Это, прежде всего, касалось наведения элементарного порядка в обеспечении и организации войск. Генерал Головин указывает, что «соответственное потребностям поступление патронов началось лишь в 1916 году» [284].

 

Б) Николай II и Брусиловское наступление

Несмотря на вполне надежное положение, высшее командование русской армии страдало поразительной неуверенностью в собственных силах. Особенно эта боязнь проявилась накануне «Брусиловского прорыва», самого крупного и победоносного наступления Первой мировой войны. Начальник штаба генерал Алексеев говорил в начале весны 1916 года: «Я знаю, что война кончится нашим поражением, что мы не можем кончить ее чем-нибудь другим <...> Армия — наша фотография. С такой армией можно только погибать. И вся задача свести эту гибель к возможно меньшему позору». [285] В феврале 1916 года генерал Алексеев предложил Царю начать эвакуацию заводов из Петрограда вглубь страны, чтобы очистить столицу от вредного элемента. Но в условиях 1916 года, когда страна испытывала огромные затруднения с транспортом, а железные дороги были забиты эшелонами для фронта, реализация этого предложения была невозможной. Николай II к тому же «счел, что кроме сложности выполнения — перевода и монтажа заводов — это может вызвать нежелательную и ненужную панику в стране».[286]

В этих условиях Николай II ищет генералов решительных и способных. Именно Царю генерал А.А. Брусилов обязан своим назначением на должность командующего фронтом. Это хорошо видно из писем к Императрице Александре Федоровне: «Я намерен прикомандировать старика Иванова к своей особе, — пишет Николай II 10 марта 1916 года, — а на его место назначить Брусилова или Щербачева; вероятно, первого». [287] Позднее Государь окончательно остановил свой выбор на Брусилове: «Старого Иванова, — пишет он 14 марта 1916 года, — заменит Брусилов». [288]   Командование готовило крупное наступление, но распутица помешала его первоначальным планам. Царь лично вызвал к себе Брусилова для обсуждения его новой деятельности. В письме 15 марта 1916 года мы читаем: «Случилось то, чего я боялся. Наступила такая сильная оттепель, что позиции, занимаемые нашими войсками, где мы продвинулись вперед, затоплены водой по колено, так что в окопах нельзя ни сидеть, ни лежать. Дороги портятся, артиллерия и обоз едва передвигаются. Даже самые геройские войска не могут сражаться при таких условиях, когда даже невозможно окопаться. Поэтому-то наше наступление приостановлено, и нужно выработать другой план. Чтоб это обсудить, я думаю опять вызвать трех главнокомандующих в ставку, что даст мне возможность повидать Брусилова перед началом его новой деятельности». [289]

Здесь надо сказать о той поддержке Брусилову, которую ему оказал Николай П. План генерала М.В. Алексеева предусматривал широкий охватывающий удар по противнику силами всех фронтов, за исключением фронта Брусилова. Брусилов же полагал, что его фронт в состоянии успешно наступать. Эту свою уверенность Брусилов высказывал сразу же после назначения его на должность командующего Юго-Западным фронтом в марте 1916 года, однако, не нашел поддержки со стороны других командующих. Не найдя поддержки со стороны командующих, Брусилов обратился к Императору Николаю П. Предоставим слово самому Брусилову. «На следующий день в Каменец-Подольске я встретил вечером Царя, который, обойдя почетный караул, пригласил меня к себе в вагон <...> Царь спросил меня, имею ли я что-либо ему доложить. Я ему ответил, что имею доклад, и весьма серьезный, заключающийся в следующем: в штабе фронта я узнал, что мой предшественник категорически донес в Ставку, что войска Юго-Западного фронта не в состоянии наступать, а могут только обороняться. Я лично, безусловно, не согласен с этим мнением; напротив, я твердо убежден, что ныне вверенные мне армии после нескольких месяцев отдыха и подготовительной работы находятся во всех отношениях в отличном состоянии, обладают высоким боевым духом и к 1 мая будут готовы к наступлению, а потому я настоятельно прошу предоставления мне инициативы действий, конечно, согласованно с остальными фронтами. Если же мнение, что Юго-Западный фронт не в состоянии наступать, превозможет и мое мнение не будет уважено как главного ответственного лица в этом деле, то в таком случае мое пребывание на посту главнокомандующего не только бесполезно, но и вредно, и в этом случае прошу меня сменить. Государя несколько передернуло, вероятно, вследствие столь резкого и категорического моего заявления, тогда как по свойству его характера он был более склонен к положению нерешительности и неопределенности. Никогда он не любил ставить точек над i <...> Тем не менее, он своего неудовольствия не высказал, а предложил лишь повторить мое заявление на военном совете, который должен был состояться 1 апреля, причем сказал, что он ничего не имеет ни за, ни против и чтобы я на совете сговорился с его начальником штаба и другими главнокомандующими». [290]

1 апреля 1916 года состоялось военное совещание, решившее судьбу «Брусиловского наступления». Совещание проходило под председательством Императора. Присутствовали начальник штаба — генерал М.В. Алексеев, начальник Оперативного отдела Ставки — полковник Щепетов, командующие фронтами: Северного генерал А.Н. Куропаткин, Западного — генерал Эверт, Юго-Западного — генерал А.А. Брусилов. Николай II предоставил слово командующим. Все они, кроме Брусилова, высказали уверенность в невозможности наступления на своем фронте. Генерал Эверт, «к всеобщему удивлению, заявил, что «армии его, даже усиленные всеми стратегическими резервами Верховного Командования и всей тяжелой артиллерией, не в силах предпринять и неспособны перейти в наступление. С двойным, даже тройным превосходством в силах, они еле будут в состоянии удержаться на занимаемой.или укрепленной линии, если немцы решатся перейти в наступление». Слова генерала Эверта произвели всеобщее смущение. Алексеев мрачно склонил голову и опустил глаза. После короткой паузы Царь дал слово генералу Брусилову. «Пессимизм его высокопревосходительства генерала Эверта мне не понятен и оснований для него я не нахожу, и не знаю, на чем он основывается», — раздался спокойный голос генерала Брусилова. «Что же касается моего фронта, то я нахожу, что дух войск отличный, они хорошо снабжены и в огнестрельных припасах теперь недостатка нет. Поэтому я могу с одними моими силами не только перейти в наступление, но быть уверенным в полном успехе операции» — Брусилов замолк». [291] Генерал Головин также пишет о «пессимистическом настроении в верхах нашего Главного командования» на примере военного совещания 1 апреля 1916 года. [292]

Описывая это совещание 1 апреля, его участники, такие, как Деникин и Брусилов, пишут о том, что главная заслуга в том, что план Брусилова был принят, принадлежит Алексееву. Роль Николая II у них сводится к простому утверждению планов начальника штаба. Деникин: «Государь не высказал своего собственного мнения, утверждая лишь положения Алексеева»; Брусилов: «Царь все время сидел молча, не высказывал своих мнений, а по предложению Алексеева своим авторитетом утверждал то, что решалось прениями военного совета, и выводы, которые делал Алексеев». [293] Для того, чтобы выяснить, так ли это, необходимо пояснить общий план генерала Алексеева и то, что предлагал Брусилов. Предоставим слово полковнику Б.Н. Сергеевскому: «Вся обстановка тех дней требовала решительного удара, притом, на сильнейшего из противников. Войну пора было кончать и затягивать ее для России было невозможно: тлевшее и усиленно разжигаемое пламя революции почти никогда не вырывалось наружу, но признаков ее близости было достаточно. Победа, безусловно, задержала бы и даже совсем притушила бы это пламя, но нужна была полная и блестящая победа, а не полупобеда: т.е. победа над Германской армией, а не над австрийцами. Так, безусловно, смотрели и наши союзники, но для нас это было еще более необходимо, чем для них. Поэтому, вероятно, план, предложенный на Военном Совете генералом Алексеевым, и говорил об едином, решительном, и притом максимальном ударе на германцев (на Вильно): два «фронта» (т.е. две группы армий: Западный фронт — из районов Молодечно и Северный фронт — из района Двинска) должны были концентрически нанести эти огромные стратегические удары, для чего назначалось использование почти всех Российских сил. Оставшиеся вне этого сражения, далеко на юге, 4 армии Юго-Западного фронта, особенно сильно пострадавшие в кампанию 1915 года, не получили участия в намеченном генеральном сражении — их роль должна была наступить позже». [294]

На совещании 1 апреля в Могилеве генерал Алексеев доложил свой общий наступательный план. Дальше, по воспоминаниям Брусилова, все командующие заявили, что наступать не могут, а он, Брусилов, заявил, что не знает, как другие фронты, но его фронт наступать может, и якобы после этого Алексеев согласился с его словами. При этом сам Брусилов, говорил, что «никаких особых побед не обещаю, буду довольствоваться тем, что у меня есть, что если бы, паче чаяния, я даже и не имел никакого успеха, то, по меньшей мере, не только задержал бы войска противника, но и привлек бы часть его резервов на себя».

Полковник Сергеевский пишет по этому поводу: «Все три главнокомандующих (генералы Эверт, Куропаткин и Брусилов) протестовали против плана Алексеева, хотя и в разном смысле. Первые двое не считали возможным наступать (они не могли решиться на это и за все время Русско-японской войны). Генерал Брусилов, только что назначенный главнокомандующим войсками Юго-Западного фронта, пламенно настаивал, чтобы и его фронт участвовал в общих усилиях в намеченном генеральном сражении. Государь утвердил план Алексеева, но и предложение генерала Брусилова принял(выделено мной — П.М.), однако, с оговоркой, что фронт его никаких добавочных сил, артиллерийских запасов не получит. Действия Юго-Западного фронта, таким образом, должны были быть только демонстративными — для отвлечения внимания и, может быть, и сил противника на юг, и начаться они должны были на две недели раньше нанесения главного удара».

Сергеевский ясно показывает, что Брусилов был не согласен с планом Алексеева, и что именно Государь, в конечном счете, утвердил как общий план Алексеева, так и частный план Брусилова. Из слов другого генерала Головина также видно, что генерал Алексеев был не согласен с планом Брусилова. «Генерал Алексеев настаивает на том, что главный удар должен быть произведен на нашем Западном фронте». [295] Таким образом, окончательное утверждение плана Брусилова, тем не менее, принадлежало Николаю II. Результатом совещания была царская директива, доведенная до командования Алексеевым: «Государь Император, утвердив 11-го апреля журнал совещания, состоявшегося 1 апреля под личным председательством Его Величества, повелел: 1) Общая цель предстоящих действий наших армий — переход в наступление и атака германо-австрийских войск. 2) Главный удар будут наносить армии Западного фронта. Армии Северного и Юго-Западного оказывают содействие, нанося удары с надлежащей энергией и настойчивостью».  [296]

Конечно, из этого не следует, что Николай II сделал это только на основе своего личного мнения. Безусловно, он долго и обстоятельно обсуждал накануне этот план с генералом Алексеевым. План Брусилова был рискованным, но в то же время имел свои несомненные преимущества и мог способствовать общему успеху. Поэтому ему и была предоставлена возможность его привести в жизнь. Ни Деникину, ни Брусилову, ни многочисленным историкам не приходит в голову, что, будучи самодержавным монархом, обладавшим неограниченной властью, и Верховным Главнокомандующим всеми вооруженными силами империи, Царь, если бы хотел создать о себе мнение «великого полководца», мог бы все то, что говорил и считал генерал Алексеев, говорить от своего имени. Тогда бы в воспоминаниях генералов мы бы читали: «Алексеев молчал, а все обсуждал и утверждал Царь». Но Николай II не искал чужой славы и дешевой популярности. Он давал говорить генералу Алексееву, который был военным специалистом и, который, по мнению Государя, имел большее право высказываться по стратегическим вопросам, чем он. «Внешность обманчива, — писал Мелыунов, — высказываться на совещаниях Царю отчасти мешала его застенчивость («проклятая застенчивость» — писал он жене), и, по существу, впечатления Брусилова в корне противоречат тому, что сам Царь говорил в личных письмах — здесь он называл свою работу с Алексеевым «захватывающе интересной»». [297]

Тем не менее, мнение Императора Николая II, как Верховного Главнокомандующего, было решающим. Интересно, что и в данном случае генерал Н.И. Иванов, категорически не согласный с планом Брусилова, пошел с просьбой его отменить не к Алексееву, а к Николаю II. «К Государю подошел генерал-адъютант Иванов и со слезами стал умолять Его Величество отменить только что вынесенное постановление и не отдавать войск, которыми он командовал с начала войны, на убой генералу Брусилову» (Сергеевский); «Генерал Иванов после окончания совета пошел к Государю и со слезами на глазах умолял его не допустить Брусилова, так как войска переутомлены и все кончится катастрофой. Царь отказался менять планы» (Деникин).

Теперь два слова о самом наступлении. Как мы видели ранее, сам Брусилов в большие победы не верил, роль его фронта была второстепенной, отвлекающей. Он должен был, начав свое наступление раньше общего, убедить противника, что главное направление удара будет у русских на юге, и, отвлекая его внимание и силы от действительного направления главного удара, обеспечить успешное проведение последнего. Брусилов отвел главную роль 8-й армии генерала A.M. Каледина. Каледин должен был наступать на направлении Луцк-Ковель. Остальным командующим армиями Брусилов предоставил свободу принятия решения в направлении удара их войск. Получалось распыление сил, отсутствие «кулака». С одной стороны, это было опасно, с другой, Брусилов был абсолютно прав, так как создание «кулака» сразу выдавало противнику предстоящее наступление. «В результате этой несогласованности, — пишет К.А. Залесский, — фронт по планам осуществлял прорыв в 4 разных местах». [298] Как пишет сам Брусилов: «Этот способ действия имел, очевидно, свою обратную сторону, заключавшуюся в том, что на месте главного удара я не мог сосредоточить того количества войск и артиллерии, которое там было бы, если бы вместо многочисленных ударных групп у меня была бы только одна». [299]

Генерал Каледин, только что принявший 8-ю армию от генерала Брусилова, вопреки воле последнего, видевшего на его месте генерала Клембовского, сказал Брусилову, что из-за распыленности сил сомневается в успехе. «Каледин мне доложил, — пишет Брусилов, — что едва ли егр главный удар приведет к желаемым результатам, тем более что на Луцком направлении неприятель в особенности основательно укрепился. На это я ему ответил, что 8-ю армию я только что ему сдал, неприятельский фронт там знаю лучше него и что я выбрал для главного удара именно это направление <...> Если же генерал Каледин все-таки не надеется на успех, то я, хотя и скрепя сердце, перенесу главный удар южнее, передав его Сахарову на львовском направлении. Каледин сконфузился — очевидно, отказываться от главной роли в этом наступлении он не желал». [300] К слову сказать, генерал Каледин оказался впоследствии прав: его войскам не хватило сил на достижение стратегического успеха и развития своей победы. 21 мая генерал Алексеев предупреждал Брусилова о том же, предлагая ему отложить атаку на несколько дней, сказав, что это мнение Государя. На это Брусилов ответил начальнику штаба: «Менять свой план атаки я наотрез отказываюсь, и в таком случае — прошу меня сменить. Алексеев мне ответил, что Верховный уже лег спать, и будить его ему неудобно и он просит меня подождать. Я настолько разозлился, что резко ответил: «Сон Верховного меня не касается, и больше думать мне не о чем. Прошу сейчас дать ответа». На это генерал Алексеев сказал: «Ну, Бог с вами, делайте, как знаете, а я о нашем разговоре доложу Государю Императору завтра»». Конечно, Царь был тут не причем, а это была система Ставки с Алексеевым во главе — делать шаг вперед, а потом сейчас же шаг назад.

22 мая 1916 года части 8й армии генерала Каледина перешли в решительное наступление и добились колоссального успеха. Этот успех был неожиданным для самого Брусилова и у него не было достаточно сил, чтобы его развить. Получив подкрепление, Брусилов произвел перегруппировку, направив главный удар на Ковель. В то же самое время генерал Эверт в указанный ему срок никакого наступления не произвел, откладывая его четыре раза, а затем нанес удар не на Виленском направлении, а на Барановичи. В результате противник перебросил крупные силы, и наступление было приостановлено. Ставка перенесла на Юго-Западный фронт направление главного удара, но было уже поздно. Начались тяжелые и кровопролитные бои. Брусилов постоянно пытался развить наступление на Ковельском направлении, что каждый раз приводило к неудачам.

18 августа он начал второе наступление, которое продолжалось до ноября месяца, но ничего, кроме больших потерь, уже не принесло. Накануне этого наступления Николай II писал императрице: «Завтра начинается наше второе наступление вдоль всего Брусиловского фронта. Гвардия продвигается к Ковелю! Да поможет Господь нашим храбрым войскам! Я невольно нервничаю перед решительным моментом, но после начала меня охватывает глубокое спокойствие и страшное нетерпение как можно скорее узнать новости». [301] Ставка пыталась в очередной раз указать Брусилову на необходимость смены направления удара с Ковельского в Лесистые Карпаты, но Брусилов, «не считаясь ни с потерями, ни со складывающейся обстановкой, всякий раз принимал решение наступать на Ковель». [302]

«Немцы подвозят к Ковелю все больше и больше снарядов, — писал Николай II императрице, — и больше войск, как я, впрочем, и ожидал, и теперь там происходят кровопролитнейшие бои. Все наличные войска посылаются Брусилову, чтобы дать ему как можно больше подкреплений. Опять начинает давать себе чувствовать этот проклятый вопрос о снарядах для тяжелой артиллерии. Пришлось отправить туда все запасы Эверта и Куропаткина». [303]

А.А. Керсновский пишет: «После Ковельского сражения Государь и Алексеев воспротивились дальнейшей бойне на Ковельском направлении, требуя перенести тяжести Юго-Западного фронта на Буковину и Лесистые Карпаты. Однако, у Ставки не хватило твердости настоять на своем решении прекратить ковельскую операцию перед более волевыми подчиненными инстанциями. Брусилов и Гурко настояли на продолжении этого безумного самоистребления». [304]

Николай II так писал об этом императрице в письме от 21 сентября 1916 года: «Я велел Алексееву приказать Брусилову остановить наши безнадежные атаки, чтоб потом снять гвардию и часть других войск с передовых позиций, дать им время отдохнуть и получить пополнения. Нам надо наступать около Галича и южнее у Дорна Ватры, чтоб помочь румынам и перейти Карпаты до начала зимы». [305]

Русская армия провела самое крупное наступление Первой мировой войны, навсегда вошедшее в анналы истории. Она показала всем миру, что обладает огромной боеспособностью, если после неудач 1915 года смогла добиться подобных результатов. Свидетельством высокой оценки этого наступления явилась поздравительная телеграмма Николая II на имя генерала Брусилова. Действительно, заслуга его перед Россией была большой. Но не меньшей заслугой перед Россией были поддержка Брусилова Царем, стратегические замыслы генерала Алексеева, общая работа Ставки. Велика заслуга и генералов-участников этого сражения: A.M. Каледина, П.А. Лечицкого, В.В. Сахарова, Ф. А Келлера, В.М. Безобразова.

Брусиловское наступление продемонстрировало не только достижения русского оружия. Оно также показало, что русское верховное командование по-прежнему не научилось закреплять и развивать успех, по-прежнему не умело воспользоваться достигнутой победой. Опасным признаком был царивший среди русских генералов пессимизм. Высший русский генералитет, в своей массе, психологически был готов войну проиграть. Он не верил в собственные силы и силы армии в целом. Причем, это случилось вопреки объективной картине происходившего на театре военных действий. «В растущем пессимизме, — пишет генерал Головин, — все ошибки нашего командного состава рассматривались в увеличительное стекло. При этом совершенно упускалось из виду, что атаки наших союзников не приводили к большим результатам, чем наши атаки против немцев, несмотря на то, что в распоряжении союзных государств было такое обилие технических средств, о которых у нас даже мечтать не смели». [306]

Добавим также, что русский фронт к 1917 году удерживал против себя 187 немецких дивизий, что составляло 49% от общего числа сил противника. [307]

Возвращаясь еще раз к тому чувству меланхолии и безнадежности, какое охватило многих русских генералов, хочется повторить: все эти качества были присущи в 1916 году всем воюющим армиям. Неумение воевать в новых условиях привело к затяжной, окопной войне. К ней ни одна армия не была готова, так как ведущие военные теоретики, например, Шлиффен, твердили о ее невозможности в новых условиях. Затяжная война, как и все неожиданное, испугало людей. Что будет дальше, не знал никто. Отсюда стали появляться сомнения в возможной победе. У. Черчилль писал в те дни жене: «Я очень сомневаюсь в конечном результате. Больше, чем прежде, я осознаю громадность стоящей перед нами задачи, и неумность способа ведения наших дел приводит меня в отчаяние. То же самое руководство, которое зависело от общественного мнения и поддержки, гаснет, будет готово заключить скоропалительный мир... Можем ли мы преуспеть там, где немцы, со всем их умением и искусством, не могут ничего сделать под Верденом? Нашу армию нельзя сравнить с их армией, и, конечно же, их штаб прошел подготовку посредством успешных экспериментов. Мы — дети в этой игре по сравнению с ними». [308]

В Первой мировой войне потерпели поражение все военные концепции XIX века. Понадобилась страшная бойня 1914-1918 годов, переосмысление всей концепции ведения войны, чтобы психология военной стратегии переменилась.

 

В) Общая усталость от войны

Пессимизм русского генералитета сочетался с чудовищной усталостью России от войны. Эта усталость порождала сомнения в ее справедливости. Один русский солдат говорил: «Очень мне эта война не по нутру пришлась. Ну там ранят, али смерть, али калечью заделают— не в том сила. Кабы мне знать, в чем толк-то, из-за чего народы, такие мирные, передрались?» «Осень третьего года войны, — пишет Ольденбург, — была порой упадочных настроений. Кампания 1916 года обошлась русской армии в два миллиона человек — притом пленные в этой цифре составляли уже не 40 проц., как при великом отступлении, а всего 10 проц. С западного фронта доходили вести о таких же тяжелых потерях, о таком же «топтании на месте». Казалось, что войне не будет конца. Никакая пропаганда не могла преодолеть этой усталости от войны, побороть ее — на известный срок — могла только железная дисциплина, только строгая цензура. Только царская власть, только твердая власть могла сдержать, затормозить это явление распада. Россия была больна войной. Все воюющие страны в разной степени переживали эту болезнь. Но русское общество, вместо того чтобы осознать причины неудачи, прониклось убеждением, будто все дело — в недостатках власти». [309]

Расходы на войну были огромными: если в 1914 году Россия тратила на военные расходы 1 655 млн. рублей, то в 1915 году эта цифра равнялась 8818 млн. рублей, а в 1916 году—14 573 млн. рублей. [310]  Все это тяжелым бременем ложилось на плечи народа.

«К осени 1916-го года тяготы войны ощущались уже всем населением России. Особенно сильно они чувствовались необеспеченными классами, деревней и рабочими. Мобилизация вычерпала до 15-ти миллионов взрослых мужчин, не считая двух с половиной миллионов, которые были заняты работой, необходимой для обороны, на заводах, на ж.д., при общественных организациях и т.д. В сельском хозяйстве начались ощущаться недостатки рабочих рук», — писал генерал-майор П.П. Петров. [311]

В армии стали появляться недовольные настроения, как в 1915 году. В конце 1916 года в одной из дивизий 34-го корпуса, которым командовал генерал Скоропадский, из-за неподвоза продуктов произошел бунт. Солдаты говорили: «Держите нас в окопах, гоните в атаку, жрать не даете». «В этих словах, — писал полковник Кочубей, — уже чувствовалась солдатская наглость, но и на этот раз — личным воздействием генерала Скоропадского — вопрос был мирно ликвидирован». [312]

Можно с уверенностью сказать, что фронт во многом держался за счет святости царского имени, за счет чувства долга перед Царем. Пока Царь оставался на престоле, армия воевала.

Генерал П.Н. Краснов писал после революции на чужбине: «Теперь, когда поругано имя Государево, когда наглые, жадные, грязные, святотатственные руки роются в дневниках Государя, читают Его интимные, семейные переживания, и наглый хам покровительственно похлопывает Его по плечу и аттестует, как пустого молодого человека, влюбленного в свою невесту, как хорошего семьянина, но не государственного деятеля, — быть может будет уместно и своевременно сказать, чем Он был для тех, кто умирал за Него. Для тех миллионов «неизвестных солдат», что умерли в боях, для тех простых Русских, что и по сейчас живут в гонимой, истерзанной Родине нашей. Пусть из страшной темени лжи, клеветы и лакейского хихиканья раздастся голос мертвых и скажет нам правду о том, что такое Россия, ее Вера православная и ее Богом венчанный Царь». [313]

Как писал историк А.А. Керсновский: «Целей войны народ не знал. Сами «господа», по-видимому, на этот счет не сговорились. Одни путано «писали в книжку» про какието проливы — надо полагать, немецкие. Другие говорили что-то про славян, которых надлежало то ли спасать, то ли усмирять. Надо было победить немца. Сам немец появился как-то вдруг, неожиданно. За десять лет до того откуда-то взялся японец, с которым тоже надо было воевать... Какая была связь между всеми этими туманными разговорами и необходимостью расставаться с жизнью в сыром полесском окопе, никто не мог себе уяснить. Одно было понятно всем — так приказал Царь. К царствующему Императору народ относился безразлично, но обаяние царского имени стояло высоко. Царь повелел воевать — и солдат воевал». [314]

Большие изменения произошли и в офицерском корпусе. Огромные потери заставляли пополнять офицерские кадры наспех. Офицерами часто становились случайные люди, призванные в армию по неволе, а то и просто враги трона. По выражению одного из современников, «появилось много офицеров, в которых не было ничего офицерского, кроме погон». Пропали строгость и достоинство офицерской формы, которая начинала подгоняться каждым офицером по-своему. Появились френчи на английский манер, уродливые стеганые зипуны и кофты. Все это крайне негативно влияло на армию в целом.

Здесь следует сказать о христианском восприятии Императором Николаем II этой невиданной войны, как Промысла Божьего. Мы уже писали, что Государь почти каждый день посещал церковь, кроме того, постоянно присутствовал на общих молебнах в войсках, в день Святой Пасхи христосовался с воинами Личного Конвоя. В его дневниковых записях и письмах к Государыне той поры мы постоянно встречаем свидетельства глубокой православной веры Императора-Воина. «Удостоился приобщиться Святых Тайн», «поехал на освящение красивой небольшой церкви», «заехал поклониться иконе Остробрамской Божьей Матери», «был у всенощной», — встречаем мы постоянно в личных бумагах Государя. 30 мая 1916 года Государь записал в своем дневнике: «Около 10 часов пошел с Алексеем в церковь; обедня кончилась и икона Владимирской Божьей Матери была вынесена на площадку против моего дома и здесь был отслужен молебен. Затем все начали прикладываться. Когда мой доклад окончился — икону понесли на станцию — она посетит войска Западного фронта». [315]

Эта глубокая вера в Бога давала Императору силы и уверенность в победном завершении войны. Но как разительно отличалась его искренняя вера от формальной обрядности большинства окружавших его лиц! Уверенность Царя в победе основывалась на уповании в милость Божию; пессимизм военных — на неуверенности в собственных силах.

«В Ставке нет ни одного человека, — писал князь Н.Д. Жевахов, — способного понять глубокую натуру Государя. Если не всеми, то значительным большинством религиозность Государя объясняется «мистикой», и люди, поддерживающие веру и настроения Государя, — в загоне... Государь не только одинок и не имеет духовной поддержки, но и в опасности, ибо окружен людьми чуждых убеждений и настроений, хитрыми и неискренними. На этом гладком фоне, полированном внешней субординацией, где все, казалось, трепетало имени Царя, все склонялось, раболепствовало и пресмыкалось, шла закулисная, ожесточенная борьба, еще более ужасная, чем на передовых позициях фронта... Там была борьба с немцами, здесь — борьба между «старым» и «новым», между вековыми традициями поколений, созданными религией, — и новыми веяниями, рожденными теорией социализма; между слезами и молитвами и тем, что нашло такое яркое отражение в словах протопресвитера Шавельского, сказанных им о крестном ходе: «Некогда заниматься пустяками». Я осязательно почувствовал весь ужас положения и тем больше, что самая война мне казалась ненужной и, сама по себе, являлась победою «нового», к чему так неудержимо стремились те, кто ее вызывал, и за которыми так легкомысленно шли все, отвернувшиеся от старого». [316]

 

Г) Русское командование и западные союзники в 1916 году

Отношения с союзниками по Антанте по-прежнему оставались крайне противоречивыми. С самого начала войны правительственные круги союзных держав воспринимали Россию, как «паровой каток», который своими несметными полчищами завалит Германию, обеспечив победу над ней. Отношение к русскому народу было пренебрежительное. «По культурному развитию, — откровенничал посол Франции Палеолог, — французы и русские стоят не на одном уровне. Россия — одна из самых отсталых стран на свете. Сравните с этой невежественной бессознательной массой нашу армию: все наши солдаты с образованием; в первых рядах бьются молодые силы, проявившие себя в искусстве, в науке, люди талантливые и утонченные; это сливки человечества... С этой точки зрения наши потери будут чувствительнее русских потерь». [317] Союзники постоянно требовали от России помощи. В декабре 1915 года Россию посетила французская делегация сенатора Думера. Думер запросил у истекающей кровью русской армии 300 000 солдат, которые бы на правах колониальных войск, под командованием французских офицеров, вели бы войну на Западном фронте. Справедливости ради надо сказать, что французские военные не приветствовали эти шаги политиков. Генерал Ю.Н. Данилов писал: «Трудно сказать, в каких сферах родился этот своеобразный проект, но, насколько можно судить, во французской главной квартире ему не сочувствовали, находя в этом проекте не только разного рода технические трудности, но считая его и с моральной стороны малопригодным». [318] Князь Кудашев писал Сазонову 1 декабря 1915 года: «Цель приезда сюда Думера, вероятно, вам известно, оказалась в том, чтобы получить согласие Государя Императора и его начальника штаба на посылку русских солдат во Францию; французы указывают на страшную убыль в людях». [319] Военное ведомство Думеру в его просьбах отказало. «В Петрограде, — пишет Данилов, — Думеру бьшо заявлено, что запас военнообязанных в России, вследствие огромных потерь и значительной численности выставленных армий, не столь велик, как это обыкновенно думают во Франции, и что к середине будущего 1916 года следует уже ожидать исчерпания всех контингентов до 30-тилетнего возраста включительно». [320] В Ставке Думер был принят Николаем II, который ему сказал, что Россия готова помочь Франции, но о посылке такого количества людей и на таких условиях речи быть не может. Такую же позицию высказал Думеру и генерал Алексеев, который был возмущен «мыслью об обмене живых людей на бездушные предметы оружия». «Лишь крайняя финансовая и материальная зависимость России от Франции, а также искреннее желание оказать последней посильную помощь и сохранить добрые отношения заставили генерала Алексеева признать возможным произвести опыт формирования и посылки на французский фронт не более, однако, двух полков пехоты с двумя запасными батальонами». [321] В декабре 1915 года Николай II отдал приказ об организации 1-й Особой пехотной бригады для отправки во Францию, разумеется, под русским командованием. По личному приказу Царя для Особой бригады был создан специальный оркестр, дарован походный иконостас работы художника Соломко.

В первом приказе по Особой бригаде, от 3 января 1916 года, говорилось: «Государь Император 6-го декабря 1915 г. высочайше повелеть соизволил сформировать пехотную бригаду особого назначения в составе управления бригады, двух пехотных, трех батальонных полков и одного шестиротного маршевого батальона». [322] Командующим этой бригады был назначен генерал-майор Н.А. Лохвицкий. В 1-ю Особую бригаду подбирались лучшие солдаты. 1-я Особая бригада была отправлена во Францию через Дальний восток и 20 апреля 1916 года прибыла в Марсель, где была встречена с восторженным воодушевлением. «Все балконы и дома украшены гирляндами из русских и французских флажков, на балконах и окнах висят роскошные ковры. Люди рванулись к русским солдатам, но их сдерживают канаты», — вспоминал очевидец. [323] Генерал Данилов пишет о том же: «Прибывшие во Францию русские воинские части встречались населением с восторгом. В начале войны французскому народу пришлось пережить немало испытаний. Конечно, он знал, что там, где-то на востоке, у него есть сильный союзник, который готов прийти к нему на помощь и не оставит его одного. Но теперь эту помощь он видел наяву. Перед ним проходят стройные русские ряды, которые явились, чтобы принять участие в непосредственной защите французской земли от грозного врага. Его поражала внешняя выправка русского солдата, которая производила неотразимое впечатление на французов, мало избалованных стройностью движений их воинских частей. По рассказам русских офицеров, входивших в состав особых бригад, восторги и симпатии французского народа сопровождали русских солдат с первого же часа вступления их на французскую территорию. Повсюду русских воинов встречали цветами и вином, и даже тогда, когда солдат размещали по казармам, и у ворот появлялись обычные дневальные, к стенам казарм приставлялись лестницы и угощение перебрасывалось в корзинах и пакетах через заборы». [324] Главнокомандующий французскими армиями генерал Ж. Жоффр издал особый приказ, в котором говорилось: «Наша верная союзница Россия, армии которой так доблестно сражались против Германии, Австрии и Турции, захотела дать Франции новый залог своей дружбы, еще большее блестящее доказательство своей преданности общему долгу». [325] Русские войска приняли широкое участие в боевых действиях на западном фронте, под командованием своих офицеров и именно как русские войска, то есть в своей национальной форме, со своими знаменами и так далее.

Надо сказать, что хотя союзники не присылали в Россию никаких воинских контингентов, отдельные военнослужащие союзных армий героически воевали на Восточном фронте. О подвиге одного из таких военнослужащих, французского офицера летчика Р. Бернэ, говорится в донесении Николаю II начальника штаба генерала Алексеева: «Командующий 2-й армией донес Главнокомандующему армиями Западного фронта, что 17-го сего февраля в 14-м часу, наблюдатель 2-го армейского корпуса авиаотряда французской службы подпоручик Бернэ, охраняя на самолете Вуазен 739 другой Вуазен, фотографировавший неприятельские позиции в районе Залужья, заметил, что немецкий истребитель с чрезвычайной скоростью, обеспечивающей ему успех, атакует охраняемый им Вуазен. Подпоручик Бернэ, с присущим ему благородством и глубоким сознанием долга взаимной выручки, свернув на врага и открыв огонь из пулемета, выпустил около ста пуль и исполнил свою задачу. Истребитель прекратил преследование фотографировавшего Вуазена и обратился против самолета Бернэ. Охраняемый подпоручиком Бернэ самолет был спасен и со снижением перешел на свои позиции. Истребитель, пользуясь своим преимуществом, подошел сзади вплотную к Вуазену подпоручика Бернэ и повредил пулеметным огнем жизненные части Вуазена, поразив и самого подпоручика Бернэ, который, исполняя долг перед Россией и Францией, пал смертью храбрых. Подвиг подпоручика Бернэ предусмотрен пунктом 2, ст. 9 Георгиевского статута. Командующий армиями и Главнокомандующий армиями фронта ходатайствует о посмертном награждении подпоручика французской службы Раймонда Бернэ, в порядке ст. 26 Георгиевского статута, орденом св. Георгия 4-ст. Изложенное на Высочайшее Вашего Императорского Величества благовоззрение поверяю. Генерал-адъютант Алексеев». [326]

Журнал «Нива» за 1915 год сообщает о французском добровольце Габриэле Эльчене, сражающемся в рядах сибирских стрелков. [327]

Осенью 1915 года резко осложнилась обстановка в Сербии, которая подверглась нападению трех армий противника: германской, австро-венгерской и болгарской, под общим командованием способного германского генерала фон Макензена. Мужественная сербская армия, под командованием короля Петра I и воеводы Путника, обливаясь кровью под натиском превосходящего противника, отступала. Против 12 сербских дивизий действовало 20 австро-болгаро-германских. 6 октября австрийская артиллерия подвергла Белград жесточайшему обстрелу, в результате которого погибло 5 тысяч человек. 9 октября Макензен переправился через Дунай и после упорного сражения, в котором немцы потеряли 10 тысяч убитыми и ранеными, взял сербскую столицу. Над Сербией нависла угроза военного поражения. Россия оказать помощь Сербии не могла, так как находилась в тяжелом положении после кровавого лета 1915 года. Вся надежда была на помощь западных союзников. 5 октября англо-французские соединения под командованием французского генерала Саррайля численностью 20 тысяч человек высадились в г. Салоники с целью помочь сербам. Однако, Саррайль бездействовал. Как пишет французский историк Поль Галланд, «он пытался установить взаимодействие с сербами».[328] Это «взаимодействие» Саррайль искал до тех пор, пока сербская армия не потерпела полный крах, будучи раздавленной противником. Никаких попыток наступления союзники не предпринимали. Возмущенный генерал Алексеев подал Государю «Записку о необходимости воздействия на Англию и Францию с целью заставить их принять меры к спасению сербской армии», в которой говорилось: «Спасти доблестные остатки сербской армии, которая еще сослужит великую службу союзу, может только Державное настойчивое слово Вашего Императорского Величества президенту Французской республики и Английскому королю. Гибель сербских солдат лежит позором на Франции и Англии, в руках коих были все средства, но не было желания, или было много веры в одного из союзников — Италию, который этой веры не заслуживает». [329]

Император Николай II, которому, как пишет генерал Данилов, «интересы Сербии оставались всегда близки», категорически высказался за продолжение оказания помощи Сербии. Эта позиция Царя становилась тем более своевременной, так как среди союзников стало набирать силу стремление удалить из Салоников свои войска. 6-го декабря в Шатиньи состоялось совещание по этому вопросу. Французы склонились к русской позиции за продолжение операции в Салониках, англичане были категорически против, но остались в меньшинстве. В результате было принято общее решение о сохранении союзного военного присутствия в Салониках. Одновременно Император решил направить в Салоники еще и русскую бригаду, специально для этого сформированную. «Надо отметить, — пишет М.К. Чиняков, — что Россия долгие столетия имела свои интересы в странах Балканского полуострова и при развитии нынешней ситуации нельзя было не ожидать, что Россия вышлет свои войска, например, в Македонию. Кроме того, высадкой русской бригады Россия хотела дать понять Болгарии, что первая будет воевать со второй, раз болгарское правительство решило примкнуть к Центральному союзу. И здесь, как видим, большую роль в принятии военного решения опять играла политика».[330] Французское командование очень торопило русское с формированием этой бригады. Эта торопливость объяснялась тем, что французы вели настойчивые переговоры с Румынией о вступлении последней в войну на стороне Антанты. Румыния одним из условий своего вступления ставила наступление союзников из района Салоников. В конце апреля 1916 года генерал По высказал это пожелание на аудиенции у Государя. Но Николай II сказал, что «формирование бригады идет своим чередом; уточнить же срок готовности частей едва ли возможно, дабы излишне не стеснять работы военного министерства». [331]

8-го мая представитель французского правительства Р. Вивиани вновь просил Государя ускорить отправление бригады, подчеркивая жертвы, понесенные Францией, и указывая на необходимость прийти к ней на помощь. Государь ответил, что он разделяет озабоченность Вивиани, что он делает все, от него зависящее, чтобы оказать помощь Франции, но имеется ряд затруднений. Наконец, 3 июля 1916 года сформированная бригада отплыла на 9 французских и английских пароходах. Пароходы шли без всякой охраны, хотя их должны были сопровождать английские военные корабли. Начальник 2-й Особой бригады генерал Дитерихс писал: «Надо отдать должное англичанам, что они большие свиньи». [332] 16 июля корабли прибыли в Марсель, а 5 августа в Салоники.

Неоднозначная картина складывалась и с поставками союзниками оружия в Россию. С одной стороны, союзники были крайне заинтересованы в боеспособности русской армии. Этим объясняется рост военных поставок из-за границы. В 1915 году Россия получила от союзников пулеметов — 1 057, 3-х дюймовых снарядов около миллиона, 4-6 дюймовых снарядов — 129 000. В 1916 году эти цифры соответственно составили: пулеметов — 9 428, 3-х дюймовых снарядов — восемь миллионов, 4-6 дюймовых снарядов — 1 692 000. Кроме того, в 1916 году в Россию было поставлено 446 тяжелых (осадных) орудия и 46 000 снарядов к ним. [333] Но с другой стороны, решающие победы на Восточном фронте, вероятно, были для правящих кругов Франции и Англии нежелательны. Ослабевшая, но сопротивляющаяся Россия была им более выгодна, чем Россия сильная и сокрушающая. В конце 1915 года русское военное ведомство решило построить пять автомобильных заводов с программой в 7,5 тысяч машин в год. Но все эти заводы не были пущены в ход и даже не были достроены, так как предназначенное для них иностранное оборудование не было прислано союзниками. [334]

Генерал М. Свечин писал: «На нашу просьбу к французам о заказе снарядов со своих заводов — мы получили отказ. У них не оказалось той жертвенности, которую проявили мы в начале войны, не готовыми наступать для помощи союзнику. Лишь в 1916 году французское правительство дало нам разрешение покупать небольшой процент продукции завода в Крезо. Дирекция завода не постеснялась брать с нас непомерно высокие цены». [335]

К 1916 году Император Николай II был отмечен высшими наградами Франции, Англии, Бельгии и Сербии. Император Николай II был фельдмаршалом Великобритании: звание, которого не имел английский король. Вручая Царю орден Бани от имени короля Георга, английский посол сказал: «Король, в знак восхищения перед русским флотом, повелел мне передать Вашему Императорскому Величеству, как Верховному Вождю сухопутных и морских сил, знак первой степени ордена Бани за военные заслуги». [336]

 

Д) Последние месяцы во главе армии

В 1916 году по личному приказу Императора Николая II был основан город Романовна-Мурмане (ныне город Мурманск). Это событие имело для России огромное значение — она приобретала незамерзающий порт. Была построена в кратчайший срок, в 20 месяцев, Мурманская железная дорога длиной в 1050 км, проходившая через край вечной мерзлоты.

Здесь нельзя не сказать о еще одной личной заслуге Николая II — о спасении сотен тысяч армян от турецкого геноцида. К сожалению, в 1915 году он не смог полностью предотвратить страшную бойню, устроенную турками, но оказал огромную помощь армянам. «По личному приказу Государя Императора Николая II, — пишет П. Пагануци, — русские войска предприняли ряд мер для спасения армян, в результате которых из 1 651 000 душ армянского населения Турции было спасено 375 тысяч, то есть 23%, что само по себе является исключительной цифрой». [337] Г. Тер-Маркариан писал по этому поводу в своей книге «Как это было»: «Ради исторической справедливости и чести последнего русского царя нельзя умолчать, что в начале описываемых бедствий 1915 года, по личному приказанию царя, русско-турецкая граница была приоткрыта и громадные толпы скопившихся на ней измученных армянских беженцев были впущены на русскую землю». [338]

К концу 1916 года в России остро чувствовались разлад железнодорожного транспорта и перебои продовольственных поставок в армию. Эти проблемы чрезвычайно волновали Государя. Начальник военных сообщений Ставки генерал Н.М. Тихменев вспоминал: «Предшествующее революции время войны сопровождалось, между прочим, двумя явлениями в области народного хозяйства: так называемым расстройством транспорта и недостатком продовольствия в городах и армии. Железные дороги казались каким-то таинственным и неисчерпаемым исполином, который должен был безотказно делать все, что от него требовали. Отсутствие на железных дорогах необдуманно взятых в армию железнодорожных рабочих и специалистов, которых пришлось потом возвращать к их  прямому делу, — давало себя чувствовать самым существенным образом. Другое явление — недостаток продовольствия в городах и на фронте — было печальным фактом. Оба означенные явления крепко беспокоили и заботили всех, кто так или иначе был прикосновенен к делу снабжения армий и населения. И крепче и больше всех заботили они покойного Государя, ясно понимавшего всю катастрофическую важность голодных волнений в населении и роковое влияние на ход боевых военных операций недостатка продовольствия». [339]

Во время встречи с Тихменевым Николай II затронул эти проблемы: «Остановившись передо мной, Государь секунду помолчал и затем спросил: «Скажите, Тихменев, все ли перевозите продовольствие для армии?» «Мы перевозим все, Ваше Императорское Величество, — ответил я, — но должен доложить Вам откровенно, что удается это лишь потому, что дают нам к перевозке не очень много». «Да, да я знаю», — сказал раздумчиво Государь. Затем опять произошла некоторая пауза, после которой он, посмотрев на Егорьева и на меня и соединяя нас, таким образом, в общей беседе, сказал, обращаясь к Егорьеву: «Я вас прошу, достаньте непременно продовольствие для армии, а вы (обращаясь ко мне) непременно его перевезите. Я не сплю по целым ночам, когда я думаю, что армия может голодать»». [340]

Несмотря на имеющиеся глубокие проблемы в снабжении, положение к концу 1916 года, в военном и промышленном плане, внушало надежду на благополучный исход кампании. Оно, конечно, не позволяло закончить войну в 1917 году триумфальном вступлением в Берлин, но оно неминуемо привело бы к наступлению по образцу так называемого «Брусиловского прорыва». На весну-лето 1917 года свое наступление готовили союзники на Западном фронте. В таких условиях сильно подорванная германская армия, несмотря на все свое мастерство, просто не смогла бы долго противостоять такому давлению с запада и востока. Катастрофа Германии неминуемо наступила бы в конце 1917 — начале 1918 года. Об этом свидетельствуют и немецкие генералы. Так, генерал Людендорф пишет, что всю надежду в начале 1917 года немцы возлагали на подводную войну. «Без подводной войны разгром четверного союза в 1917 году казался неизбежным».[341] Будущее казалось уверенным, фронт надежным. «17 декабря, — писал Государь императрице, — все главнокомандующие приезжают сюда на военный совет, так как пора готовить планы на будущую весну». [342]

«Русская армия к тому времени, — писал полковник В.М. Пронин, — благодаря усиленному производству отече­ственной промышленности и поддержке союзников, располагала огромными материальными и техническими средствами, она была ими богата как никогда. Что же касается духа армии, то он заставлял желать лучшего. Продолжительная и кровопролитнейшая во всей мировой истории война, вызвавшая огромную напряженность духовных и материальных сил, понизила вообще моральную устойчивость борющихся наро. дов и их армий. Но, нужно правду сказать, это в большей степени, чем кого-либо, коснулось нашей родины и русской армии; причиной тому были обстоятельства внутриполитического характера и, в частности, это был результат крупных пробелов в воспитании народных масс в духе сознательной и горячей любви к родине.

В общем же, однако, нужно признать, что русская армия начала 1917 года, прочно державшая свыше чем 1000-верстный фронт, представляла внушительную силу и могла быть использованной не только для продолжения пассивной обороны, но и для наступления, что, при наличии огромных технических средств, сулило успех. Тот удар, который готовилась нанести вместе с союзниками Россия, был бы, более чем вероятно, роковым для Германии». [343]

Генерал А.С. Лукомский писал в своих воспоминаниях: «Заседание состоялось 17/30 и 18/31 декабря под председательством Государя Императора. Главный удар решено было нанести на Юго-Западном фронте. На этом фронте остановились вследствие того, что, по имеющимся условиям, там можно было начать операцию раньше, чем на Западном и Северном фронтах, позиции противника там были более слабые и рассчитывали, что на этом фронте, после прорыва позиции противника, можно будет достичь решительных результатов. После успеха на Юго-Западном фронте намечено было перей­ти в наступление и на других фронтах». [344]

Это было последнее большое военное совещание Императора Николая II — Верховного Главнокомандующего. 18 декабря Николай II покинул Ставку и отправился в Царское Село. «Циркулировали упорные слухи, — пишет Лукомский, — что Государь в Ставку не вернется и состоится назначение нового главнокомандующего. Говорили о возможности возвращения великого князя Николая Николаевича». [345]

В.И. Мамонтов писал о том времени в своих воспоминаниях: «Я нашел Государя бодрым и жизнерадостным, каким уже давно Его не видел. Он великолепно выглядел и казался помолодевшим и полным сил, что я Ему и высказал. «Физически-то я всегда чувствую себя хорошо и это неважно, что я выгляжу лучше, — сказал мне Государь. — А вот важно то, что нравственно я сейчас совершенно спокоен и уверенно смотрю в будущее. Я много работаю и, будучи в курсе всех наших военных действий, вполне убежден, что победа нам обеспечена»».

Мамонтов, согласившись с Царем, что военная ситуация благоприятна для России, высказал озабоченность внутриполитической обстановкой. «Государь внимательно, с недоверчивой улыбкой и возраставшим изумлением слушавший меня, не прерывая, при заключительных словах моих воскликнул: «Да вы с ума сошли, вам все это приснилось и приснилось когда же? Чуть не накануне нашей победы?! И чего вы боитесь? Сплетен гнилого Петербурга и крикунов в Думе, которым дорога не Россия, а их собственные интересы? Можете быть спокойны; если бы и могли произойти какие-нибудь неожиданности, то соответственные меры против них приняты и повторяю, победа теперь уже на за горами»». [346]

До февральских событий оставалось меньше трех месяцев.

Глава 7. Николай II и вопрос о черноморских проливах

Обладание черноморскими проливами — это давнишняя мечта России. Босфор и Дарданеллы давали ключ к Европе, открывали возможность господства на важнейших морских коммуникациях. Но кроме этих геополитических причин, проливы имели еще и огромный религиозный смысл для России. Они открывали дверь к заветной мечте — Царьграду, к великой миссии: поднять крест на святую Софию. Однако все устремления России в XVIII и XIX веках: при Екатерине Великой, при Александре I, при Николае I, при Александре II — не увенчались успехом. Противники России, прежде всего, Англия, хорошо понимали, что тот, кто владеет черноморскими проливами — владеет важнейшим геополитическим центром земли.

События XIX века не дали России добиться важнейшей геополитической задачи — утверждения на Босфоре и Дарданеллах. Но русская государственная и военная мысль постоянно возвращалась к этой цели. Чем больше в Европе пахло порохом, тем больше в русских штабах рассматривались возможности этих присоединений. Особенно эти планы усилились во время и после Балканских войн, когда стало ясно, что Турция сама уже не в состоянии удерживать свои оставшиеся владения. Сближение Турции с Германией и всяческое заигрывание ее с кайзером Вильгельмом II еще больше заставляли русских планировать возможную войну с Портой и возможные приобретения после победы. Одновременно вопросами о проливах занимается русская дипломатия. В 1908 году Россия проводит зондаж своего французского союзника на предмет открытия для нее черноморских проливов. 2 октября 1908 года, во время своего визита в Париж, тогдашний министр иностранных дел России Извольский поставил перед французами вопрос о проливах. И вновь французы, постоянно заверявшие Россию в своих дружеских к ней отношениях, заняли двусмысленную позицию. Глава французского правительства Клемансо, на словах сочувственно отнесшийся к планам Извольского относительно открытия проливов для русских военных кораблей, не высказал ни малейшего желания активно помочь их осуществлению. Французский министр иностранных дел подчеркнул необходимость уважать суверенитет Турции и важность согласия с Англией. [347]

В том же 1908 году в Морской Генеральный Штаб ВМФ поступали различные записки и предложения от военных моряков, в частности, от вице-адмирала Л.А. Брусилова. Летом 1908 года состоялось Особое совещание, которое получило Высочайшее одобрение. На его основе были составлены оперативные разработки под грифом «совершенно секретно» по организации десантной операции на Босфоре. Там же ставились и основные цели по захвату проливов и объяснялись причины почему этот захват необходим. Вот что говорилось в одном из этих документов: «В случае благоприятного исхода главной Босфорской операции, обстоятельства военного времени могут вызвать наступления нашего флота совместно с сухопутными силами на Босфор. В высочайше одобренном заключении Особого Совещания 21-го июля 1908 установлено, что политическая обстановка может вынудить нас занять Верхний Босфор. Владение проливами имеет для России тройное значение:

Россия получает возможность упростить оборону своего черноморского побережья.

Россия получает базу в Средиземном море, как точку опоры, дающую ей возможность проявлять свою мощь, а в некоторых случаях и владычествовать на этом море». [348]

Но в это же время вокруг проливов и Константинополя продолжается активная борьба ведущих европейских государств за господство в этом регионе. Не найдя должного понимания у Франции, Россия обратилась к Турции с предложением открыть проливы для черноморских государств, то есть, главным образом, для самой себя. Англия видела в Константинополе свое правительство и категорически высказывалась против русского присутствия в проливах. Что же касается Германии, то она вела самые активные действия за влияние на турецкого султана и добилась в Турции главенствующего влияния. Сама же Турция вела двойную игру: в Петербург сообщала о согласии с русским проектом открытия проливов для черноморских государств, но одновременно заявляла англичанам, что никогда не примет русские предложения. Таким образом, дипломатические попытки России по защите своих интересов в зоне черноморских проливов терпели крах. Военное решение вопроса снова казалось единственно возможным. Как пишет историк К.Ф. Шацилло: «Невозможность сохранить статускво в проливах и чрезвычайная важность их для нормального функционирования экономики страны вновь постепенно приводят с конца 1911 г. царизм к мысли о том, что единственный способ гарантировать свои жизненно важные интересы и предупредить переход проливов в «чужие руки» — это захватить их себе». [349]

В 1912 году с новой силой разгорелась война на Балканах. Естественно, что Россия не могла быть в ней безучастным наблюдателем. Между Турцией и Россией произошло дипломатическое столкновение по вопросу об Адрианополе. Речь шла о том, кому будет принадлежать этот город: Болгарии, за что ратовала Россия, или Турции. Как ни странно, в вопросе об Адрианополе Россия нашла поддержку в лице старого своего противника на Балканах — Австро-Венгрии. Причем, причины, по которым Россия и Австро-Венгрия стремились отдать Адрианополь Болгарии, были диаметрально противоположны: Россия стремилась оторвать Болгарию от германского союза, а Австро-Венгрия — от России. Императорское правительство 21 декабря 1912 года сообщила Стамбулу, что, если он не уступит в вопросе об Адрианополе, то Россия не будет сохранять нейтралитет. На кавказской границе стали сосредотачиваться войска, а в феврале 1913 года черноморский флот получил приказ быть готовым выступить в Босфор. В штабе начальника отдельного отряда судов Черноморского флота проводились заседания и обсуждались планы операций прорыва через Босфорский пролив, в случае начала войны с Турцией, а также план действий судов Черноморского флота при высадке десанта в Константинополе. Но Франция и Англия не стремились допускать Россию в этот регион. С их стороны началось сильнейшее давление на Турцию, и та была вынуждена согласиться на передачу Адрианополя.

В ноябре 1913 года проблема обладанием проливов для России вновь встала в полный рост. В Турцию была направлена германская миссия из 42-х офицеров во главе с генералом Лиманом фон Сандерсом, задачей которой была полная реорганизация турецкой армии по германскому образцу. Султан назначил немецкого генерала командующим турецкими войсками в Стамбуле. Получалось, что у выхода из Черного моря оказывается военная сила под германским командованием. Россия резко протестовала против этого, и председатель совета министров Коковцев довел этот протест до Императора Вильгельма. Министр иностранных дел С.Д. Сазонов вызвал к себе германского посла графа Пурталеса и заявил ему, что он «не может себе представить, чтобы в Берлине не отдавали себе отчета в том, что русское правительство не может относиться безразлично к такому факту, как переход в руки германских офицеров командования Константинопольским гарнизоном. Германский канцлер, — продолжал Сазонов, — должен был знать, что если есть на земном шаре пункт, на котором сосредоточено наше ревнивое внимание, и где мы не могли допустить никаких изменений, затрагивавших непосредственно, наши жизненные интересы, то этот пункт есть Константинополь, одинаково открывающий и заграждающий нам доступ в Средиземное море, куда, естественно, тяготеет вся вывозная торговля нашего юга». [350]

Одновременно Россия обратилась за поддержкой к Франции и Англии. Первая согласилась поддержать Россию, вторая заняла уклончивую позицию. Между тем, давление России на Германию возымело свое определенное действие: фон Сандерс получил звание мушира (фельдмаршала) турецкой армии, и под этим предлогом был освобожден от командования военным округом Стамбула. Но тем не менее, военная миссия немцев в Турции по-прежнему продолжала играть важную роль, а Германия все более становилась обладательницей черноморских проливов, так как разложение Турции шло все убыстряющимися темпами.

Становилось совершенно ясно, что вместо слабой Османской империи хозяйничать над проливами будет мощная империя Германская. Вильгельм II, в своем напыщенном и патетическом стиле, заявил: «Или на укреплениях -Босфора будет скоро развиваться германский флаг, или же меня постигнет печальная судьба великого изгнанника на острове св. Елены». [351] «Грозные симптомы, — пишет Сазонов в своих воспоминаниях, — приближающегося разложения Турции, наперед учитанного и уже использованного германским империализмом в собственных видах, вынуждали русскую дипломатию заняться обсуждением тех мер, к которым Россия могла быть вынужденной прибегнуть во всякую минуту для защиты своих интересов». [352]

В этих условиях значение черноморских проливов для России приобретало основное значение. Император Николай II поручил министерству иностранных дел и главному военно-морскому командованию вплотную заняться этим вопросом. Одним из решений вопроса был бы прямой захват проливов русским десантом, как это сделали англичане в Суэцком канале. Но реальные возможности не позволяли сделать это в 1913 году.

Министр иностранных дел Сазонов в докладной записке Государю писал: «Можно быть разных взглядов насчет того, следует или нет России стремиться к завладению проливами. Если мы поставим вопрос о потребных для сего жертвах и о ценности такого приобретения, то мы неизбежно натолкнемся на противоположение одних аргументов другим. На спорных базах нельзя обосновывать направление внешней политики в столь первостепенной важности вопросе. За последнее время вопрос о проливах осложнился новыми условиями, которые, с одной стороны, усилили экономическое значение проливов для России, а с другой, осложнили политические и стратегические трудности на пути к возможному завладению ими. Во­прос так и остается открытым, и единственное заключение, к которому можно прийти в настоящее время — это что едва ли в России найдется ответственный политический деятель, который не признал бы, что в случае изменения существующего положения Россия не может допустить разрешения вопроса вопреки своим интересам; иными словами, при известных условиях, не может остаться безучастной зрительницей событий <...> Проливы в руках сильного государства — это значит полное подчинение экономического развития всего юга России этому государству». [353]

Тем не менее, Сазонов подчеркивал, что десантную операцию на Босфоре в настоящее время «почти невозможно осуществить». 21 февраля 1914 года состоялось совещание под председательством Сазонова с участием генерала Жилинского, адмирала Григоровича и посла в Турции Гирса по вопросам десантной операции в Босфоре. И Жилинский, и Сазонов считали, что десантную операцию возможно осуществить только в условиях общеевропейской войны. Адмирал Григорович также считал операцию невозможной в настоящее время, из-за малоудовлетворительного обеспечения войск транспортными судами. «Я помню, — вспоминал Сазонов, — под каким безотрадным впечатлением нашей полной военной неподготовленности я вышел из этого совещания. Я вынес из него убеждение, что, если мы и были способны предвидеть события, то предотвратить их не были в состоянии. Между определением цели и ее достижением у нас лежала целая бездна. Это было величайшим несчастьем России». [354]

Однако, представляется, что Сазонов несколько сгущает краски, говоря о «полной нашей военной неподготовленности». Действительно, у России на конец 1913 — начало 1914 года не хватало сил для осуществления десантной операции. Но ведь дело в том, что эту операцию планировали проводить в условиях всеевропейской войны.

Военный министр генерал В. А. Сухомлинов тоже опасался неготовности России для проведения десанта на Босфоре: «На основании моих наблюдений, — писал он в своих мемуарах, — на десантном маневре 1903 года, я не мог отказаться от мысли, что наш десант на Босфоре — это дорогая игрушка и, сверх того, может стать опасной забавой — по крайней мере еще в течение долгого времени. В 1913 году я докладывал Государю мою личную точку зрения относительно рискованности самой операции по занятию проливов с технической стороны. Выслушав мой доклад, Император Николай II, видимо, настроенный оптимистично, не отрицая трудности операции с военной точки зрения, дал мне понять, что в этом деле идея и цель всего вопроса имеет такое доминирующее значение, что технические детали отходят на задний план». [355]

Отсутствие единого мнения о возможности десантной Босфорской операции и непрекращающиеся споры вокруг нее отразились и на реорганизации русского флота. До 1913 года, то есть до самого кануна войны, морское министерство считало, что главным в предстоящей войне будет Балтийский флот. Именно поэтому проходило его укрепление. При этом, Балтийскому флоту ставились чисто вспомогательные задачи — помешать высадке неприятельского десанта в тылу русской армии, или, по возможности, его затруднить. [356]

Эти соображения в дальнейшем легли в основу планов развертывания Балтийского флота в случае войны. Черноморский театр боевых действий до 1913 года считался второстепенным. Это мнение, как считает Дмитрий Алхазашвили, было ошибочным и привело к потере времени и средств. Трудно с этим не согласиться. «Потребовались потрясения 1912-1913 годов, — продолжает Алхазашвили, — чтобы планы Морского министерства изменились кардинальным образом. Теперь, после младотурецкой революции, итало-турецкой и двух балканских войн, уже всем стало очевидно, что именно в этом регионе присутствие нового русского флота наиболее желательно. Отныне линейный флот, создаваемый на Балтике, признавалось более целесообразным использовать для действий по захвату Дарданелл». [357] К 1914 году на первый план выходили задачи выхода России в мировой океан, гегемонии на Балканах, что станет возможным тогда, когда Россия станет твердой ногой в проливах Босфор и Дарданеллы и в Эгейском море. В начале 1914 года военно-морская концепция России была определена в пользу черноморского театра военных действий. В решении Главного Штаба ВМФ значилось: «Принять за основу наших планов войны идею сосредоточения всего нашего флота в Средиземном и Черном морях». [358]

Начало Первой мировой войны и вступление в нее Турции вплотную привели к необходимости реализовывать на деле проекты и планы по захвату Босфора. Уже 24 ноября 1914 года старший лейтенант Левицкий подает в Главный штаб ВМФ свой проект, который назывался «Записка по вопросу об организации десантной операции для завоевания проливов». В ней говорилось: «России в ближайшем будущем предстоит, надо надеяться, окончательно разрешить в свою пользу давно назревший вопрос о проливах. Задача эта может быть решена при дружном сотрудничестве флота и армии. Если в настоящий момент главная роль по подготовке решения вопроса принадлежит флоту, тогда как армия, до полного нашего господства на море и до выяснения обстановки на Западном фронте, не имеет возможности приложить к этому делу все свои силы, то взамен этого, когда господство на Черном море будет всецело в наших руках, главную роль будут разделять армия и флот, причем более сложная задача ляжет на первую, именно выполнение самой десантной операции». [359]

Захват Босфора виделся важнейшей задачей всеми: от простого офицера до Императора. Николай II рассматривал эти завоевания, как важнейшие для России и как ключ к общей победе. Уже в Высочайшем манифесте по случаю нападения Турции на Россию 2 ноября 1914 года Царь говорил: «Вместе со всем Народом Русским Мы непреклонно верим, что нынешнее безрассудное вмешательство Турции в военные действия только ускорит роковой для нее ход событий и откроет для России путь к разрешению завещанных ей предками исторических задач на берегах Черного моря». [360]

Между тем, в начале войны Царь не вмешивался в общий ход военных действий, а великий князь Николай Николаевич и его штаб считали Босфорскую операцию второстепенной. Адмирал А.Д. Бубнов вспоминал: «Весьма показательным в этом отношении является нижеследующий случай: однажды, в начале войны, за завтраком в вагонересторане у великого князя Николая Николаевича, мой сослуживец В.В. Яковлев и я, сидя за одним столом с генерал-квартирмейстером генералом Ю.Н. Даниловым, завели с ним разговор о решении вопроса о проливах, на что он нам ответил: «Об этом поговорим позже, когда будем на реке Одере,» — иными словами, после победы над Германией». [361]

Но в то же самое время Царь продолжал бороться над разрешением вопроса «о проливах» на дипломатическом фронте. Морис Палеолог приводит слова царя, сказанные им, по утверждению французского посла, во время беседы с ним в 1914: «Я должен буду обеспечить моей империи свободный выход через проливы. <...> Турки должны быть изгнаны из Европы; Константинополь должен отныне стать нейтральным городом, под международным управлением. <...> Северная Фракия, до линии Энос — Мидия, была бы присоединена к Болгарии. Остальное от линии до берега моря было бы отдано России». [362]

3 марта 1915 года французскому послу было заявлено Императором еще более твердо: «Я не признаю за собой права навлекать на мой народ ужасные жертвы нынешней войны, не давая ему в награду осуществление его вековой мечты. Поэтому мое решение принято, господин посол. Я радикально разрешу проблему Константинополя и проливов». [363]

Русские правящие круги также считали обладание проливами вопросом первостепенной важности. Некоторые полагали, что их приобретение важнее даже союза с Антантой. Так, русский посол в Сербии князь Трубецкой писал 9 марта 1915 года министру Сазонову: «Проливы должны принадлежать нам. Если мы сможем получить их от Франции и Британии, борясь с Германией, тем лучше; если нет, будет лучше получить их в союзе с Германией против всех остальных. Если мы потерпим поражение в этом вопросе, вся Россия спросит нас, за что наши братья проливают кровь». [364]

Наконец, Николай II потребовал от союзников прямого ответа: «Дают ли они определенное согласие на включение Константинополя в состав Российской империи в случае победы?»

Для союзников это был весьма непростой и болезненный вопрос. Дать согласие России на обладание проливами и Константинополем означало пустить ее в зону своих жизненных интересов, куда англичане никого пускать не хотели по приведенным выше причинам. Но и отказывать России в этом праве тоже было рискованно. Россия несла самые тяжелые жертвы в ходе войны и имела право на соответствующую компенсацию. Кроме того, прямой отказ русским мог вызвать активность тех сил в их правительстве, чье мнение выразил князь Трубецкой. Выход же России из войны, или, хуже того, переориентировка ее на Германию, грозил крахом Антанте. В английских правящих кругах возник раскол по этому вопросу. Уинстон Черчилль предлагал ограничиться общими заверениями русским о симпатии к поставленным вопросам; Бонар Лоу уверял, что «если Россия будет иметь все, что она пожелает, результатом явится отчуждение Италии и балканских государств». Им возражал сэр Эдуард Грей, который указывал, что если Англия не поддержит Россию в вопросах о проливах, то ее поддержит Германия, и тогда сепаратный мир между ними неизбежен. «Абсурдно, — говорил Грей, — что такая гигантская империя, как Россия, обречена иметь порты, перекрытые льдами на протяжении значительной части года, или такие порты, как на Черном море, которые закрыты в случае любой войны». [365] В результате мнение Грея победило в британском кабинете. Его поддержал и Ллойд Джордж, который полагал, что за Константинополь и проливы русские будут готовы на огромные уступки в других вопросах. «Русские настолько стремятся овладеть Константинополем, что будут щедры в отношении уступок во всех прочих местах».

Зависимость победы от обладания проливами понимали как союзники, так и немцы. Адмирал фон Тирпиц писал: «У Дарданелл происходит борьба... Если Дарданеллы падут, то война для нас проиграна...».² Французский капитан 1го ранга Клод Фарер писал тоже самое: «Если бы проливы были бы открыты, Гинденбург был бы побежден в Польше и пал бы немецкий фронт во Франции... сообщение между Средиземным и Черным морями было бы восстановлено. Русская армия была бы обильно снабжена военным снаряжением, а наше армия была бы подкреплена русскими полками. Турция была бы принуждена капитулировать и война была бы закончена». [366]

Поэтому союзники были вынуждены признать за Россией право обладать проливами и Константинополем. В середине марта 1915 британский посол лично сообщил Государю, что британское правительство готово дать необходимые гарантии относительно Константинополя при условии установления там свободы прохода всех торговых кораблей и транзитных товаров, перевозимых из нерусских государств, прилегающих к Черному морю. В начале 1915 года между Россией и союзниками разрабатывается будущее управление оккупированного Константинополя. Каждая страна должна была направить туда своего Главноуполномоченного. Министерство иностранных дел России направляет в Главный штаб ВМФ секретный документ, который назывался «Об установлении штата временного управления Императорского Российского Главноуполномоченного в Царьграде». В нем, в частности, говорилось: «Между нами, Францией и Великобританией установлено, что в случае занятия союзными войсками Константинополя, ввиду имеющихся там весьма значительных экономических интересов наших союзников и во внимание к сложным международным вопросам, связанных с занятием нынешней Оттоманской столицы, управление Царьградом будет временно осуществляться тремя Державами. При этом предположено вверить гражданское управление городом и прилегающей территорией трем Главноуполномоченным: Русскому, Французскому и Английскому. Необходимо иметь ввиду, что установление прочного порядка в Царьграде важно, главным образом, для России, которой придется в дальнейшем будущем управлять краем. Для Англии же и Франции на первом месте стоят интересы их подданных, охранять каковые обе державы будут прежде всего, хотя бы и в ущерб интересам коренного населения страны, являющегося будущими поданными России. Поэтому выяснение всех сторон этого сложного дела должно проходить преимущественно по нашей инициативе, как державы наиболее заинтересованной». [367]

Таким образом, мы видим, что об обладании Россией Константинополем в этом документе говорится, как о вопросе решенном и население края рассматривается,»как население Российской империи. Между тем, англичане, вынужденные на словах согласиться с русскими требованиями по Босфору и Дарданеллам, стремились сделать все, чтобы максимально уменьшить, либо вообще свести к нулю русское господство в этом регионе. Одновременно, согласившись с русскими требованиями, англо-французское командование приступило, не поставив в известность своего русского союзника, к разработке Дарданелльской операции. Русскому послу в Париже графу Извольскому стало известно об этих намерениях союзников, и он уведомил об этом Петроград. Сегодня можно не сомневаться, что главной целью англо-французского командования в Дарданелльской операции было не допустить Россию к господству в этой части земного шара, хотя официально, уже задним числом, союзники объясняли ее необходимость «установлением прочной связи с Россией». [368] Но на самом деле, захватив Константинополь, англичане стали бы хозяевами положения и могли оспаривать русские притязания. Операция готовилась крайне поспешно, что совершенно не характерно для таких сложных военных операций, как высадка десанта в хорошо укрепленном противником районе. Тем более, что оборона Дарданелл находилась в немецких руках. Позже английский адмирал Валис признал, что «во всей мировой истории нет ни одной операции, которая была бы предпринята на столь скорую руку и которая была бы столь плохо организована». [369]

18 марта 1915 года союзники начали Дарданелльскую операцию бомбардировкой Галлиполи. Англо-французским войскам предстояло штурмовать двадцать четыре турецких старых форта, находившиеся под командованием немецких офицеров. 25 марта состоялась первая попытка высадки, закончившаяся неудачей. Понеся тяжелые потери, союзники были сброшены турками в море. С 6 по 9 мая новую попытку предприняли французы. Вернее, французские колониальные войска, так как и в первую и во вторую попытку штурмовали укрепления противника, в основном, новозеландские, австралийские, алжирские и зулусские части. При поддержке английского австралийского корпуса союзники вгрызлись в турецкую оборону. 19 мая турки, под командованием немецкого генерала Лимана фон Сандерса, контратаковали, нанеся союзникам тяжелое поражение. Потери только английского корпуса составили 7000 человек убитыми. [370] Не менее тяжкие потери несли союзники и на море, где германские подлодки сеяли ужас на их суда, топя один пароход за другим. В январе .1916 года союзники были вынуждены прекратить проведение операции, потеряв при ее неудачном проведении 20000 человек убитыми.

Начавшаяся в начале 1915 года англо-французская операция на Черном море продемонстрировала русским, что, несмотря на все свои заверения, союзники не хотят пускать Россию в Константинополь. Император Николай¹ II, обеспокоенный таким поворотом событий, распорядился начать немедленно подготовку к собственной Босфорской операции. Император приказал великому князю Николаю Николаевичу «предпринять операцию в целях захвата Босфора». Уже 19 февраля на заседании Совета Министров И.Л. Горемыкин довел до сведения министров, что великим князем Николаем Николаевичем получена «директива Государя Императора о необходимости воспользоваться настоящей войной для завладения Босфором и Дарданеллами». [371]

Для успеха операции важнейшим обстоятельством для русских было бы обладание болгарским городом Бургосом. Николай II вообще считал весьма желательным вступление Болгарии в войну на стороне Антанты и вел с болгарским Царем переговоры по этому поводу. Адмирал Бубнов так описывал свой разговор с Николаем II по поводу Бургоса осенью 1915 года: «Болгарский порт этот имел значение огромной важности для Босфорской операции, горячим сторонником которой был Государь. Дело в том, что Бургас был единственным портом вблизи Босфора, где можно было высадить крупный десантный отряд, без коего наш Генеральный Штаб и, в частности ген. Алексеев, категорически не считал возможным предпринять операцию для завладения Босфором. Об этом порте давно уже велись секретные переговоры с Болгарией, которые, однако, были безуспешными, ибо Болгария требовала себе, за вступление на нашей стороне и представление нам Бургоса, Македонию, на что Сербия своего согласия ни за что давать не хотела, закрывая глаза на то, что мы именно во имя ее спасения вступили в эту тяжелую для нас войну. Эта черная неблагодарность, угрожающая лишить нас не только возможности решить нашу национальную проблему, но даже выиграть войну, глубоко опечалила и поразила Государя, заступничеству коего Сербия была обязана всем, и Государь теперь искал возможности обойтись без Бургоса для решения Босфорского вопроса». [372]

Николай II попрежнему считал Босфорскую операцию одним из решающих этапов войны и возлагал на нее большие надежды. Адмирал Бубнов вспоминал, что его обсуждение с Царем возможной Босфорской операции «так затянулось, что Государь, а это редко с ним случалось, настолько пропустил час обеда, что, наконец, министр Двора граф Фредерике решил войти в кабинет и напомнить Государю, что в гостиной ожидает приглашенная к обеду специальная военная миссия из Франции». [373] Адмирал А.Д. Бубнов считал, что «по своей решающей стратегической и политической важности Босфорская операция принадлежала к категории тех операций, при коих даже самый крайний риск не только допустим, но и обязательно необходим. В данном случае мы рисковали бы лишь одной бригадой, а если даже при этом погиб бы весь Черноморский флот, состоявший из устарелых судов, то это не было бы бедой, ибо как раз весной 1915-го года должны были вступить в строй мощные современные корабли и истребители». [374]

Однако, мнение адмирала Бубнова нашло противодействие со стороны генерала Данилова и, в меньшей степени, генерала Алексеева. Первый вообще считал операцию авантюрой, а второй рассматривал ее только в контексте общесоюзнической операции, так как полагал, что у русских слишком мало сил для ее осуществления в одиночку. При этом приводились доказательства, что если уж у союзников ничего не получается, то что говорить о нас. Это неверие большей части русского генералитета в силы своей армии, столь характерное для начала XX-го века, продолжало играть свою пагубную роль. При этом как-то совершенно не принималось в расчет ни Даниловым, ни Алексеевым, что союзники приготовились к этой операции из рук вон плохо, поспешно, и их поражение было предопределено еще в начале операции.

Адмирал Бубнов продолжал доказывать обратное, а именно жизненную необходимость Босфорской операции, которая, по его мнению, имела все шансы на успех. Он указывал на скорый спуск на воду таких мощных линкоров, как «Императрица Мария» и «Императрица Екатерина», а также отсутствие в Черном море крупных военных судов противника. Бубнов также подчеркивал, что турки, деморализованные после русских побед на Кавказском фронте, будут не в состоянии оказать упорное сопротивление в плохо укрепленном Босфоре. Дочь генерала Алексеева Алексеева-Борель, которая, как может, защищает своего отца, приводит слова некоего полковника Тихобразова, сказанные о Бубнове, что тот был «милый, добрый, увлекающейся человек, чья талантливость портилась его легкомыслием». [375] Трудно, конечно, понять, почему мы должны доверять мнению армейского полковника о военных способностях морского стратега, но даже если А.Д. Бубнов и был «увлекающимся человеком», то, как известно, иногда именно оправданный риск приводит к победе. Действия же стратегов русской Ставки времен первой мировой войны всегда отличались, с одной стороны, излишней боязливостью, а с другой, губительным упорством.

Адмирал Григорович также скептически относился к возможности десантной операции на Босфоре. Он писал: «Транспортная операция возможна только тогда, когда наш черноморский флот окончательно овладеет морем и заблокирует наглухо Босфор и когда, вместе с тем, война на Западном фронте будет приведена к желательному концу, то есть возможно будет снять с этого фронта необходимые для этой операции войска». [376]

Николай II был полностью согласен с мнением Бубнова по поводу Босфорской операции и всячески ему оказывал поддержку, отметая любые сомнения в целесообразности подобной операции. «Если такие сомнения наблюдались у военных специалистов, — пишет Мельгунов, — то их не было лично у Императора: он не колебался в принятом решении. Через три недели Кудашев писал Сазонову, что Янушкевич сообщил ему «волю Государя», признающую только одно решение вопроса — «присоединение обоих проливов»». [377] Возглавив осенью 1915 года вооруженные силы, Царь потребовал ускорить подготовку Босфорской операции. 18 ноября 1915 года Алексеев довел до сведения командующего Черноморским флотом, что «Государь Император 31 октября повелел усиленно продолжить подготовку к выполнению десантной операции». [378] Однако сам Алексеев в успех операции не верил и надеялся, что победа над Германией сделает Босфорскую операцию ненужной.

Адмирал Бубнов писал: «На Черном море находился Босфорский пролив, завладение коим, как мы знаем, должно было иметь решающее влияние на исход всей войны. Эта стратегическая цель первостепенной важности могла быть достигнута лишь широким десантным маневром по Черному морю. Однако, к великому сожалению, наше верховное командование не решилось осуществить этот маневр для завладения Босфором, главным образом потому, что, в лице генерала Алексеева и его сухопутных сотрудников, не обладало достаточно широким «размахом» стратегической мысли, свойственной выдающимся военачальникам. Твердо придерживаясь убеждения, что вопрос о проливах будет решен победой над Германией, генерал Алексеев, про себя, считал Босфорскую операцию не нужной. Но так как Государь был горячим сторонником Босфорской операции, а министр иностранных дел С.Д. Сазонов на ней настаивал, генерал Алексеев не отвергал ее категорически, но ставил для своего согласия на нее необоснованные требования». [379]

Первоначально Босфорскую операцию планировали на осень 1916 года. Генерал М. Свечин вспоминал: «К середине 1916 года было решено предпринять, под прикрытием Черноморского флота, высадку частей у входа в Босфор, для завладения его укреплениями, обороняющими вход в этот пролив. С этой целью была сформирована, из отборных частей, дивизия под командованием моего брата Александра Свечина (Георгиевского кавалера, большого военного писателя, только что оправившегося после тяжелого ранения пулей в шею), а всей операцией, с последующими подкреплениями, должен был руководить генерал Щербачев с начальником штаба генералом Головиным». [380]

 

Однако, военная обстановка заставила русское командование перенести сроки этой операции. Летом 1916 года командующий Черноморским флотом вице-адмирал Колчак был вызван в Могилев, где имел продолжительную встречу с генералом Алексеевым. Речь шла о черноморских проливах. На Колчака возлагалась задача подготовить морские силы для проведения операции. Операция должна была начаться после вступления в войну на стороне Антанты Румынии. Русские войска должны были продвинуться вдоль западного побережья Черного моря и, форсировав Босфор, перенести боевые действия на территорию Турции, захватив всю проливную зону. Черноморский флот должен был содействовать сухопутной операции высадкой десантов, огнем артиллерии, захватом Босфора и, наконец, ударом по Константинополю. Алексеев около двух часов разговаривал с Колчаком, а затем сказал, что «окончательные руководящие указания ему даст сам Государь, который сейчас совершает свою обычную прогулку на автомобиле».  [381]

Сам Колчак так вспоминал об этом во время допроса: «Затем, после выяснения всех вопросов, я явился к Государю. Он меня принял в саду и очень долго, около часу, меня также инструктировал относительно положения вещей на фронте, главным образом, в связи с выступлением Румынии, которая его чрезвычайно заботила, ввиду того, что Румыния, по-видимому, не вполне готова, чтобы начать военные действия, и ее выступление не может дать положительных результатов. <...> Я спросил относительно босфорской операции. Он сказал, что сейчас говорить об этом трудно, но мы должны готовиться к ней и разрабатывать два варианта: будущий фронт, наступающий на западном берегу и самостоятельная операция на Босфоре, перевозка десанта и выброска его на Босфор. Тут еще было прибавлено Государем: «Я совершенно не сочувствую при настоящем положении выступлению Румынии, я боюсь, что это будет невыгодное предприятие, которое только удлиннит наш фронт, но на этом настаивает французское союзное командование: они требуют, чтобы Румыния во что бы то ни стало выступила, они послали в Румынию специальную миссию, боевые боеприпасы, и приходится уступать давлению союзного командования»». [382] Таким образом, мы видим, что Николай II намного осторожнее относился к возможности широкомасштабной босфорской операции, хотя и считал ее по-прежнему крайне необходимой.

Сомнения Николая II по поводу военных возможностей Румынии полностью подтвердились жизнью. Объявив 27 августа 1916 года войну Австро-Венгрии, румынская армия была наголову разгромлена германским генералом фон Макензеном. Кичливый румынский главнокомандующий М. Аслан бежал, бросив на произвол судьбы свою армию и крепость Туртукай, которую накануне называл «румынским Верденом». 10 ноября 1916 года фон Макензен форсировал Дунай, а 20-го захватил Бухарест. Румынская армия потеряла из 120 000 человек 25 000 убитыми и 65 000 пленными. Стремительное крушение Румынии, на которую союзники возлагали столько надежд, заставила президента Пуанкаре направить Николаю II тревожную телеграмму по поводу румынских событий. 8 декабря 1916 года Николай II отвечает французскому президенту: «Я вполне присоединяюсь, господин президент, к вашей оценке положения, создавшегося в связи с военными событиями в Румынии. Так же как и вы, я очень сожалею об уступке неприятелю значительной румынской территории. Если пришлось пойти на отступление, то это было сделано лишь под давлением настоятельной необходимости. Генерал Жанен должен был ознакомить высшее французское командование с причинами, вызвавшими такое положение. Прежде всего — это, к несчастью, почти полный разгром румынской армии и затем — недостаток в перевозных средствах». [383]

От полнейшего военного разгрома румынов спасли русские корпуса графа Келлера и Хана Алиева, которые прикрыли отход румын и стабилизировали фронт. Однако, думать теперь о крупномасштабной босфорской операции не приходилось. Речь могла идти только о десантной операции на Босфоре, которая, тем не менее, также могла сыграть большую роль в крушении Турции и захвате русскими Константинополя.

Десантная Босфорская операция была перенесена на весну 1917 года. Военная обстановка на Черном море, по мнению Бубнова и Колчака, ей благоприятствовала. «Из всестороннего изучения с главой нашей агентурной разведки, — писал адмирал Бубнов, — и моим другом капитаном 2-го ранга В.В. Яковлевым, собранных им и тщательно проверенных сведений, оказалось, что обстановка для нашей Босфорской операции весьма благоприятна и что Турция, несмотря на все усилия немцев, почти совсем утратила свою боеспособность». [384] Подготовка к операции шла полным ходом. «По повелению Государя, — пишет Бубнов, — было тотчас же приступлено к сформированию десантной дивизии, причем Государь повелел, чтобы для укомплектования этой дивизии было отправлено достаточное число особо отличившихся в боях офицеров и солдат — георгиевских кавалеров. Кроме того, в состав десантного отряда должна была еще войти сформированная в портах Балтийского моря, так называемая Балтийская «морская дивизия», которая для этого была переведена на побережье Черного моря, а также значительно расширенный в своем составе Гвардейский Экипаж. Государь до самого конца своего верховного командования все время живо интересовался ходом формирования десантной дивизии, и во время «серкля» после завтраков, когда я был в числе приглашенных, все время меня подробно расспрашивал». [385]

Большую роль в обеспечении предстоящей операции должен был сыграть линкор «Императрица Мария». Это была гордость русского флота. Спущенный на воду в 1913 году, корабль вступил в строй в 1915 году. Водоизмещение его равнялось 22 600 т., скорость — 21 узел в час. На борту линкора находилось 12 орудий по 305 мм, 20 орудий по 130 мм, 8 орудий по 75 мм, 4 орудия по 47 мм и 4 пулемета. Линкор находился в порту Севастополя, готовый выйти в море, когда 7 октября 1916 года на его борту вспыхнул страшный пожар, унесший жизнь 152 моряков. Из-за опасения, что пламя перебросится на пороховые склады порта, командование приказало линкор затопить. Это была большая потеря для ВМФ России. В народе заговорили о диверсии и бунте на корабле. Пожар на «Императрице Марии» стал раздуваться оппозицией. Император Николай II написал письмо морскому министру Григоровичу с указанием немедленно прекратить эти вредные домыслы. Приводим полный текст письма: «Иван Константинович. За докладом сегодня я забыл указать вам о необходимости краткого объявления во всеобщее сведение о несчастье в Севастополе с линкором «Императрица Мария». Происшествие это известно всей России, но за отсутствием официальных данных вокруг него ходят всевозможные слухи, вплоть до бунта команд, что крайне обидно для доблестного личного состава Черноморского флота. Я нахожу наиболее правильным краткое сообщение о случившимся, что повлекло к временному выводу из строя боевого судна и указания надежды на восстановление его через несколько месяцев, полгода, год и т.п. Это безусловно нужно. Уважающий вас НИКОЛАЙ». [386]

С гибелью линкора связано еще одно интересное обстоятельство, рассказанное адмиралом Бубновым, которое прекрасно свидетельствует о благотворной роли Николая II как руководителя. «Гибель «Императрицы Марии», — писал адмирал Бубнов, — глубоко потрясла А.В. Колчака. Со свойственным ему возвышенным пониманием своего начальнического долга, он считал себя ответственным за все, что происходило на флоте под его командой <...>. Он замкнулся в себе, перестал есть, ни с кем не говорил, так что окружающие начали бояться за его рассудок. Узнав об этом, Государь приказал мне тотчас же отправиться в Севастополь и передать А.В. Колчаку, что он никакой вины за ним в гибели «Императрицы Марии» не видит, относится к нему с неизменным благоволением и повелевает ему спокойно продолжать свое командование. Прибыв в Севастополь, я застал в штабе подавленное настроение и тревогу за состояние адмирала, которое теперь начало выражаться в крайнем раздражении и гневе. Хотя я и был близок к А.В. Колчаку, но, признаюсь, не без опасения пошел в его адмиральское помещение; однако, переданные мною ему милостивые слова Государя возымели действие, и после продолжительной дружеской беседы он совсем пришел в себя, так что в дальнейшем все вошло в свою колею».[387]

Наступил конец 1916 года. В.Н. Воейков вспоминал: «1-го декабря 1916 года Государь Император обратился к Армии и Флоту с приказом, которым подтвердил намерение бороться до восстановления этнографических границ, достижения обладания Царьградом и создания свободной Польши из трех ее частей. Таким образом, были обнародованы находившиеся до тех пор в руках дипломатов переговоры о присоединении, по окончании войны, к России Константинополя и проливов. Англия воленсноленс подписала это соглашение; но, так как вопрос о Константинополе и проливах составлял ее больное место, она усилила поддержку русских революционных деятелей через своего посла, почетного гражданина первопрестольной столицы России — сэра Дж. Бьюкенена». [388]

Февральская революция положила конец планам Босфорской операции. Временное правительство, в лице Милюкова, много об этом говорило, но ничего не смогло предпринять, из-за полной политизации флота и нежелания его воевать. Великая мечта России, которая была так близка к воплощению, снова стала недосягаемой.

А. Керсновский писал по этому поводу: «Величайший грех был совершен весною 1915 года, когда Ставка отказалась от овладения Константинополем, предпочитая ему Дрыщув и погубив без всякой пользы десантные войска на Сане и Днестре. Вывод из строя Турции предотвратил бы удушение России. Овладение Царьградом свело бы на нет ту деморализацию, которая охватила все слои общества к осени, как следствие катастрофического, непродуманного и неорганизованного отступления, проведенного Ставкой под знаком «Ни шагу назад!» Один лишь Император Николай Александрович чувствовал стратегию. Он знал, что великодержавные интересы России не удовлетворит ни взятие какого-либо «посада Дрыщува», ни удержание какой-нибудь «высоты 661». Ключ к выигрышу войны находился на Босфоре. Государь настаивал на спасительной для России десантной операции, но добровольно уступив свою власть над армией слепорожденным военачальникам, не был ими понят». [389]

ЧАСТЬ 3. РЕВОЛЮЦИЯ ГЕНЕРАЛ-АДЪЮТАНТОВ

Глава 1. Объединенный заговор против Николая II

Императора Николая II часто осуждают за то, что, оставив столицу и отправившись в Могилев, он оставил ненадежный и бесконтрольный тыл, который и стал причиной революции. Утверждают также, что, уехав в Ставку, Николай II должен был бы оставить в Петрограде надежного «диктатора», железной рукой давившего бы смуту, пока Царь руководил организацией отпору врагу. В этих утверждениях, наверное, есть своя доля истины. Наверное, лучше было бы, если бы Царь находился в столице и руководил общим управлением государства, а на фронте смелые и опытные генералы били зарвавшихся немцев. Наверное, было бы замечательно, если бы в Петрограде боевой верный генерал, или верноподданный энергичный министр, обеспечивали бы безопасность тыла. Но в том-то и дело, что энергичные, верноподданные и просто порядочные люди стали большой редкостью в верхушке российского общества.

Многие полагают, что Царь должен был беспощадно расстреливать потенциальных мятежников, вводить жесточайшее военное положение и тем самым спасать себя и страну. Такие утверждения не принимают во внимание тот факт, что Николай II мог царствовать только над верноподданным народом. Народ, по его мнению, мог повиноваться своему Царю только на основе свободного выбора. Тот народ, который этот выбор отвергал, не мог иметь над собой Помазанника Божия. Кроме того, совершенно неверно представление, будто бы Николай II был этаким мягкотелым интеллигентом-всепрощенцем. Надо помнить, что его царствование проходило на фоне невиданной войны революционных сил против русской монархии. С 1900 по 1911 год в борьбе с революцией Царь потерял множество преданных соратников: в 1900 году террористом убит министр просвещения Н.П. Боголепов, в 1901 — министр внутренних дел Д.С. Сипягин, в 1903 — уфимский губернатор Н.М. Богданович, в 1904 — министр внутренних дел В.К. Плеве, в 1905 — великий князь Сергей Александрович, в 1906 — петербургский градоначальник В.Ф. фон дер Лауниц, в 1911 году — председатель кабинета министров П.А. Столыпин. Несмотря на это, Николай II продолжал политическими и репрессивными мерами бороться с революцией. В 1906 году он подавил самое мощное антиправительственное наступление, длившееся два года. Думать, что все это совершалось без его воли и участия, так же нелепо, как и утверждать, что армией руководил Алексеев, а Царь был так, «для проформы». Достаточно посмотреть на стиль распоряжений, указаний и дневниковых записей Николая II, например, времен первой русской революции 1905-1906 годов, когда революционный террор захлестнул страну, чтобы убедиться в его твердом характере и решительности. Вот указания Императора главе правительства П.А. Столыпину: «Непрекращающееся покушения и убийства должностных лиц и ежедневные дерзкие грабежи приводят страну в состояние полной анархии. Не только занятие честным трудом, но сама жизнь людей находится в опасности. Предписываем Совету министров безотлагательно предоставить мне намеченные меры, принятые наиболее целесообразными для точного исполнения моей непреклонной воли об искоренении крамолы и водворении порядка». [390] 24 августа 1906 года по личному приказу Николая II в стране вводится действие военно-полевых судов, призванных беспощадно бороться с терроризмом и уголовным разгулом. Историк С. А. Степанов, безо всякой симпатии к Николаю II, пишет: «Эта мера была принята сразу после серии кровавых покушений, в том числе, на самого Столыпина. Возможно, по этой причине общественное мнение связывало полевые суды с именем премьер-министра. Однако, их инициатором являлся Николай II.

Вопреки распространенному заблуждению, последний Царь не был мягким и нерешительным, по крайней мере, в делах подобного рода. Он всегда поощрял крутые меры». [391] Узнав о восстании на броненосце «Потемкин», Государь записал в дневник: «Надо будет крепко наказать начальников и жестоко мятежников!» [392]

В письме министру внутренних дел НА. Маклакову 18 октября 1913 года Царь поддерживает его предложение дать жесткий отпор думской оппозиции и пишет: «С теми мыслями, которые Вы желаете высказать в Думе, я вполне согласен. Это именно то, что им давно следовало услышать от имени моего правительства. Лично думаю, что такая речь министра внутренних дел своей неожиданностью разрядит атмосферу и заставит г. Родзянко и его присных закусить языки. Если же, паче чаяния, как Вы пишите, поднимется буря, и боевые настроения перекинутся за стены Таврического дворца, — тогда нужно привести предполагаемые Вами меры в исполнение: роспуск думы и объявление Питера и Москвы на положении чрезвычайной охраны. Переговорите с председательствующим в Совете Министров об изготовлении и высылке мне указов относительно обеих мер. Также считаю необходимым и благонамеренным немедленно обсудить в Совете Министров статью учреждения Государственной Думы, в силу которой, если Дума не согласится с изменениями Государственного Совета и не утвердит проекта, то законопроект уничтожается. Это — при отсутствии у нас конституции — есть полная бессмыслица. Представление на выбор и утверждение Государя мнений и большинства и меньшинства будет хорошим возвращением к прежнему спокойному течению законодательной деятельности, и притом в русском духе». [393]

Где же в этих бумагах Царя хотя бы намек на мягкость и нерешительность? Где всепрощенчество? Да, последний русский Император был великодушен и милостив, но он не был слабо­характерным и трусливым, не был он и конформистом. Николай II не привык сдаваться без боя. Видимая легкость, с какой произошло его так называемое отречение от престола, на самом деле скрывает тяжелейшую и упорную схватку царя с изменившими ему генералами, политиками и общественными деятелями.

Императору Николаю II было не из кого выбирать, говоря словами Александра I, «некем брать». «Император Николай II, — говорится в книге Е.Е. Алферьева, — должен был обладать большой силой воли, недюжинной твердостью характера и весьма широким кругозором вождя, чтобы остаться непоколебимым в своем судьбоносном решении и смело принять вызов и внешних врагов и внутренних, в том числе, немощных людей своего окружения». [394] Поэтому с такой горечью и презрением Царь говорил о думских ораторах: «Все эти господа воображают, что помогают мне, а на самом деле только грызутся между собой. Дали бы мне войну закончить».

«Государь чувствовал, что может доверять лишь немногим из своего окружения», — писал великий князь Кирилл Владимирович. [395] По существу, доверять Царь мог только самому верному и бескорыстному человеку — Императрице Александре Федоровне, уповая на милость Божию. Когда великий князь Александр Михайлович, в очередной раз, начал советовать Николаю II пойти на уступки думской оппозиции и провести «либеральные» преобразования, он заметил, что в глазах царя «появились недоверие и холодность. За всю нашу сорокаоднолетнюю дружбу я еще никогда не видел такого взгляда. — Ты кажется, больше не доверяешь своим друзьям, Ники? — спросил я его полушутливо. - Я никому не доверяю, кроме жены. — Ответил он холодно, смотря мимо меня в окно». [396] Многие историки ставят это Царю в упрек: дескать, доверял «взбалмошной» жене, а умным и проницательным людям не верил. Но если посмотреть на вещи непредвзято, то неужели те, кто в годы войны, когда речь шла о жизни и смерти России, предлагал какие-то реформы, кричал о «похождениях» Распутина, занимался сплетнями и интригами, являлись теми «умными и проницательными»? Сам великий князь Александр Михайлович совершенно верно писал о той атмосфере политиканства, которая царила в русском обществе: «Политиканы мечтали о революции и смотрели с неудовольствием на постоянные успехи наших войск. Мне приходилось по моей должности часто бывать в Петербурге, и я каждый раз возвращался на фронт с подорванными моральными силами и отравленным слухами умом. «Правда ли, что Царь запил?» «А вы слышали, что Государя пользует какой-то бурят, и он прописал ему монгольское лекарство, которое разрушает мозг?» «Известно ли вам, что Штюрмер, которого поставили во главе нашего правительства, регулярно общается с германскими агентами в Стокгольме?» «А вам рассказали о последней выходке Распутина?» И никогда ни одного вопроса об армии! И ни слова радости о победе Брусилова! Ничего, кроме лжи и сплетен, выдаваемых за истину только потому, что их распускают высшие придворные чины». [397]

 

Возмущение великого князя понятно, непонятно только почему он, вместо того, чтобы решительно пресечь подобную зловредную болтовню и немедленно организовать ей противодействие, отправляется на фронт «с подорванными моральными силами и отравленным слухами умом».

«В целом ситуация создавала ощущение, — писал великий князь Кирилл Владимирович, — будто балансируешь на краю пропасти или стоишь среди трясины. Страна напоминала тонущий корабль с мятежным экипажем. Государь отдавал приказы, а гражданские власти выполняли их несвоевременно или не давали им хода, и иногда и вовсе игнорировали их. Самое печальное, пока наши солдаты воевали, не жалея себя, люди в чиновничьих креслах, казалось, не пытались прекратить растущий беспорядок и предотвратить крах; между тем, агенты революции использовали все средства для разжигания недовольства». [398]

Великий князь Кирилл Владимирович, правда, забыл упомянуть, что в числе «мятежного экипажа» оказался и он сам, с красным бантом на груди приведший Гвардейский экипаж в распоряжение Государственной Думы, еще до отречения Государя.

В обществе, в оппозици и даже в армии открыто обсуждали возможность цареубийства. Профессор Ю.В. Ломоносов, бывший во время войны высоким железнодорожным чиновником и «по совместительству» сторонником революции, писал в своих воспоминаниях: «Удивительно то, что, насколько я слышал, это недовольство было направлено почти исключительно против царя и особенно царицы. В штабах и в Ставке царицу ругали нещадно, поговаривали не только о ее заточении, но даже о низложении Николая. Говорили об этом даже за генеральскими столами. Но всегда, при всех разговорах этого рода, наиболее вероятным исходом казалась революция чисто дворцовая, вроде убийства Павла». [399]

То же самое пишет Мельгунов: «Речь шла о заговоре в стиле дворцового переворота XVIII столетия, при которых не исключалась возможность и цареубийства». [400]

Милюков говорил «о принудительном отречении Царя и даже более сильных мерах». [401]

С конца 1916 года до Императора начинают доходить все усиливающиеся слухи о готовящемся заговоре Гучкова.

Сам Гучков впоследствии подтверждал свое участие в организации заговора. «Из показаний А.И. Гучкова ЧСК Временного правительства, — пишет С.П. Мельгунов, — стало известно о заговоре, который перед революцией организовал Гучков. По его словам, план был таков: «...захватить по дороге между Ставкой и Царским Селом Императорский поезд, вынудить отречение, затем, одновременно, при посредстве воинских частей, на которые в Петрограде можно было бы рассчитывать, арестовать существующее правительство и затем уже объявить как о перевороте, так и о лицах, которые возглавят правительство»». [402]  Как мы видим, сценарий переворота совпал с реальными событиями.

Об участии Гучкова в заговоре пишет и Милюков: «Рядом стояли люди — и число их быстро увеличивалось, — которые надеялись предупредить стихийную революцию дворцовым переворотом, с низложением царской четы. Из них я уже указывал Гучкова». [403] «Прогрессивный блок» согласился с планом Гучкова. Тот же Милюков пишет: «Блок исходил из предположения, что при перевороте так или иначе Николай II будет устранен с престола. Блок соглашался на передачу власти монарха к законному наследнику Алексею и на регентство — до его совершеннолетия — великого князя Михаила Александровича. Мягкий характер великого князя и малолетство наследника казались лучшей гарантией перехода к конституционному строю <...>. Говорилось в частном порядке, что судьба Императора и императрицы остается при этом нерешенной — вплоть до вмешательства «лейб-гвардейцев», как это было в 18 в.; что у Гучкова есть связи с офицерами гвардейских полков, расквартированных в столице и т.д. Мы ушли, в полной уверенности, что переворот состоится».[404]

Разумеется, «заговор Гучкова» не был плодом исключительно его инициативы, как он пытался это представить в эмиграции, когда он утверждал, что другие лидеры оппозиции, например, Родзянко и Милюков, говорили о «безнравственности» организации государственного переворота в военное время. Эти утверждения Гучкова расходятся с высказываниями последних.

Вот что, например, писал впоследствии Милюков: «Конечно, мы должны признать, что ответственность за совершающееся лежит на нас, то есть на блоке Государственной Думы. Вы знаете, что твердое решение воспользоваться войной для производства переворота принято нами вскоре после начала этой войны, знаете также, что ждать мы больше не могли, ибо знали, что в конце апреля или начале мая наша армия должна перейти в наступление, результаты коего сразу в корне прекратили бы всякие намеки на недовольство, вызвали б в стране взрыв патриотизма и ликования. История проклянет пролетариев, но она проклянет и нас, вызвавших бурю». [405]

За Гучковым и его сподвижниками незримо стоял масонский «Великий Восток Народов России» (ВВНР), дочерняя ложа «Великого Востока Франции». Меньшевик и член Верховного совета ВВНР Н.С. Чхеидзе писал: «Переворот мыслился руководящими кругами в форме дворцового переворота; говорили о необходимости отречения Николая II и замены его. Кем именно, прямо не называли, но думаю, что имели в виду Михаила. В этот период Верховным советом был сделан ряд шагов к подготовке общественного мнения к перевороту. Помню агитационные поездки Керенского и других в провинцию, которые осуществлялись по прямому поручению Верховного совета. Помню сборы денег для такого переворота». [406]

«В результате ряда организованных единым масонским центром совещаний оппозиционных деятелей, — пишет B.C. Брачев, — был разработан общий план захвата царского поезда во время одной из поездок Николая II из Петербурга (так в тексте — П.М.) в Ставку или обратно. Арестовав Царя, предполагалось тут же принудить его к отречению от престола в пользу царевича Алексея при регентстве Михаила Александровича и введения в стране конституционного строя». [407]

В конце 1916 года известный масон А.В. Оболенский спросил Гучкова о справедливости слухов о предстоящем перевороте. «Гучков, — пишет далее Оболенский, — вдруг начал меня посвящать во все детали заговора и называть главных его участников... Я понял, что попал в самое гнездо заговора. Председатель Думы Родзянко, Гучков и Алексеев были во главе его. Принимали участие в нем и другие лица, как генерал Рузский, и даже знал о нем А.А. Столыпин (брат Петра Аркадьевича). Англия была вместе с заговорщиками. Английский посол Бькженен принимал участие в этом движении, многие совещания проходили у него». [408]

О ведущей роли масонов в кадетско-либеральном заговоре пишет и Г.М. Катков: «Подготовка государственного переворота, имеющего целью устранение Николая II, — вот та область, в которой масоны сыграли наиболее заметную роль». [409] Однако, по существу руководя подготовкой государственного переворота, ВВНР предпочитал оставаться в тени, выдавая все подготовительные действия, как «заговор Гучкова», который якобы действовал по своей инициативе.

Правящие круги Антанты фактически поддерживали этот заговор. В мае 1916 года Европу посетила русская парламентская делегация во главе с Милюковым. Жандармский генерал А.И. Спиридович сообщал, что им получены оперативные данные о том, что «во время посещения некоторых стран кое-кто из депутатов получил руководящие указания от масонского центра с обещанием моральной поддержки в борьбе с правительством», что, по мнению Спиридовича, и определило начало активной борьбы с ним левой оппозиции в конце 1916 года. [410]

Начиная с конца декабря 1916 года, Император все больше узнает о поддержке правящими кругами Англии и Франции думских и великокняжеских оппозиционеров. Воейков вспоминает о своем впечатлении, которые произвела на него встреча с английским и французским послами во время новогоднего приеме 1917 года в Царском Селе: «На этом приеме послы — Бьюкенен и Палеолог — были неразлучны. На их вопрос о вероятном сроке окончания войны, я ответил, что, на мой взгляд, состояние армии настолько поднялось и улучшилось, что если ничего непредвиденного не произойдет, то с началом военных операций можно ожидать скорого и благополучного исхода кампании. Они мне ничего на это не ответили; но обменялись взглядами, которые на меня произвели неприятное впечатление». [411]

Анна Вырубова пишет: «Государь заявил мне, что он знает из верного источника, что английский посол сэр Бьюкенен принимает деятельное участие в интригах против Их Величеств и что у него в посольстве чуть ли не заседания с великими князьями по этому поводу». [412]

В конце декабря 1916 года к Николаю II явился герцог А.Г. Лейхтенбергский и умолял его потребовать от членов Дома Романовых вторичной присяги. В то же время Н.Н. Тиханович-Савицкий, член Союза Русского Народа из Астрахани, через Вырубову добился аудиенции у императрицы Александры Федоровны, на которой уверял ее, что у него есть неопровержимые доказательства об «опасной пропаганде, которая ведется союзами земств и городов с помощью Гучкова и Родзянко и других в целях свержения с престола Государя». [413] Царь внешне не реагировал на эти предупреждения. С.П. Мельгунов считает, что причиной этого были душевные свойства царя, которые не позволяли ему подозревать в своем ближайшем окружении, и даже в думской оппозиции, такую подлость, как подготовка государственного переворота во время войны. Действительно, двуличие и ложь были неприемлемы для Николая II. Как справедливо писал С.С. Фабрицкий: «Его Величество не любил фальшивых людей, льстецов, прислуживающихся и вообще не допускал возможности лгать, так как сам абсолютно не был способен на какую-либо малейшую фальшь или ложь. Люди резкие, мнящие о себе много, думающие спасать Россию грубой и резкой правдой, весьма односторонней и подозрительной, получающие холодный отпор от Государя на свои неуместные и бестактные выходки или выступления, имели потом дерзость распускать слухи о нелюбви Государя к правде». [414]

Фабрицкому вторит флигель-адъютант царя Мордвинов: «Государю были противны всякая игра, всякие замаскированные ходы, всякая неискренность, необходимая, якобы, для пользы дела. Он предпочитал молчать, вместо того, чтобы подобными фразами или поступками скрывать свое действительное отношение к вопросу, как то умеют делать ловкие политики <...>. Но только самовлюбленные, поверхностные натуры могут не иметь сомнения и высказывать свои непогрешимые выводы с решительностью и жестокостью сильной воли, недоступной для более вдумчивых и деликатных. Сильная воля — это свойство, присущее не всякому. Всякий знает, что можно быть ограниченным, злым и преступным человеком и обладать выдающейся силой воли». [415]

Но тем не менее, видимая пассивность Царя не объясняется только его благородным характером. Хотя Николай II не представлял себе всю опасность складывающейся ситуации, не знал о готовности военной верхушки поддержать переворот, тем не менее Царь прекрасно был осведомлен о подрывной деятельности оппозиции. Представлял себе он и ту враждебность русского общества к существующему строю. Но Царь понимал, что любые репрессивные превентивные действия по отношению к оппозиции, без коренных изменений на фронте, вызовут такую волну негодования, что могут привезти к серьезным потрясениям, которые недопустимы во время войны. Перед Николаем II вставала дилемма: либо поставить на первое место укрепление власти путем резких и раздражающих действий и тем самым мешать войне с внешним врагом, либо, несмотря ни на что, стремиться в первую очередь к победе над внешним врагом, как бы не обращая внимания на врагов из Думы. Царь полагал, что государственный переворот невозможен, так как ему верна армия. Следует признать, что тактика Царя имела свою логику: балансируя на тонкой дорожке над пропастью революции, Николай II надеялся пройти по ней осторожными и медленными шагами, ставя главной целью победу в войне. Н.Н. Яковлев, в творчестве которого интересные открытия сочетаются с сильным влиянием большевистской агитации, писал в своей книге: «А царь? Что же он? Почему не следует советам императрицы, да не ее одной? Что он так «кроток»? <...> Почему он медлил на рубеже 1916-1917 годов? Частично, вероятно, потому, что не верил в близкую революцию, да и не ставил высоко «революционеров» поневоле, типа Милюкова, с которым звала расправиться царица. Главное заключалось в том, что самодержец полагал, — время подтвердить его волю еще не настало. Он видел, что столкновение с оппозицией неизбежно, знал о ее настроениях (служба охранки не давала осечки и подробно информировала царя), но ожидал того момента, когда схватка с лидерами буржуазии произойдет в иных, более благоприятных условиях для царизма. Николай II перед доверенными людьми, — бывшим губернатором Могилева (где была Ставка) Пильцем и Щегловитовым: нужно повременить до начала весеннего наступления русских армий. Новые победы на фронтах немедленно изменят соотношение сил внутри страны и оппозицию можно будет сокрушить без труда. С чисто военной точки зрения надежды царя не были необоснованны. Как боевой инструмент, русская армия не имела себе равных, Брусиловский прорыв мог рассматриваться как пролог к победоносному 1917 году». [416]

Собственно, это подтверждают и строчки Императрицы Александры Федоровны, которая в письме мужу от 16 декабря 1916 года писала: «Многие будут вычеркнуты из будущих придворных списков — они узнают по заключении мира, что значило во время войны не стоять за своего Государя!». [417]

О том, что заговорщики торопились с переворотом и понимали, что успешные действия на фронте сделают его невозможным, говорят их собственные высказывания. Милюков говорил, что новые успехи на фронте «сразу в корне прекратили бы всякие намеки на недовольство», Терещенко и генерал Крымов всячески торопили с переворотом, говоря, что иначе будет поздно. После же победы им неминуемо пришлось бы отвечать за свои преступные намерения и действия. Поэтому им необходимо было сделать все, чтобы перетянуть генералитет на свою сторону и вместе с ним совершить государственный переворот.

Между тем, Николай II был уверен в преданности армии. Он был убежден, что все заговорщические планы думцев обречены, так как он через армию полностью контролирует положение. Эта уверенность Николая II и была причиной того видимого спокойствия, с какой Император принимал известия о различных заговорах. Если бы эта уверенность была бы оправданной и генералитет оставался бы предан Царю, то действия монарха полностью соответствовали бы историческому моменту, но в том-то и дело, что военная верхушка уже давно была заодно с заговорщиками. Вся трагичность этого ошибочного мнения о преданности армейской верхушки ярко обозначена в письме Государя жене от 17 декабря 1916 года. Отвечая на обеспокоенность Государыни по поводу возможного вмешательства военных в политические дела, Николай II пишет: «Как ты можешь думать, что генералы на военном совете станут обсуждать политические вопросы? Послушал бы, как кто-нибудь из них затронул бы такую тему в моем присутствии!» [418] Генералы политические вопросы обсуждать с Царем и не собирались: они уже вовсю занимались политикой — готовили государственный переворот.

Таким образом, можно с уверенностью сказать, что к началу 1917 года против Николая II сложился и окончательно оформился заговор масонско-буржуазно-либеральной оппозиции. «Главной скрипкой» в этом заговоре был Гучков. Само существование заговора особенно не скрывалось его организаторами, что придавало заговору некоторую несерьезность, опереточность.

Вполне возможно, что эта несерьезность также ввела Царя в заблуждение. Гучков много говорил о заговоре, но не говорил, что делается для его осуществления. Милюков писал: «Мы знаем, что в планах Гучкова зрела идея дворцового переворота, но, что, собственно говоря, он сделал для осуществления этой идеи, не было известно». [419]

Милюков хорошо знал, что грядет государственный переворот. Поистине зловеще звучат строки его воспоминаний о визите Николая II в Государственную Думу в конце 1916 года: «Отойдя несколько шагов от нашей группы, Николай вдруг остановился, обернулся, и я почувствовал на себе его пристальный взгляд. Несколько мгновений я его выдерживал, потом неожиданно для себя... улыбнулся и опустил глаза. Помню, в эту минуту я почувствовал к нему жалость, как к обреченному. Все произошло так быстро, что никто этого эпизода не заметил. Царь обернулся и вышел». [420]

Профессор А.Ф. Смирнов пишет: «В тревожной военной обстановке Прогрессивный блок и стоящие за ним силы были полны решимости перехватить в свои руки управление страной, потеснив или убрав Императора. Они интересовались не реформами, а властью». [421]

Таким образом, к концу 1916 года против Николая II был организован заговор, инициатором которого были «Прогрессивный блок» и верхи буржуазии, поддерживаемые Антантой. В.И. Ленин, который хорошо разбирался в политических заговорах и переворотах, писал: «Если поражения в начале войны играли роль отрицательного фактора, ускорившего взрыв, то связь англо-французского империализма с октябристско-кадетским капиталом России явился фактором, ускорившим этот кризис путем прямо-таки организации заговора против Николая Романова. <...> Если революция победила так скоро и так — по внешности, на первый поверхностный взгляд — радикально, то лишь потому, что в силу чрезвычайно оригинальной исторической ситуации слились вместе, и замечательно «дружно» слились, совершенно различные потоки, совершенно разнородные классовые интересы, совершенно противоположные политические и социальные стремления. Именно: заговор англо-французских империалистов, толкавших Милюкова и Гучкова с К° к захвату власти в интересах продолжения империалистической войны <...>. Англо-французский империалистический капитал, в интересах продолжения и усиления этой бойни, ковал новые дворцовые интриги, устраивал заговор с гвардейскими офицерами, подстрекал и обнадеживал Гучковых с Милюковыми, подстраивал совсем готовое новое правительство, которое и захватило власть <...>». [422]

Но никакой заговор был бы невозможен, если бы армия оставалась верна Царю и присяге. Поэтому оттого, с кем она будет, зависел исход готовящегося государственного переворота.

Глава 2. Роль русского генералитета в заговоре против Николая II

Февральскую революцию иногда называют «революцией генерал-адъютантов», намекая на решающую роль, которую сыграл генералитет в государственном перевороте зимы 1917 года. Между тем, генерал-адъютанты были людьми, наиболее приближенными к особе Императора и потому наиболее уважаемыми в русской армии. «Генерал-адъютант! — писал Ф.Винберг. — Со времени учреждения этого звания, оно считалось особливо почетным, особливо дорогим отличием: Царь награждал им тех своих генералов, которым особливо доверял, которых принимал в свою близость. Звание это, вместе с почетом, налагало и большую ответственность, и большие нравственные обязательства на тех, кто имел счастье носить на своих погонах генерал-адъютантские вензеля». [423]

Но именно высшее офицерство, опора русской монархии, сыграло ведущую роль в ее гибели.

Роль Императорской Ставки в случившихся событиях 1917 года чрезвычайно важна, так как от позиции русского генералитета зависело очень многое, если не все. Как верно писал А.Я. Аврех: «Значение ставки определялось уже самими масштабами войны, поставившей под ружье миллионы людей и потребовавшей крайнего напряжения всех материальных и духовных сил страны <...> Ставка была фактически вторым правительством не только на театре военных действий, но и в столице». [424] При этом, ведущие сотрудники Ставки были хорошо осведомлены о готовящемся перевороте. «Касаясь заговорщицкой деятельности Гучкова и его «кружка офицеров», то о них хорошо знала Ставка, но мер для пресечения Гучкова не принимала», — писал полковник В.М. Пронин. [425]

Разразившиеся в феврале 1917 года события в Петрограде не были неожиданностью для верхушки генералитета, как и не были они неожиданностью для министерства внутренних дел и Охранного отделения полиции. Адмирал Бубнов писал: «Верховное командование, несомненно, знало о нарастании революционного настроения в столице. Об этом его постоянно осведомляли тревожные донесения охранного отделения, в которых прямо говорилось, что близится революция. То, что генерал Алексеев не предусмотрел столь очевидной опасности, как революция, которая угрожала его оперативному замыслу, и не принял против этого соответствующих мер, значительно умаляет его полководческие способности и лежит на его ответственности». [426]

Генерал Алексеев и ряд генералов Ставки были активно вовлечены в политические интриги в начале 1916 года, когда началась их обработка со стороны либерально-общественных кругов. Но связи думской оппозиции и генералитета существовали с давнего времени.

«Связь Думы с офицерством, — пишет генерал Деникин, — существовала давно. Работа комиссии государственной обороны в период воссоздания флота и реорганизации армии после японской войны протекала при деятельном негласном участии офицерской молодежи. А.И. Гучков образовал кружок, в состав которого вошли Савич, Крупенский, граф Бобринский и представители офицерства, во главе с генералом Гурко. По-видимому, к кружку примыкал и генерал Поливанов, сыгравший впоследствии такую крупную роль в развале армии». [427]

Один из самых главных и активных врагов Императора Николая II, А.И. Гучков, хорошо понимал всю необходимость установления контроля над армейской верхушкой для успеха государственного переворота.

Гучков открыто заявил об этом еще до войны, во время своего пребывания во Франции: «В 1905 году, — заявил он, — революция не удалась потому, что войско было за Государя... В случае наступления новой революции необходимо, чтобы войско было на нашей стороне; поэтому я исключительно занимаюсь военными вопросами и военными делами, желая, чтобы, в случае нужды, войско поддерживало более нас, чем Царский Дом». [428]

Слова Гучкова не были пустым звуком. Являясь председателем военно-промышленного комитета, он вошел в тесную связь со многими генералами и находился в хороших отношениях с великим князем Николаем Николаевичем. Это влияние Гучкова на представителей армейской верхушки усилилось с началом войны.

Можно с уверенностью сказать, что к моменту создания «Прогрессивного блока» у его представителей имелись совершенно определенные планы на заговор против Царя, с целью ограничения его власти. В этом, кстати, и была истинная подоплека дела Мясоедова. Он являлся лишь пешкой, орудием в игре Гучкова, который тем самым бил по министру Сухомлинову, а с еще более дальним прицелом — по Императору. Ведь если рядом с министром был предатель, которому министр благоволил, значит предателем являлся и сам министр, а министр-предатель не может находиться в правительстве Его Величества.

С началом же Мировой войны и неудачами на фронте общение думцев и генералов все возрастало. Гучков и другие пытались склонить на свою сторону генералитет. «Незадолго до Февральской революции, — писал Н.В. Некрасов в своих показаниях НКВД СССР, — начались и росли связи с военными кругами. Была нащупана группа оппозиционных царскому правительству генералов и офицеров, сплотившихся вокруг А.И. Гучкова (Крымов, Маниковский и ряд других), и с нею завязалась организационная связь». [429]

Фактически это было продолжением несостоявшегося «тихого» переворота, который был предотвращен Царем в конце августа 1915 года, когда он принял верховное командование. Как писал Г.М. Катков: «Гучков и его заместитель Коновалов обрабатывали Алексеева в Ставке, а Терещенко, глава киевского военнопромышленного комитета, прилагал все усилия к тому, чтобы повлиять в том же духе на Брусилова, главнокомандующего Юго-Западным фронтом». [430] В январе 1916 года, по приглашению Алексеева, Ставку посещают князь Г.Е. Львов и московский городской голова М.В. Челноков — известные своей оппозиционностью Николаю II. При этом Львов из вагона не выходил, а к нему ходил Алексеев, который имел с ним «с глазу на глаз беседу в течении около часа». [431] Имеется ряд мнений, что с этого времени начинается участие Алексеева в готовящемся заговоре по свержению Николая II. С.П. Мелыунов писал: «К осени 1915 года между новыми «союзниками» (Алексеевым и Львовым — П.М.) была установлена договоренность уже о действиях.

А.Ф. Керенский, который впоследствии о намечавшихся планах мог знать непосредственно от Львова, во французском издании своих воспоминаний говорит, что план заключался в аресте Царицы, ссылке ее в Крым и в принуждении Царя пойти на некоторые реформы, то есть, очевидно, согласиться на министерство «доверия» во главе со Львовым. <...> В ноябре один из доверенных Львова, по поручению последнего, посетил Алексеева.

Произошла такая приблизительная сцена. Во время приема Алексеев молча подошел к стенному календарю и стал отрывать листок за листком до 30 ноября. Потом сказал: передайте князю Львову, что все, о чем он просил, будет выполнено. Вероятно, на 30 ноября и назначалось условленное выступление». [432]

Лемке в своей книге пишет о том, что Алексеев стал участником заговора еще в ноябре 1915 года. «Вчера Пустовойтенко, — пишет он 9 ноября 1915 года, — сказал мне: «Я уверен, что в конце концов Алексеев будет просто диктатором». Не думаю, что это было обронено так себе. Очевидно, что-то зреет... Да, около Алексеева есть несколько человек, которые исполняют каждое его приказание, включительно до ареста в Могилевском дворце... По некоторым обмолвкам Пустовойтенко, мне начинает казаться, что между Гучковым, Коноваловым, Крымовым и Алексеевым зреет какая-то конспирация, какой-то заговор, которому не чужд и Михаил Саввич (Пустовойтенко)». [433]

В воспоминаниях М. Лемке, маленького военного чиновника, случайного человека в армии, человека абсолютно некомпетентного в военных вопросах, подвергаются несправедливой критике действия всех сотрудников Ставки, кроме Алексеева, действия которого, напротив, превозносятся. Здесь следует сказать о той странной деятельности, которую Лемке проводил в Ставке. Лемке, бывший эсер, будучи причисленным к штабу Верховного Главнокомандующего, как сам признает, для чего-то делал копии всех секретных документов, к которым имел доступ и отправлял их в Петроград, где «хранил их в надежном месте». С какой целью он это делал, Лемке не говорит. При этом совершенно непонятно, по какой причине Алексеев очень ценил Лемке и постоянно в нем нуждался. Более того, во время визитов Николая II в штаб, Лемке находился за ширмой и слышал все, о чем говорил Царь своему начальнику штаба. Ф. Винберг писал: «Лемке пробыл в Ставке 8 месяцев, с 25-го сентября 1915 г. по 2-ое июля 1916 г! Из различных источников в штаб стали доходить сведения о том, что такое представлял собой Лемке. Начальника штаба стали уговаривать с ним расстаться; но он упорствовал. Наконец, генерал Воейков и другие внушительно объяснили генерал-адъютанту, что в штабе Государя Императора нельзя терпеть эсера. <...> Скрепя сердце, пришлось Алексееву расстаться со своей «правой рукой». [434] 15 июня 1916 года Алексеев подает Николаю II секретную докладную записку с предложением ввести в стране военную диктатуру. Записка была совершенно секретная. Каково же было удивление Алексеева, когда 24-го июня 1916 года Родзянко во время своего визита в Ставку показал ему копию этой записки и спросил: «Верна ли она?» Алексеев «признался, что он, действительно, подал Государю такую записку, но настойчиво добивался, кто передал секретную бумагу? И говорил, что не может он воевать с успехом, когда в управлении нет ни согласованности, ни системы и когда действия на фронте парализуются неурядицей тыла». [435] Возникает вопрос: при чем здесь «неурядицы тыла», когда ближайший помощник Алексеева имел доступ к секретным документам и делал с них копии, отправляя их в Петроград?

Одной из главных причин, по которой генералы так легко оказались на стороне заговорщиков, были их общие масонские связи. Н.Н. Берберова в своей книге «Люди и ложи» говорит о масонских корнях Алексеева и части генералитета, как об одной из причин их участия в львовско-гучковском заговоре: «Мы знаем теперь, — пишет она, — что генералы Алексеев, Рузский, Крымов, Теплов и, может быть, другие были с помощью Гучкова посвящены в масоны. Они немедленно включились в его «заговорщицкие планы». Все эти люди, как это ни странно, возлагали большие надежды на регентство (при малолетнем царевиче Алексее) великого князя Михаила Александровича, брата царя». [436]

Как пишет B.C. Брачев, «главную ставку масонские заговорщики делали на армию». [437]

Осуществлению этого заговора, как считают некоторые, помешала почечная болезнь Алексеева, заставившая его слечь в постель.

Гучков в эмиграции отрицал однозначную поддержку генералитетом его заговора. Он писал, что остается в неуверенности относительно того, «удалось ли бы нам получить участников заговора в лице представителей высшего командного состава, скорее была уверенность, что они бы нас арестовали, если бы мы их посвятили в наш план». [438] Однако, верить Гучкову на слово нельзя. Он мог, по разным соображениям, не желать освещения темы участия военных в перевороте. Многие факты его отношений с военными, в частности, с Алексеевым, свидетельствуют, скорее, об обратном.

14 февраля 1916 года Гучков пишет письмо Алексееву, в котором просит принять его помощника А.И. Коновалова, для того, чтобы «сделать доклад о всех сторонах деятельности Центрального военно-промышленного комитета и получить важные для комитета ваши указания». Последняя фраза от такого известного лица, как Гучков, об «указаниях» не могла не польстить Алексееву. Так был сделан первый пробный шар со стороны Гучкова на возможность контактов с Алексеевым. Алексеев этот шар принял. Теперь заговорщики могли начинать тихонько подводить генерала Алексеева к нужным им действиям. Начинается переписка сначала между Алексеевым и Родзянко, в котором Алексеев жалуется, что в армии все плохо, а затем между Алексеевым и Гучковым.

Императрица узнала об этой переписке и написала Царю в Ставку 18 сентября 1916 года: «Теперь идет переписка между Алексеевым и этим негодяем Гучковым, и он пичкает его всякими гнусностями, предупреди его, тот такой умный негодяй». [439] Для Государя это было полной неожиданностью. Он пишет в ответном письме: «Откуда ты знаешь, что Гучков переписывается с Алексеевым? Я никогда раньше не слыхал об этом». [440] Николай II вызвал к себе Алексеева и спросил его, переписывается ли он с Гучковым? Алексеев сказал Царю, что «нет, не переписывается». Но Гучков сам предал огласке свое письмо Алексееву. «Очевидно, Гучков решил пустить в ход письмо от 15 августа, не спрашивая согласия Алексеева, чтобы заставить его действовать. Это, несомненно, поставило Алексеева в невыносимое, с моральной точки зрения, положение, и его замешательство должно было ужаснуть Государя. Вполне возможно, что ухудшение здоровья Алексеева и его отъезд в Крым в ноябре 1916 года объяснялись, во всяком случае отчасти, моральным перенапряжением, испытанным в результате этого инцидента. Должно быть, те же причины определили его поведение в момент отречения 1-го и 2-го марта 1917 года», — пишет Г.М. Катков. [441]

Главной целью Гучкова было убедить Алексеева в необходимости «Ответственного министерства» и в том, что без него страну ожидает полный крах, и тем самым втянуть его в свой заговор против Николая II. В своих письмах Гучков всячески поносит главу Императорского правительства Б.В. Штюрмера и обвиняет его в измене. Цель ясна: убедить Алексеева в необходимости заменить «изменника» и «ставленника Распутина» на «прогрессивного патриота». Подобных писем было несколько, так как Штюрмер докладывал Императору: «Гучков рассылает, а также представил генералу Алексееву письма с противоречащим истине изложением моего отношения к вопросу о премировании заводов, работающих на оборону. Письмо же на мое имя генерала Алексеева, признающего, что тайное толкование есть результат досадного недоразумения, остается неопубликованным. При таких условиях, обвинение мое должно быть признано опровергнутым и восстановить истину может только один генерал Алексеев, который, однако, этого не делает». [442]

Между тем, возможно, Алексеев страшился создавшегося положения и, по свойству своей натуры, мог колебаться, сомневаться и даже пытаться отказаться от своего участия в заговоре. Его отъезд в Крым похож на бегство. Перед отъездом Алексеев передал исполнение своих обязанностей генералу , В.И. Гурко. В ходе этой передачи два генерала вели долгий разговор друг с другом. «О чем они говорили с глазу на глаз, — писал адмирал Бубнов, — при передаче должности останется навсегда тайной, которую они оба унесли в могилу. Но факт тот, что с назначением Гурко появились, неизвестно откуда взявшиеся слухи, что он, если ему не удастся повлиять на Государя, примет против него какие-то решительные меры». [443]

Связи Гучкова и Алексеева не прекращаются и в Крыму. А.И. Деникин пишет: «В Севастополь к больному Алексееву приехали представители некоторых думских и общественных кругов. Они совершенно откровенно заявили, что назревает переворот. Как отнесется к этому страна, они знают. Но какое впечатление произведет переворот на фронте, они учесть не могут. Просили совета. Алексеев в самой категорической форме указал на недопустимость каких бы то ни было государственных потрясений во время войны, на смертельную угрозу фронту, который, по его пессимистическому выражению «и так не слишком прочно держится», и просил во имя сохранения армии не делать этого шага. Представители уехали, обещав принять меры к предотвращению готовившегося государственного переворота. Не знаю, какие данные имел Михаил Васильевич, но он уверял впоследствии, что те же представители вслед за ним посетили Брусилова и Рузского и, получив от них ответ противоположного свойства, изменили свое первоначальное решение». [444]

Эти воспоминания Деникина вызывают большие сомнения в своей точности. Во-первых, если Алексеев так категорически отказался вести любые разговоры о государственном перевороте, если он был по мнению того же Деникина «мудрый и честный патриот», то почему он немедленно не сообщил Николаю II о грозящей опасности? Сделать это ему велел его долг военнослужащего и верноподданного. Во-вторых, вызывает большое сомнение самостоятельность принимаемых решений Рузским и Брусиловым о поддержке заговорщиков. Несмотря на то, что последние знали колеблющуюся натуру начальника штаба, Алексеев пользовался у них большим авторитетом. Согласиться на такой рискованный шаг, как участие в перевороте, направленном против царя, без согласия Алексеева, хотя бы пусть и молчаливого, означало бы поставить себя в крайне щекотливое положение. Здесь хочется привести слова генерала Н.И. Иванова об Алексееве: «Алексеев — человек с малой волей, и величайшее его преступление перед Россией — его участие в совершенном перевороте. Откажись Алексеев осуществлять планы Государственной Думы, Родзянко, Гучкова и других, я глубоко убежден, что побороть революцию было бы можно, тем более, что войска на фронте стояли спокойно и никаких брожений не было. Да и главнокомандующие не могли бы и не решились бы согласиться с Думой без Алексеева». [445]

Поражает та детальная осведомленность о заговоре, которую проявлял сам генерал Деникин: «В состав образовавшихся кружков входили некоторые члены правых и либеральных кругов Государственной Думы, прогрессивного блока, члены Императорской фамилии и офицерство. Активным действиям должно было предшествовать последнее обращение к Государю одного из великих князей... В случае неуспеха, в первой половине марта предполагалось вооруженной силой остановить Императорский поезд во время следования его из Ставки в Петроград. Далее должно было последовать предложение Государю отречься от престола, а в случае несогласия, физическое его устранение. Наследником предполагался законный правопреемник Алексей и регентом Михаил Александрович». [446] Обратим внимание, с какой поразительной осведомленностью Деникин описывает готовящийся государственный переворот и с какой легкостью говорит об убийстве своего Царя, которому он приносил присягу на Евангелии!

Генерал Данилов тоже пишет о заговоре со знанием посвященного человека: «Возможен был двоякий переворот: путь дворцовый и революционный. Первый выход казался менее болезненным и менее кровавым. К тому же, по мнению некоторых лиц, сочувствовавших дворцовому перевороту, обеспечивалась возможность сохранения монархического принципа». [447]

Интересную сцену приводит в своей книге «Крушение империи» М.В. Родзянко. В январе 1917 года, то есть за месяц до роковых событий, произошла встреча думцев, во главе с Родзянко, и генералом Крымовым, доверенным лицом Алексеева. Родзянко пишет, что главной целью этой встречи была просьба Крымова «дать ему возможность неофициальным путем осветить членам Думы катастрофическое положение армии и ее настроения». Однако разговор, который повел Крымов, сводился не к этому. «С волнением слушали доклад боевого генерала. Грустной и жуткой была его исповедь. Крымов говорил, что пока не прояснится и не очистится политический горизонт, прока правительство не примет курса, пока не будет другого правительства, которому бы там, в армии, поверили, — не может быть надежд на победу. Войне определенно мешают в тылу, и временные успехи сводятся к нулю. Закончил Крымов приблизительно такими словами: «Настроение в армии такое, что все с радостью будут приветствовать известие о перевороте. Переворот неизбежен и на фронте это чувствуют. Если вы решитесь на эту крайнюю меру, то мы вас поддержим. Очевидно, иных средств нет. Все было испробовано как вами, так и многими другими, но вредное влияние жены сильнее честных слов, сказанных Царю. Времени терять нельзя». Крымов замолк, и несколько минут все сидели смущенные и удрученные. Первым прервал молчание Шингарев: «Генерал прав — переворот необходим... Но кто на него решится?» Шидловский с озлоблением сказал: «Щадить и жалеть его нечего, когда он губит Россию». Многие из членов Думы соглашались с Шингаревым и Шидловским: поднялись шумные споры. Тут же были приведены слова Брусилова: «Если придется выбирать между Царем и Россией — я пойду за Россией». Самым неумолимым и резким был Терещенко, глубоко меня взволновавший. Я его оборвал и сказал: «Вы не учитываете, что будет после отречения Царя... Я никогда не пойду на переворот. Я присягал... Если армия сможет добиться отречения — пусть она это делает через своих начальников, а я до последней минуты буду действовать убеждением, но не насилием»».

Если отбросить всю демагогию Родзянко, то смысл встречи с Крымовым заключался в том, что верхушка армии подталкивала Родзянко и остальных на осуществление государственного переворота, заверяя последних, что они могут в этом на нее рассчитывать. По поводу генерала Крымова интересные сведения приводит Мельгунов: «Милюков, — пишет он, — в своих воспоминаниях писал: «Из сообщения М.И. Терещенко после самоубийства генерала Крымова стало известно, что этот «сподвижник Корнилова» был самоотверженным патриотом, который в 1917 году обсуждал в тесном кружке подробности предстоящего переворота. В феврале уже намечалось его осуществление»». [448]

Сам Терещенко так говорит о роли генерала Крымова: «Я не могу не вспомнить последних месяцев перед революцией, когда генерал Крымов оказался тем единственным генералом, который из великой любви к родине не побоялся вступить в ряды той небольшой группы лиц, которая решилась сделать государственный переворот. Генерал Крымов неоднократно приезжал в Петербург и пытался убедить сомневающихся, что медлить больше нельзя. Он и его друзья сознавали, что если не взять на себя руководство дворцовым переворотом, его сделают народные массы, и прекрасно понимали, какими последствиями и какой гибельной анархией это может грозить. Наконец, мудрые слова искушенных политиков перестали нас убеждать, и тем условным языком, которым мы между собой сносились, генерал Крымов в первых числах марта был вызван в Петроград из Румынии, но оказалось уже поздно». [449]

Генерал Деникин тоже подтверждает роль генерала Крымова, как активного организатора заговора. Он называет Крымова «одним из инициаторов предполагавшегося дворцового переворота» [450] и пишет, что «Крымов был вызван своими единомышленниками с фронта в Петроград к 1-му марта, но петроградское восстание изменило ход событий». [451]

Исследователь О.А. Платонов пишет, что Крымов «предлагал осуществить убийство Царя на военном смотру в марте 1917 года. Генералу Крымову, пользовавшемуся репутацией решительного человека, отводилась большая роль в еще одном варианте заговора. Как рассказывал масон Н.Д. Соколов, в феврале 1917 года в Петрограде, в кабинете Родзянко, было совещание лидеров Государственной Думы с генералами, на котором присутствовали генералы Рузский и Крымов. На совещании приняли решение, что откладывать дальше нельзя, что в апреле, когда Царь будет ехать из Ставки, его в районе, контролируемом командующим фронтом Рузским, задержат и заставят отречься. Генералу Крымову отводилась в этом заговоре решающая роль, он был намечен в генералгубернаторы Петрограда, чтобы решительно подавить сопротивление со стороны верноподданных Царя». [452]

Весьма своеобразен и «монархизм» адмирала Колчака. В своих показаниях адмирал, которому Царь поручил подготовку важнейшей военно-морской операции, говорил: «Для меня было ясно, что монархия не в состоянии довести эту войну до конца и должна быть какая-то другая форма правления, которая может закончить эту войну». Впрочем, Колчак тут же противоречит самому себе, когда говорит далее: «Я не могу сказать, чтобы я винил монархию и самый строй, создавший такой порядок; я откровенно не могу сказать, чтобы причиной была монархия, ибо я думаю, что и монархия могла вести войну. При том же положении дела, какое существовало, я видел, что какая-нибудь перемена должна быть, и переворот этот я, главным образом, приветствовал, как средство довести войну до счастливого конца». [453] Разобраться в словах адмирала крайне тяжело: сплошная путаница. То «монархия не в состоянии довести войну до конца», то тут же «монархия могла вести войну», и опять «я приветствовал переворот, как средство довести войну до счастливого конца». Зачем же нужен переворот, если монархия и сама может довести войну до победы? Создается впечатление, что неблаговидная роль Колчака в февральском перевороте не давала ему возможности четко и ясно сформулировать свои ответы по поводу переворота.

В истории февральских событий практически не изучена роль генерала А.А. Маниковского. Между тем, он сыграл немалую роль в осуществлении переворота. Генерал Маниковский был начальником Главного Артиллерийского Управления. По сведениям Н.Н. Берберовой он состоял вместе с Алексеевым, Рузским и Поливановым в масонской «Военной ложе». В.В. Шульгин писал о нем: «Генерал Алексей Алексеевич Маниковский был талантливый человек. Что он делал со своим «Главным артиллерийским управлением», я хорошенько не знаю, но в его руках казенные заводы, да и частные (например, мы отобрали у владельцев огромный Путиловский завод и отдали его в лен Маниковскому) — делают чудеса. У него запорожская голова, соединение смелости и хитрости». [454]

Запомним этот важный факт: ведущие заводы Петрограда находились в руках генерала Маниковского. Ему был передан в подчинение самый крупный и самый, кстати, революционный завод столицы. В.В. Кожинов в своем интересном исследовании пишет: «»Хлебный бунт» в Петрограде, к которому вскоре присоединились солдаты «запасных полков», находившихся в столице, был специально организован и использован главарями переворота. Не менее важно и другое. На фронте постоянно испытывали нехватку снарядов. Однако, к 1917 году на складах находилось 30 миллионов (!) снарядов, примерно столько же, сколько было всего истрачено за 1914-1916 годы (между прочим, без этого запаса артиллерия в гражданскую войну 1918-1920 годов — когда заводы почти не работали — вынуждена была бы бездействовать). Если учесть, что начальник Главного артиллерийского управления в 1915-феврале 1917 гг. А.А. Маниковский был масоном и близким сподвижником Керенского, ситуация становится ясной». [455]

Генерал Маниковский в глазах заговорщиков из «Прогрессивного блока» был призван играть крупную роль. Милюков писал, что были предложения «объявить Думу Учредительным собранием и передать власть диктатору (генералу Маниковскому)».  [456]

Генерал Маниковский был в хороших отношениях с руководителями военно-промышленных комитетов, в которых главную роль играли люди Гучкова. Владел Маниковский и ситуацией на заводах, в рабочих коллективах. О том, что он знал о настроениях среди рабочих, говорит то обстоятельство, что Маниковский докладывал о них Государю. Николай II писал жене 5 ноября 1916 года: «Вчера я принял славного Маниковского, начальника артилл. управления. Он рассказал мне много относительно рабочих, об ужасной пропаганде среди них и огромных денежных суммах, раздаваемых для забастовок — и что, с другой стороны, этому не оказывается никакого сопротивления, полиция ничего не делает, никому дела нет до того, что может случиться! Министры, как всегда, очень слабы — вот и результат». [457]

В данном случае Николай II, хорошо разбиравшийся в людях, был введен в заблуждение «славным» Маниковским. Дело в том, что, будучи одним из посвященных в планы государственного переворота, Маниковский прекрасно знал, кем распространяются листовки и призывы к забастовкам. Рассказывая, якобы с тревогой, об этом Царю, Маниковский отводил подозрение царя от истинных заговорщиков и переводил его на беспомощность министров.

Таким образом, генерал Маниковский мог сыграть не последнюю роль в координации действий заговорщиков и руководителей рабочих выступлений.

Не менее интересной представляется роль в заговоре против Императора генерала М.Д. Бонч-Бруевича. Сам генерал в своих воспоминаниях свою осведомленность о заговоре не отрицал, хотя от прямого участия открещивался: «Легковерные люди, — писал он про себя и своих соратников, имен которых не называет, — мы полагали, что достаточно заменить последнего царя кем-либо из его многочисленных родственников, хотя бы тем же великим князем Михаилом Александровичем, командовавшим с началом войны Кавказской туземной дивизией, и династия обретет былую силу. Мысль о том, что, пожертвовав царем, можно спасти династию, вызвала к жизни немало заговорщических кружков и групп, помышлявших о дворцовом перевороте. По многим намекам и высказываниям я мог догадаться, что к заговору против последнего царя, или по крайней мере к людям, сочувствующим заговору, принадлежат даже такие видные генералы, как Алексеев, Брусилов и Рузский. В связи с этими заговорами называли и генерала Крымова, командовавшего конным корпусом. Поговаривали, что к заговорщикам примыкают члены Государственной Думы. О заговоре, наконец, были осведомлены Палеолог и Джордж Бьюкенен». [458]

 

Однако, генерал Бонч-Бруевич лукавит, когда пишет, что о заговоре «лишь догадывался». Бонч-Бруевич был весьма близок к антицарским силам. Причем, в отличии от Алексеева или Поливанова, Бонч-Бруевич был близок не только с Гучковым. Один из видных руководителей русской контрразведки приходился родным братом видному большевику В.Д. Бонч-Бруевичу, с которым, как он сам писал, был всегда близок. Через своего брата генерал Бонч-Бруевич имел неплохие контакты с большевистским руководством. Причем, трудно сказать, кто играл в этих контактах большую роль: генерал или его брат большевик. Сам генерал Бонч-Бруевич писал: «Я не был от них (т.е. от большевиков — П.М.) так далек, как это могло казаться. Мой младший брат, Владимир Дмитриевич, примкнул к Ленину и ушел в революционное большевистское подполье еще в конце прошлого века. С братом, несмотря на разницу в мировоззрении и политических убеждениях, мы всегда дружили и, конечно, он много сделал, чтобы направить меня на новый и трудный путь». [459]

Если генерал Бонч-Бруевич участвовал в заговоре генералитета против Николая II, то он мог вполне опираться на помощь своего брата Владимира, который во время февральских событий был в Петрограде. В воспоминаниях последнего мы встречаем любопытный эпизод, который может служить косвенным подтверждением подобного сотрудничества двух братьев. В.Д. Бонч-Бруевич пишет: «25 февраля 1917 года ко мне явилась группа кубанских казаков, служивших в то время в Петрограде и стоявших со своим полком где-то за Невской заставой, пришедших на мою квартиру в полном вооружении, только без карабинов. Это были представители секты «Новый Израиль». Расспросив меня относительно моего мнения о событиях в Петрограде, заявили мне, что они клянутся употребить все усилия в своих сотнях, как лично, так и через своих товарищей, чтобы ни в коем случае в рабочих не стрелять и при первой возможности перейти на их сторону. Так как из них я знал только одного, а пришло их одиннадцать человек, и так как они поняли, что я им не очень-то доверяю, то они, в знак доказательства своей принадлежности к секте новоизраильтян, вдруг встали и все отдали мне земной поклон по особому израильскому сектантскому способу, — поклон рыбкой, — которым, по преданию, кланялись друг другу первые христиане, в знак покаяния и всепрощения. Я, конечно, знал эти «тайны» хорошо исследованной мной секты. «Истинно говорю тебе, — сказали они, целуя меня, это требовалось по обычаю: после поклона совершалось «целование любви», — как другу нашего вождя Василия Семеновича (Лубкова), и скажи об этом всем своим товарищам — стрелять не будем, а перейдем на сторону народа»». [460]

В этом отрывке много интересных деталей, которые дают представление о том, насколько приобрели влияние в армии разные тайные организации и течения, но нас интересует следующий вопрос: кто направил казаков именно к большевику Бонч-Бруевичу? Ведь, вопреки советской официальной историографии, большевистская партия никакой заметной роли в февральских событиях не сыграла, сам В. Бонч-Бруевич называл роль большевиков в феврале «малозначительной», у всех на слуху были имена Родзянко и Гучкова, а имена большевистских лидеров были практически не известны. Почему же казаки-сектанты идут, несмотря на весь риск, не к Гучкову или Керенскому, а к малоизвестному Бонч-Бруевичу? Здесь необходимо отметить, что В. Бонч-Бруевич, по необъясняемым им причинам, бьш исследователем и большим знатоком русского сектантства, им написано несколько книг по этому вопросу. Необходимо отметить также, что его брат, генерал Бонч-Бр; вич, как контрразведчик не мог не интересоваться и не знать о русском сектантстве, тем более, что оно приобрело определенное влияние в армии и было, по своей сути, антиправительственным. Не исключено, что В. Бонч-Бруевич собирал свои сведения о русских сектах по заданию своего брата и при его содействии. Не исключено, что и казаки пришли к Бонч-Бруевичу с ведома и согласия брата-генерала.

Отправляясь на лечение в Крым, Алексеев оставил вместо себя генерала В.И. Гурко. Дочь Алексеева в своей книге пишет: «За несколько дней до отъезда отца Государь спросил, с кем отец считает возможным временно заменить его. Отец назвал генерала Василия Иосифовича Гурко. Почему? Во-первых, потому, что знал его, как человека безусловно преданного Государю, а затем — и вполне подходящего для этой должности». [461] Как генерал, Гурко, был «безусловно предан Государю», мы сможем хорошо убедиться ниже. Генерал Гурко подвергся такой же обработке со стороны Гучкова, как и Алексеев. Кроме того, он хорошо знал Гучкова по англо-бурской войне, в которой Гучков принимал участие в качестве добровольца на стороне буров, а Гурко был русским военным агентом в Оранжевой республике.

«Старшие военачальники — и в первую очередь, ближайший сотрудник Государя — генерал Алексеев — были на стороне оппозиции, и Родзянко мог на них вполне положиться: под их генерал-адъютантскими мундирами скрывались думские ливреи», — писал Керсновский. [462]

Глава 3. Использование великого князя Николая Николаевича в заговоре.

В то же самое время заговорщики посещают великого князя Николая Николаевича с аналогичным предложением, которое они делали Алексееву. Ставка на великого князя Николая Николаевича продолжала делаться думской оппозицией все время после его отстранения от должности. В народе и среди солдат постоянно распространялся слух о «незаслуженно обиженном великом князе», который один де болеет за судьбы России. Сам Николай Николаевич, который не забыл Царю отстранение его от командования, не только не противодействовал этим слухам, но, наоборот, всячески им содействовал. Все чаще от него слышали скрытые угрозы царствующей чете. Причем, главной мишенью великий князь, следуя методам думской оппозиции, выбирал императрицу: «Ведь странно, что все, даже социалисты, его (т.е. Государя — П.М.)лично любят. Они мне сами говорили, что у него чудное сердце, прекрасная душа, он умный, симпатичный, но! Ее терпеть больше не могут. Она его погубит однозначно. Боюсь, чтоб с ней плохо не обошлись». [463] Нападки на Императрицу, как, впрочем, и на Т.Е. Распутина, преследовали совершенно конкретную цель: не затрагивая на прямую царского имени, которое несмотря на все старания его врагов продолжало оставаться свято в глазах народа, разрушать эту святость, возводя клевету на наиболее близких или наиболее преданных Царю лиц. Государыня и Распутин были весьма «удобными» целями: первая объявлялась «немкой» и «шпионкой», второй — «хлыстом», «развратником», «пьяницей» и тоже «шпионом». В народе распространялся миф о том, как страной правит «безграмотный мужик» и «сумасшедшая», которыми пользуются германские агенты, появился миф о «распутинском окружении» и так далее. Эти нелепые и нечистоплотные мифы подхватывались не только левыми и либеральными депутатами из Государственной Думы, но и генерал-адъютантами Его Величества и даже великими князьями, в том числе и великим князем Николаем Николаевичем. Все с восторгом повторяли «героический» ответ Николая Николаевича Распутину, просившему разрешения приехать в Ставку: «Приезжай — повешу», но никому в голову не приходила мысль, а была ли такая просьба со стороны Распутина и отвечал ли в действительности на нее великий князь? Но русское общество это не интересовало: оно хотело верить в эти легенды, как хотел в них верить великий князь Николай Николаевич, как хотел в них верить генерал Алексеев, генерал Рузский и другие. Спиридович приводит слова одного предводителя дворянства, камергера и монархиста: «Идем к развязке, все порицают Государя. Люди, носящие придворные мундиры, призывают к революции. Правительства нет. Голицын — красивая руина. Протопопов — паяц. Императрицу ненавидят, как сторонницу Германии. Я лично знаю, что это вздор, неправда, клевета, я-то этому не верю, а все верят! Чем проще член Думы по своему социальному положению, тем больше в это верит...Все, раз навсегда, решили и поверили, что Она «немка» и стоит за Германию. Кто пустил эту клевету, не знаю. Но ей верят. С Царицы антипатия переносится на Государя. Его перестали любить. Его уже НЕ ЛЮБЯТ. Не любят, наконец, за то, что благоволит к Протопопову: ведь трудно же понять, как Он — Государь, умный человек, проправивший Россией двадцать лет, не понимает этого пустозвона... И все хотят его ухода... хотят перемены. А то, что Государь хороший, верующий, религиозный человек, дивный отец и примерный семьянин, — это никого не интересует. Все хотят другого монарха... И если что случится, вы увидите, что Государя никто не поддержит, за Него никто не вступится». [464]

После взятия русскими войсками Эрзурума в феврале 1916 года произошел один инцидент, который генерал Носков был склонен считать случайностью, но который в свете всего происшедшего навряд ли представляется таковым. Генерал Носков пишет, что его удивил холодный тон телеграммы Николая II, посланной им великому князю в ответ на его телеграмму, где он сообщал о взятии турецкой крепости: «Холодный тон царского ответа удивил всех. Вместо горячего и родственного адреса — официальные слова «Ваше Высочество!», вместо выражения радости — несколько слов благодарности. Лишь несколько человек знали причину этого. Вот она: редактор телеграммы великого князя, скорее всего, сам телеграфист, забыл сопроводить подпись великого князя надписью «генерал-адъютант», и получилось, что подпись была просто «НИКОЛАЙ». В таком виде она появилась в газетах. Только Царь имел право на такую подпись. На следующий день утром генерал Воейков сказал мне, войдя в мой кабинет:

Какую оплошность вы допустили вчера! И так как я не понял, добавил: Ну, вы вчера дали в газеты телеграмму великого князя с подписью «НИКОЛАЙ»! Государь крайне этим недоволен». [465]

Был ли случай с телеграммой действительной оплошностью редактора, или это был злой умысел, но он очень хорошо ложился в общую канву возвеличивания великого князя Николая Николаевича в ущерб имени Николая II.

Князь Львов, через своего представителя Хатисова, предлагал великому князю занять российский престол. [466] «9-го декабря, — пишет Мельгунов, — Львов развил перед собранием план дворцового переворота с целью свержения Николая II и замены неспособного монарха великим князем Николаем Ни­колаевичем. «Воцарение» Николая Николаевича должно было сопровождаться образованием ответственного министерства». [467] Позднее, уже после событий февраля 1917 года и всего произошедшего, Данилов писал, так же, как Деникин про Алексеева, что великий князь с «возмущением отверг это предложение». Но сам же на с. 323 упомянутого сочинения писал, что «великий князь, получив сведения о начавшемся в Петербурге революционном движении и образовании временного правительства, поручил Хатисову оповестить Тифлисский гарнизон о своем сочувствии народному движению, о чем лично объявил на приеме у себя и лидерам революционных партий, которые, в свою очередь, заверили его о своем к нему доверии». Марк Ферро пишет: «На Новый год великому князю Николаю Николаевичу, направленному командовать армией на Кавказ, через городского голову Тифлиса предложили занять место Николая II, как только все будет подготовлено. Великий князь отказался, считая, что «в разгар войны страна этого не поймет», однако, не осудил эту мысль и не предупредил об этом царя».  [468]

Но многие объективные факты говорят о том, что великий князь, в целом, согласился с планом Львова и его разговоры, «что страна не поймет» были лишь колебаниями, вызванными опасениями за личную безопасность. С.П. Мельгунов, который встречался и разговаривал по этому поводу с Хатисовым, пишет: «Хатисов был уполномочен вступить в переговоры с Николаем Николаевичем и ознакомить его с проектом дворцового переворота и выяснить, как великий князь отнесется к этому проекту и возможно ли будет рассчитывать на его содействие. В случае согласия Хатисов должен был бы прислать условную телеграмму: «Госпиталь открыт, приезжайте».

На мой вопрос, как реально предполагалось произвести переворот, Хатисов пояснил, что Николай Николаевич должен был утвердиться на Кавказе и объявить себя правителем и царем».

Этот отрывок наводит на следующие размышления. Хатисов говорит о перевороте, как о деле легком и, в общем, не сложном. От всего плана Львова веет авантюризмом и легкомыслием. Сам заговор какой-то опереточный, несерьезный. В самом деле, чего стоит одно только положение, что великий князь будет «утвержден на Кавказе, где провозгласит себя правителем и царем». Львов как будто не принимает во внимание тот факт, что Царь, оставаясь в Ставке среди генералитета, объявит великого князя бунтовщиком и велит, скажем, генералу Юденичу, его арестовать. Почему генерал Юденич не должен выполнить приказ своего Государя? Затем, если же все-таки к великому князю примкнут какие-то войска, то начнется гражданская война, что в условиях войны внешней приведет Россию к военному поражению. Царь будет вынужден ввести диктатуру, распустить Думу, арестовать оппозицию, в том числе, и самого Львова. Что же, Львов и великий князь этого не понимали? Или этого не понимали те силы, которые стояли за Львовым?

Ответ на это дает следующее свидетельство: «По словам Хатисова, Львов говорил, что у него есть заявление со стороны генерала Маниковского, что армия поддержит переворот. Предполагалось Царя арестовать и увезти в ссылку, а Царицу заключить в монастырь, говорили об изгнании и возможности убийства. Совершить переворот должны были гвардейские части, руководимые великими князьями. Какова могла быть при таких условиях судьба Наследника? На это как будто бы не давался определенный ответ. Скорее «воцарение» Николая Николаевича знаменовало собой смену «династии», а не «регентство»». [469]

Вот они, ключевые слова: «армия поддержит переворот». Все заговоры: и Гучкова, и Львова, и великих князей — ничего бы не значили, если бы не поддержка армии. Львов и Гучков могли планировать свои заговоры только при полной уверенности, что Царь не сможет опереться на войска, что они — под полным и надежным контролем поддерживающих переворот генералов. Армия, в лице высшего командного состава, а конкретно в лице генерал-адъютантов, не только поддерживала свержение Царя, но и, более того, выступала ведущей силой. Генерал-адъютанты приняли идею думской оппозиции о свержении Николая II и «ответственного министерства», поверив в их ложь о том, что без этого Россия не выиграет войны. Армия полагала, что ее участие в политической жизни страны необходимо, что к ней не прислушиваются, что Царь не собирается допускать ее к управлению государством. Думские же заговорщики это участие им гарантировали. Генерал-адъютанты думали, что, убрав Николая II, они поставят «своего царя», а кто им будет: великий князь Николай Николаевич, великий князь Михаил Александрович, или малолетний наследник Алексей Николаевич — им было абсолютно неважно, так как за спиной такого царя в любом случае стояли бы они. При этом генерал-адъютанты полагали, что, обладая военной силой, они смогут держать под контролем либералов. Они не могли себе представить, что их используют «в темную», и что та военная мощь, на которую они возлагали такие надежды, в скором времени рассеется, как дым, а сами они станут исполнителями разрушительной энергии тех самых господ из Думы, которых они презирали и которых они собирались держать в узде, и которые на их глазах разрушат до основания русскую армию.

Великий князь Николай Николаевич был одним из генерал-адъютантов, притом наиболее амбициозным. Его самолюбию льстила мысль стать «вождем всей земли русской». В то же время он не был уверен в успехе предприятия. Эти колебания нашли отражение во встречах великого князя с Хатисовым. «В Тифлисе, — пишет Мельгунов, — во время новогоднего приема, Хатисов изложил великому князю «проект Львова». Предложение не вызвало протеста со стороны Николая Николаевича. Николай Николаевич сделал лишь два возражения: ему представлялось «неясным, не будет ли народ оскорблен в своих монархических чувствах насильственным свержением монарха с престола; затем он хотел бы более определенно уяснить себе вопрос о том, как в случае низвержения Николая II отнеслась бы к этому событию армия». Николай Николаевич просил «два дня на размышление». Хатисов указывал, что немаловажное значение имел одновременный приезд в Тифлис (30 декабря) инкогнито великого князя Николая Михайловича со специальной целью посвятить Николая Николаевича в те суждения, которые перед тем имели между собой 16 великих князей по поводу критического положения и роли Императора. Через два дня Хатисов встретился с Николаем Николаевичем и узнал от него, что великий князь решил уклониться от участия в заговоре, мотивируя свой отказ мнением генерала Янушкевича, что армия настроена монархически и не пойдет против Царя. Передавая всю эту эпопею, надо подчеркнуть, что, по словам Хатисова, до сведения Николая Николаевича в эмиграции было доведено, что предполагается опубликовать рассказ Хатисова. Великий князь не протестовал. В последующей личной беседе с ним в Шуаньи Хатисов услышал подтверждение правильности рассказанного и сочувственное отношение к тому доверию, которое великий князь в свое время оказал левым общественным деятелям. Николай Николаевич готов был признать теперь, что его отказ был ошибочен». [470]

Мотивировка отказа великого князя от участия в заговоре представляется сомнительной. Неужели генерал Янушкевич знал о настроениях армии больше, чем великий князь, бывший Верховный Главнокомандующий? Неужели без Янушкевича он не знал, что армия «настроена монархически»? Разве для этого ему нужно было брать два дня на размышления? А сам Хатисов, который знал, что Львовым получен мандат от армейской верхушки на переворот, неужели он не мог довести это до сведения великого князя? Возможно, ответом на эти вопросы служит приезд великого князя Николая Михайловича в Тифлис и встреча его с Николаем Николаевичем. О том, что он туда приезжал и имел беседы с великим князем Николаем Николаевичем, пишет не только Мельгунов со слов Хатисова. Об этом же, правда, почему-то не называя Николая Михайловича по имени, пишет и генерал Данилов: «Приблизительно в это же время, — пишет он, — в Тифлис совершенно инкогнито прибыло одно высокопоставленное лицо, высланное из Петербурга, которое, видимо, ознакомило Великого Князя Николая Николаевича с суждениями, имевшими место в среде царской фамилии по поводу той рискованной политики, которая велась царствующим Императором и которая грозила гибелью России».[471]

Ясно, что речь идет о великом князе Николае Михайловиче, высланном Царем из столицы за недопустимые высказывания об Императрице Александре Федоровне. Сама личность великого князя Николая Михайловича, яркого историка, оригинала, блестящего офицера, неустанного критика всего и вся, атеиста, масона и сторонника реформ, придает его тифлисским встречам с великим князем Николаем Николаевичем особую остроту. Тем более, что оба великих князя терпеть не могли друг друга. Мы уже приводили уничижительные слова Николая Михайловича по поводу полководческих способностей своего родственника-главнокомандующего. Николай Николаевич платил ему тем же. Генерал Данилов в панегирике своему бывшему начальнику, как может, старается очернить имя великого князя Николая Михайловича, к тому времени расстрелянному большевиками. Он обвиняет его и в двуличности, и в политических амбициях, и в моральной нечистоплотности, и в зависти к великому князю Николаю Николаевичу. Но среди прочего Данилов приводит одни очень характерные слова Николая Михайловича, сказанные им Царю во время войны о своем родственнике: «Популярность его вовсе не идет на пользу Престолу или престижу Императорской фамилии. При возможности всяких смут после войны, надо быть начеку и наблюдать зорко за всеми ходами для поддержания сей популярности».[472]

В другом месте Данилов приводит слова Сазонова, сказанные им великому князю Николаю Михайловичу, что «все Великие Князья (за исключением все возраставшей популярности Великого Князя Николая Николаевича, несмотря на его удаление на Кавказ), потеряли любовь и уважение русского общества». [473]

Как известно, «прогрессивный блок» наиболее приемлемой для себя считал кандидатуру великого князя Михаила Александровича в качестве регента. Князь Львов, со своей стороны, хотел видеть на престоле Николая Николаевича и с ним поэтому неоднократно велись беседы. Великий князь был популярен и в политических кругах Антанты, которые имели большое влияние на думских заговорщиков. Естественно, что амбициозные и недалекие члены Дома Романовых, а таковых было перед закатом Империи множество, были не в восторге от подобного возвеличивания великого князя Николая Николаевича. Подыгрывая заговору и всячески интригуя против Николая II, великокняжеские кланы хотели видеть на престоле своих представителей. Особенно в этом была замечена великая княгиня Мария Павловна (старшая), которая мечтала сделать своего сына великого князя Кирилла Владимировича — Императором. На крайний случай великокняжеская семья была готова на воцарение наследника цесаревича Алексея Николаевича при регентстве великого князя Михаила Александровича, но видеть на престоле самолюбивого и плохо скрывающего к ней свое презрение великого князя Николая Николаевича она не хотела. Скорее всего, «съезд» 16 великих князей, о которых говорит Мельгунов, постановил довести до сведения великого князя Николая Николаевича свое отрицательное отношение к его кандидатуре в качестве «правителя .и царя». Иначе трудно объяснить, почему для встречи с Николаем Николаевичем в Тифлис отправился один из самых нелюбимых последним великих князей, и почему Николай Николаевич после встречи с ним так резко отказался от своего участия в заговоре.

Однако, как только до Кавказа дошли известия о февральской революции и отречении Государя, «герцог С.Г. Лейхтенбергский (пасынок великого князя Николая Николаевича) был экстренно командирован в Батум на специальном миноносце для свидания с Николаем Николаевичем. Эта миссия была секретная и настолько срочная, что командиру миноносца дано было предложение «сжечь котлы, но полным ходом доставить герцога к отходу батумского поезда». Тогда ходили слухи, что в контакте с Балтийским флотом и некоторыми войсковыми частями Черноморский флот должен был перейти в Батум и там, и по всему побережью, произвести демонстрацию в пользу Николая Николаевича, и доставить его через Одессу на Румынский фронт и объявить Императором, а герцога Лейхтенбергского — наследником». [474]

Были такие планы относительно великого князя Николая Николаевича у морского командования или нет, сказать трудно, но ясно, что если они и были, верхушка армии их не поддержала. Для Алексеева и его соратников возвращение Николая Николаевича означала бы возвращение его генералов (Данилова, Янушкевича и др.), которые начали бы наводить свои порядки. Для Алексеева, который с трудом выправлял результаты их «выдающегося» командования в 1914-15 годах, и который рассчитывал на свою ведущую роль в новой расстановке сил,-появление битых генералов во главе с великим князем было совсем нежелательно. У Алексеева были свои планы и «свой» заговор.

Глава 4. Николай II в западне.

Император Николай II не знал, до какой степени дошло общение между группой Гучкова и его генералами. В условиях с каждым днем растущей изоляции он мог лишь догадываться о каких-то проявлениях этого общения, но общей картины представить не мог. Он не мог себе представить, что обласканный и возвышенный им генерал, человек, с которым они про­работали два тяжелых года, человек, с которым они вместе готовили общие стратегические операции и приближали победу, сможет предать его. Тем не менее, Николай II почувствовал опасность.

Анна Вырубова писала, что Государь «высказывал сожаление, что в Петрограде и Царском Селе нет настоящих кадровых войск (в Петрограде стояли резервные полки), и выражал желание, чтобы полки гвардии поочередно приходили в Царское Село на отдых, думаю, чтобы, в случае нужды, предохранить от грозящих беспорядков. Первый приказ последовал Гвардейскому Экипажу выступить с фронта в Царское Село, но почти сейчас же получил контрордер от временного начальника штаба Верховного Главнокомандующего генерала Гурко, заменившего больного генерала Алексеева. Насколько япомню, командир Экипажа испросил тогда дальнейших приказаний Государя через дворцового коменданта. Государь вторично приказал Гвардейскому Экипажу следовать в Царское Село, но, не доходя Царского, снова Экипаж был остановлен высшими властями под предлогом, кажется, карантина, и только после третьего приказания Его Величества прибыл в Царское Село. Государь вызвал и другие гвардейские части. Так, например, он приказал уланам Его Величества следовать в Царское. Но Государь рассказывал, что приехавший генерал Гурко под разными предлогами отклонил приказание Государя». [475]

Иван Солоневич пишет по этому поводу: «Генералы не могли места найти для запасных батальонов на всем пространстве Империи. Или места в столице Империи для тысяч двадцати фронтовых гвардейцев. Это, конечно, можно объяснить и глупостью; это объяснение наталкивается, однако, на тот факт, что все в мире ограничено, даже человеческая глупость. Это была измена. Заранее обдуманная и заранее спланированная». «В половине февраля, — писал министр внутренних дел Протопопов, — Царь с неудовольствием сообщил мне, что приказал генералу В.И. Гурко прислать в Петроград уланский полк и казаков, но Гурко не выслал указанных частей, а командировал другие, в том числе, моряков гвардейского экипажа (моряки считались революционно настроенными)».[476]

 

Об этой измене пишет и великий князь Александр Михайлович: «Каким-то странным и таинственным образом приказ об их отправке в Петербург был отменен. Гвардейская кавалерия и не думала покидать фронт. Я вспомнил о генералах-изменниках, которые окружали Государя». [477]

В.Н. Воейков писал в своих воспоминаниях: «Государь мне сообщил о выраженном им генералу Гурко желании безотлагательно вернуть в Петроград с фронта одну из двух кавалерийских дивизий. Почему-то это желание царя генералом Гурко исполнено не было, и вместо гвардейской кавалерии он прислал в мое распоряжение в Царское Село находившийся на фронте батальон гвардейского экипажа». [478]

Перед Царем все более разверзалась пропасть. Как писал адвокат Н.П. Карабчевский: «Бедный Царь ездил в Ставку и обратно, сжимал в объятиях неразлучного с ним любимого сына и — увы! —- не чувствовал и не сознавал, что под его ногами уже звучит зловещая пустота. Незримой для него подземной работой пропасть подкопана была уже под его ногами. Еще шаг, другой, — и уже безразлично, твердый или осторожный, — и подкоп неминуемо обрушится, и пропасть поглотит его».  [479]

В середине февраля 1917 года, прервав проводимое им лечение почечной болезни, в Ставку поспешно вернулся генерал-адъютант Алексеев. Официальным объяснением этой поспешности было желание последнего непосредственно руководить подготовкой предстоящего летнего наступления. Это объяснение не выдерживает критики. Наступление намечалось на лето 1917 года и непосредственного присутствия начальника штаба в Ставке за 3 месяца до его начала не требовалось. Тем более, что и находясь в Крыму, Алексеев продолжал руководить его подготовкой. Дочь Алексеева пишет: «По свидетельству генерала М. Борисова, генерал Гурко»»все важнейшие меры обязан был докладывать Государю, не иначе, как с получением из Севастополя мнения генерала Алексеева». В декабре 1916 года генерал Алексеев, уже вставший с кровати, послал план действий на 1917 год, который и был утвержден». [480] Зачем Алексееву ехать в Ставку, поспешно, не долечившись, если план кампании уже им утвержден?

Прибыв в Могилев, Алексеев стал немедленно настаивать, чтобы Николай II вернулся в Ставку. «Из имеющихся источников, — пишет Г.М. Катков, — неясно, почему Алексеев настаивал на личном присутствии Верховного Главнокомандующего. Баронесса Буксгевден, в то время фрейлина императрицы, в своих мемуарах совершенно определенно говорит, что Государь выехал по телеграфной просьбе генерала Алексеева, не зная, в чем именно заключается спешное дело, требующее его присутствия. Это обстоятельство обретает известное значение в связи с показаниями Гучкова Муравьевской комиссии, что дворцовый переворот намечался на март и что для осуществления его предполагалось захватить Императорский поезд по дороге между Петроградом и Могилевом. Была ли просьба Алексеева (он мог и не знать, что эта просьба передана Царю) частью подготовки к перевороту? Во всяком случае, в этот момент никаких особо важных решений в Ставке, как будто, не принимали, и, судя по письмам Николая II жене, он надеялся скоро закончить текущие дела и вернуться в Петроград. <...> В свете последующих событий отъезд Императора в Могилев, предпринятый по настоянию Алексеева, представляется фактом, имевшим величайшее бедствие». [481]

Подруга императрицы Александры Федоровны Лилия Ден вспоминала: «Однажды вечером перед обедом тетушка (которую всегда приводили в ярость сплетни, порочившие Государыню Императрицу) позвонила мне и попросила тотчас же приехать к ней. Я застала ее в чрезвычайно возбужденном состоянии.

Рассказывают ужасные вещи, Лили, — воскликнула она. — Вот, что я должна тебе сказать. Ты должна предупредить Ее Величество.

Затем, уже более спокойным тоном, продолжала:

Вчера я была у Коцебу. Среди гостей было множество офицеров, и они открыто заявляли, что Его Величество больше не вернется со Ставки». [482]

Так генерал-адъютанты расставили западню для Императора. Осталось только его туда заманить.

Глава 5. Отъезд Императора Николая II в Ставку

22 февраля 1917 года Император Николай II выехал в Ставку из Царского Села. Накануне Государь осмотрел только что отстроенную в русском стиле трапезную в Федоровском городке. «Ему показали древние иконы и иконостасы из подмосковной церкви царя Алексея Михайловича, настенную живопись трапезной и несколько сводчатых палат. Царь несколько раз повторял: «Прямо сон наяву — не знаю, где я: в Царском Селе или в Москве, в Кремле». Потом он прошел в остальные комнаты. В гостиной он сел в мягкое кресло, долго рассматривал картину, на которой был изображен старый паровоз и несколько вагонов, показавшихся из-за поворота. «Так бы и сидел в этом уютном кресле, забыв о всех делах, да, к сожалению, они все время о себе напоминают»». [483]

Старый паровоз и несколько вагонов! Они уже показались из-за поворота. Какое мрачное предзнаменование в свете все­го последующего! Через день они унесут Императора в Могилев, чтобы через две недели привезти его обратно уже узником, обреченном на крестный путь и мученическую смерть. 22 февраля на перроне Царскосельского вокзала, под звон Федоровского Государева собора, Император Николай II простился с Императрицей и отправился в Ставку. Все было как обычно: почетный караул при отъезде, как всегда составлено «Дело о путешествии Его Величества в действующую армию». [484] В нем — «список лиц, сопровождавших Его Величество». Идут имена: министр двора граф Фридерикс, адмирал Нилов, дворцовый комендант Воейков, свиты генерал-майор Граббе, свиты генерал-майор граф Нарышкин, флигель-адъютант Мордвинов, герцог Лейхтенбергский, лейбхирург Федоров и так далее. На деле стоит дата: «начато 22.02.1917». Это дело не имеет даты окончания.

Отъезд Государя в Ставку был неожиданным. Полковник Мордвинов писал: «Во вторник 21 февраля 1917 года вечером <...> я получил от командующего Императорской главной квартиры, графа Фредерикса, указание, что согласно высочайшему повелению, я назначен сопровождать Государя в путешествии в Ставку. <...> Отбытие Императорского поезда из Царского Села было назначено около трех часов дня, в среду 22 февраля. Это уведомление было для меня неожиданным. Я накануне только что вернулся из Царского Села с дежурства по военно-походной канцелярии, и тогда еще не было никаких разговоров об отъезде. Внутреннее политическое положение было в те дни особенно бурно и сложно, ввиду чего Государь все рождественские праздники, весь январь и большую часть февраля, находился в Царском Селе и медлил с отбытием в Ставку». [485]

 

Дворцовый комендант Воейков свидетельствовал: «В 5 часов был кинематограф в Круглом зале Александровского дворца. <...> Когда кончился сеанс, я проводил Государя в его кабинет. По пути Его Величество обратился ко мне со словами: «Воейков, я решил в среду ехать на Ставку». Я знал, что Государь имел намерение ехать, но думал, что момент этот — не подходящий для его отъезда, и поэтому спросил, почему он именно теперь принял такое решение, когда на фронте, повидимому, все спокойно, тогда как здесь, по моим сведениям, спокойствия мало и его присутствие в Петрограде было бы весьма важно. Государь на это ответил, что на днях из Крыма вернулся генерал Алексеев, желающий с ним повидаться и переговорить по некоторым вопросам; касательно же здешнего положения Его Величество находил, что, по имеющимся у министра внутренних дел Протопопова сведениям, нет никакой причины ожидать чего-нибудь особенного».²[486]

Но неужели Николай II решил срочно ехать в Ставку только из-за того, что генерал Алексеев хотел поговорить с ним «по некоторым вопросам?». Понятно, что либо Алексеев собирался сообщить Государю что-то весьма важное, настолько, что требовался немедленный отъезд царя в Ставку, либо у Государя были иные причины для этого внезапного отъезда. На интересные выводы нас наталкивает целый ряд обстоятельств, предшествовавших отъезду Государя.

То, что Николай II уезжал срочно, по причине какого-то важного дела, видно из воспоминаний Вырубовой, которая пишет, что накануне отъезда «Государь пришел очень расстроенный. <...> Пили чай в новой комнате за круглым столом. На другой день утром, придя к Государыне, я застала ее в слезах.

Она сообщила мне, что Государь уезжает. Простились с ним, по обыкновению, в зеленой гостиной Государыни. Императрица была страшно расстроена. На мои замечания о тяжелом положении и готовящихся беспорядках Государь мне ответил, что прощается ненадолго, что через несколько дней вернется». [487]

То же самое пишет другая подруга Императрицы Александры Федоровны Юлия Ден: «Государь намеревался остаться с семьей, но однажды утром, после аудиенции генералу Гурко, он неожиданно заявил:

Завтра я уезжаю в Ставку.

Ее Величество удивленно спросила:

Неужели ты не можешь остаться с нами?

Нет, — ответил Государь. — Я должен ехать». [488]

Таким образом, мы видим, что на срочный отъезд Царя в Ставку повлияли два человека — генералы Алексеев и Гурко, то есть фактически два главнокомандующих. Чем они мотивировали необходимость такого скорого отъезда, до сих пор остается загадкой, но то, что этот отъезд был частью какого-то большого общего плана, не вызывает сомнений.

Около 19-го-20-го февраля великий князь Михаил Александрович приехал к Царю и убеждал его уехать в Ставку, так как «в армии растет большое неудовольствие по поводу того, что Государь живет в Царском и так долго отсутствует в Ставке». [489] Конечно, Николай II знал, насколько его брат подвержен различным влияниям, чтобы прислушиваться к его советам, но сам факт того, что великий князь озвучивал чьито мысли с такой настойчивостью, внушая Царю мысль об отъезде, говорит о многом.

Интересны действия министра внутренних дел А.Д. Протопопова в момент, когда он узнал об отъезде Государя. Воейков вспоминал, что после того, как услышал от Царя решение ехать в Ставку, он связался по телефону с Протопоповым. «»Александр Дмитриевич, — сказал я ему, — Государь решил в среду ехать на Ставку. Как ваше мнение? Все ли спокойно, и не является ли этот отъезд несвоевременным?» На это Протопопов, по обыкновению по телефону говоривший со мной на английском языке, стал мне объяснять, что я напрасно волнуюсь, так как все вполне благополучно. При этом он добавил, что в понедельник или во вторник, после доклада у Государя, заедет ко мне и подробно расскажет о происходящем, чтобы меня окончательно успокоить. После этого телефона я поехал к графу Фредериксу, вполне разделяющему мое мнение о несвоевременности отъезда Государя из Петрограда. В понедельник А.Д. Протопопов в Царском Селе не был, приехал во вторник вечером. Заехав после Дворца ко мне, он клялся, что все обстоит прекрасно, и нет решительно никаких оснований для беспокойства, причем обещал, в случае появления каких-либо новых данных, немедленно известить меня. На этом мы расстались. Оказалось, что А.Д. Протопопов, ручавшийся Государю, Императрице и мне за полное спокойствие в столице, вернувшись из Царского Села, в тот же вечер якобы рассказывал окружавшим его о том, сколько энергии он потратил на уговоры Государя не уезжать на фронт. Он рассказывал даже подробности доклада Его Величеству, подкрепляя свои слова изображением жестов, которыми Государь встречал его мольбы. Он говорил, что умолял Императрицу повлиять на Его Величество и уговорить его не ехать на Ставку. Для меня этот факт остается загадкой, так как Государь мне подтвердил сам, что министр внутренних дел Протопопов не видел никакого основания считать его отъезд несвоевременным. Где говорил А.Д. Протопопов правду — в Царском Селе или в Петрограде?» [490]

Действия министра внутренних дел наталкивают на мысль, что он, вольно или невольно, подыгрывал тем, кто любой ценой хотел отъезда Императора из Петрограда. Все приведенные выше факты говорят о том, что к февралю 1917 года против Николая II созрел заговор, для осуществления которого требовался обязательный отъезд Царя в действующую армию. Казалось бы, это противоестественно, ведь, давая возможность Царю уехать в армию, заговорщики как бы сами давали в его руки грозный механизм подавления этого самого заговора и любого бунта. Но в том-то и дело, что к февралю 1917 года верхушка армии была уже против Царя, и прежде всего, это касается генерала Алексеева.

Марк Ферро пишет по поводу отъезда Николая II в армию: «У Царя появилось предчувствие, что что-то замышляется, по крайней мере, в армии, после того, как брат Михаил сообщил ему о недовольстве в Ставке по поводу его длительного отсут­ствия. Царь, со своей стороны, знал о том давлении, которое хотели на него оказать союзники во время конференции в январе в Петрограде. Ему было известно, что английский посол сэр Джордж Быокенен поддерживает тесные отношения с Гучковым, Милюковым и великими князьями».[491]

 

А) Прибытие царя в Ставку и февральские события

23 февраля 1917 года Император Николай II прибыл в Ставку. «Для встречи Государя на вокзал Могилева прибыли: генерал-адъютант Алексеев, генераладъютант Иванов, адмирал Русин, генерал Клембовский, генерал Кондзеровский, генерал-лейтенант Лукомский, генерал-лейтенант Егоров, состоящий при штабе Походного Атамана генерал от кавалерии Смегин, протопресвитер о. Шавельский, губернатор и высшие начальствующие лица штаба Верховного Главнокомандующего», —говорится в книге пребывания Его Величества в Армии за февраль 1917 года. [492] Император отправился в штаб для очередного доклада о положении на фронте. Распорядок работы Императора по приезде в Ставку ничем не отличался от обычного. Об этом свидетельствуют записи камер-фурьерского журнала: «23.02. 1917. Четверг. В 3. 15 м. дня Его Величество в сопровождении министра Императорского Двора и особ Свиты отбыл на проживание в Губернаторский дом. В 3. 30 м. дня Его Величество изволил посетить Свой Штаб, возвратился в 4 ч. 40 мин. дня; 24. 02. 1917. Пятница. Государь посетил Свой Штаб и по возвращении от 12 ч. 15 м. принимал Начальника Бельгийской миссии генерала барона де Риккель; 25.02. 1917.

Суббота. От 10 утра Его Величество изволил посетить Свой Штаб. От 2 Государь в сопровождении Особ Свиты прогуливались на моторах. В 18-00 Государь отбыл ко всенощной в церковь Штаба». [493]

Началась обычная жизнь Ставки. Тем временем, в Петрограде вовсю уже шли беспорядки. Об этих беспорядках Царь узнал 24 февраля из разговора по прямому проводу с императрицей. «Телефонист мне передал, — пишет Дубенский, — что только что окончился разговор Государя (из его кабинета) с Императрицей в Царском, длившийся около получаса. По телефону узнал, что сегодня, 24-го февраля, в Петрограде бьши волнения на Выборгской стороне». [494] Однако ни характер, ни серьезность этих выступлений Государыня оценить еще не могла и, скорее всего, сообщила Царю о том, что волнения незначительные. 24 февраля она высылает Государю письмо в Ставку: «Вчера бьши беспорядки на Васильевском острове и на Невском, потому что бедняки брали приступом булочные. Они вдребезги разбили Филиппова и против них вызывали казаков. Все это я узнала неофициально». Тоже самое она писала в письме 25 февраля: «Это хулиганское движение, мальчишки и девчонки бегают и кричат, что у них нет хлеба, — просто для того, чтобы создать возбуждение, и рабочие, которые мешают другим работать».[495] Из писем видно, что Государыня также не была проинформирована о подлинных событиях. Иначе почему она, Императрица Всероссийская, узнает о них «неофициально»?

 

Как бы там ни было, но из первых, дошедших до него сообщений, Николай II не мог составить себе подлинного представления о событиях в Петрограде. «Государь, вероятно, не все знал, так как он был совершенно спокоен и никаких указаний не давал», — пишет Дубенский. Император был целиком поглощен событиями на фронте: «Государь внимательно следил за сведениями, полученными с фронта за истекшие сутки, и удивлял всех своей памятливостью и вниманием к делам». [496]

25 февраля Император совершил прогулку на автомобиле. «В субботу 25 февраля, — пишет Мордвинов, — была наша последняя продолжительная прогулка с Государем по живописному могилевскому шоссе к часовне, выстроенной в память сражения в 1812 году, бывшего между нашими и Наполеоновскими войсками. Был очень морозный день, с сильным леденящим ветром, но Государь, по обыкновению, был лишь в одной защитной рубашке, как и все мы, его сопровождавшие. Его Величество был спокоен и ровен, как всегда, хотя и очень задумчив, как все последнее время». [497]

Таким образом, мы видим, что, несмотря на создавшуюся в Петрограде опасную обстановку, ни Николай II, ни окружавшие его люди свиты почти ничего о ней знали, вернее, они не знали о масштабах волнений. За все первые дни событий ни одной официальной телеграммы о масштабах происходящего Государь не получил. 25 февраля в Петрограде пролилась первая кровь: на Знаменской площади был убит полицейский поручик Крылов, пытавшийся вырвать флаг у демонстранта, казаки отказывались разгонять мятежную толпу, провокаторы кидали бомбы в мирных людей и кричали, что это дело рук полиции, уже были выброшены лозунги «Долой Самодержавие!», а Государь обо всем этом ничего не знал. Как верно пишет О.А. Платонов: «В это последнее пребывание Государя в Ставке было много странного: в Петрограде творились страшные дела, а здесь царила какая-то безмятежная тишина, спокойствие более обычного. Информация, которая поступала Государю, шла через руки Алексеева. Сейчас невозможно сказать, в какой степени Алексеев задерживал информацию, а в какой степени эта информация поступала искаженной из Петрограда. Факт тот, что фактически до 27 числа Государь имел искаженное представление о происходившем в Петрограде». [498]

Тем не менее, он был обеспокоен событиями в Петрограде. 25 февраля, вечером, он посылает командующему Петроградским военным округом генералу Хабалову телеграмму: «Повелеваю завтра же прекратить в столице беспорядки, недопустимые в тяжелое время войны с Германией и Австрией. НИКОЛАЙ». Генерал Хабалов, то ли из-за растерянности, то ли из-за того, что боялся вверенных ему частей, то ли по каким-то другим причинам не предпринял ничего, чтобы исполнить недвусмысленный приказ царя. Как говорил сам Хабалов: «Эта телеграмма, как бы вам сказать? — быть откровенным и правдивым: она меня хватила обухом... Как прекратить «завтра же»...». 26 февраля, в воскресенье, в Петрограде наступило затишье, и Хабалов отправил Царю телеграмму, что беспорядки прекратились. Но не успела эта телеграмма дойти до адресата, как они возобновились с новой силой. Между тем, как Царь получил известие, что в городе все спокойно. Одновременно до Царя дошли сведения, что «забастовкой пекарей», как поначалу воспринимались события в Петрограде, воспользовалась Государственная Дума и ее председатель Родзянко, которые, как писал Воейков, «открыто вынесли свою революционную деятельность из стен Таврического дворца». 26 февраля в камер-фурьерскому журнале появляется запись: «26.02. 1917, воскресение. Сего числа в «Собрании указаний и распоряжений Правительства» был опубликован Высочайший указ «О роспуске Государственной Думы и Совета с назначением срока их созыва не позднее апреля 1917 года, в зависимости от чрезвычайных обстоятельств». Совет Старейшин Государственной Думы постановил не расходиться и всем оставаться на своих местах». [499]

Налицо был уже не просто бунт толпы, но государственный переворот. Между тем, до Царя доходили совершенно иные сведения. Министр внутренних дел Протопопов продолжал дезинформацию Николая II. В.Н. Воейков пишет: «На следующий день, (т.е. 25 февраля — П.М.)в субботу, я получил от А.Д. Протопопова телеграмму с извещением, что в городе беспорядки, но все клонится к их подавлению». В тот же день генерал А.И. Спиридович, находившийся в Царском Селе, от­правил Воейкову полученные сведения из департамента полиции: «Ничего грозного во всем происходящем усмотреть нельзя; департамент полиции прекрасно обо всем осведомленна потому не нужно сомневаться, что выступление это будет ликвидировано в самое ближайшее время». [500] Думается, что деятельность Родзянко по умалчиванию событий и телеграммы Протопопова, их искажающие, имели под собой одну цель — ввести Государя в заблуждение, с целью его дезориентировать и дать возможность революционному процессу принять такие широкие масштабы, которые позволили бы Государственной Думе начать шантаж Царя с требованием Ответственного министерства. Во всяком случае, таковы были планы Родзянко. Что же касается Гучкова, Милюкова, с одной стороны, и Керенского и Чхеидзе — с другой, то те преследовали свои, хотя и разные, но далеко идущие цели.

Родзянко начал забрасывать Ставку своими тревожными телеграммами лишь 27 февраля, и в этих телеграммах уже слышится шантаж. Телеграммы он почему-то посылал на имя командующего Северным фронтом генерала Рузского. «Волнения, начавшиеся в Петрограде, принимают стихийный характер и угрожающие размеры. Основы их — недостаток печеного хлеба и слабый подвоз муки, внушающий панику; но главным образом, полное, недоверие к власти, неспособной вывести страну из тяжелого положения. <...> Правительственная власть находится в полном параличе и совершенно беспомощна восстановить нарушенный порядок. России грозит унижение и позор, ибо война при таких условиях не может быть победоносно окончена. Считаю единственным и необходимым выходом из создавшегося положения безотлагательное призвание лица, которому может верить вся страна и которому будет поручено составить правительство, пользующееся доверием всего населения». [501] Ясно, что это «доверенное лицо» должен был быть либо сам Родзянко, либо князь Львов. Тот же самый шантаж и в телеграмме, посланной в Могилев: «Положение серьезное. В столице анархия. Правительство парализовано. Транспорт, продовольствие и топливо пришли в полное расстройство. Растет общее недовольство. На улицах происходит беспорядочная стрельба. Части войск стреляют друг в друга. Необходимо немедленно поручить лицу, пользующемуся доверием, составить новое правительство. Медлить нельзя. .Всякое промедление смерти подобно. Молю Бога, чтобы этот час ответственности не пал на Венценосца». [502] (К слову сказать, Родзянко слал свои телеграммы, не будучи уже председателем Государственной Думы, которая была к тому времени распущенной, а будучи, в глазах Царя, бунтовщиком, отказавшимся исполнить Высочайшую волю. Государь не ответил ему на телеграмму).

Телеграммы Родзянко кричали о революции и об угрозе династии. Естественно, что Николай II не верил Родзянко, а верил генералу Алексееву. А что же Алексеев и другие генералы? Фактически, они поддержали шантаж Родзянко. Рузский в начале посетовал: «Очень жаль, что с 24 по 27 февраля не удосужились сообщить о том, что делается в Петрограде. Надо думать, что и до 24 были признаки нарождающегося недовольства, грозящего волнениями, а также и об агитации среди рабочих и гарнизона Петрограда. Обо всем этом тоже не потрудились, может быть и с целью, сообщить на фронт». [503] В последнем Рузский был абсолютно прав. Но как действовал сам он — генерал Рузский? Он посылает Царю телеграмму, в которой говорится: «Ставка. Его Императорскому Величеству Государю Императору. Почитаю долгом представить на благовоззрение Вашего Величества полученную мною от председателя Государственной Думы телеграмму, указывающую на грозное положение в столице и внутри Государства, вызывающее тревогу за судьбу Родины. <...> Ныне армия заключает в своих рядах представителей всех классов, профессий и убеждений, почему она не может не отразить в себе настроения страны. Поэтому дерзаю всеподданнейше доложить Вашему Величеству о крайней необходимости принять срочные меры, которые могли бы успокоить население, вселить в 'него доверие и бодрость духа, веру в себя и в свое будущее. Эти меры, принятые теперь, накануне предстоящего оживления боевой деятельности на фронте, вольют новые силы в армию и народ для проявления дальнейшего упорства в борьбе с врагом; позволяю себе думать, что при существующих условиях репрессивные меры могут скорее обострить положение, чем дать необходимое, длительное удовлетворение». [504]

Фактически, это была полная поддержка требований Родзянко. Алексеев же пока своего мнения не высказывал. Во всяком случае, это мнение нигде не отражено. Но бесспорно, что Алексеев вел самые тесные переговоры с Родзянко и тот в своих планах опирался именно на него. Главной же целью Родзянко было — «Ответственное министерство». Скорее всего, нажимая на Рузского и Алексеева, Родзянко рассчитывал, что они смогут вырвать у Царя именно это решение.

О том, что именно линия Родзянко на «ответственное министерство» активно внедрялась в умы военнослужащих, хорошо видно из дневника полковника И.А. Артабалевского, из лейб-гвардии Стрелкового полка. Описывая февральские события 1917 года, Артабалевский приводит слова нижних чинов своего полка: «Подпрапорщик Дирегин: «У генерала Хабалова войск нет, господа все за Думу. Если уж господа с Думой, то нам тоже надо идти с нею. Наше дело простое — мужику господ слушаться. Им виднее».

Унтерофицер Шикун: «Я и раньше в мирное время честно служил Престолу и Отечеству в нашем батальоне. На войне тоже, благодаря Господу Богу, не подгадил. Теперь желаю также послужить Государю и Отечеству. Истинно говорю вам, что сослужить эту службу мне способно только под началом Родзянко. Он со своими за Веру, Царя и Отечество. А правительство — сами знаете какое, изменническое. Царя обманывает, Родину предает. Нету у меня никакой веры на него. Когда бы не великий князь Николай Николаевич, так России давно бы уже конец подошел. Никак невозможно простить членам правительства, что они доверие Царское так обманули»».[505]

Совершенно ясно, что унтер-офицер Шикун до всего, им сказанного, сам по себе не додумался. Он лишь повторяет чьи-то слова, ловко ему вложенные голову, в истинность которых, впрочем, он поверил. Как мы видим, солдаты данного полка выступали не против Царя, а за него, но против старого правительства и за смену этого правительства правительством Родзянко и Думы. Артабалевский продолжает дальше свои записи: «Стрелки и все прочие воинские чины постановили и утвердили лозунг, с которым они выступили против старого правительства: «Царь, новое правительство, война до победы». С этим пошли в Государственную думу. С трудом пробрались в Екатерининский зал. Все битком набито самой разно­шерстной публикой. К нам сейчас же вышел Родзянко и сказал короткую речь с призывом к порядку, на которую ответили: «Ура!» и здравицей «первому гражданину России». Узнав от меня лозунг, с каким мы пришли, он заметно просветлел лицом. Я пробрался в комнату рядом с той, в которой заседал Исполнительный комитет Государственной Думы. Тут ко мне подошел один из членов Думы, высокий с черной бородой, изысканно одетый. Кто это был, мне узнать не удалось. Он мне сказал, что Император Николай II, вероятно, будет принужден передать престол своему сыну — Цесаревичу Алексею, а за его малолетством опекуншей будет Императрица Александра Федоровна, а регентом — великий князь Михаил Александрович. В этот момент в разговор вмешался Милюков. Не думал, что он произведет на меня такое отталкивающее впечатление — хитрой, двуличной лисы. Бегающие за стеклами pince-nez глаза не внушали мне никакого доверия. Хитро поглядывая то на меня, то по сторонам, он интересовался узнать у меня об отношении стрелков к великому князю Михаилу Александровичу. Я ему ответил, что не понимаю его вопроса. Ежели Государь найдет нужным передать престол другому, то наш долг служить новому Государю. На это Милюков ничего не ответил и, неприятнохитро улыбнувшись, отошел от меня».[506]

Из этих дневниковых записей Артабалевского хорошо видно, что лозунг, с каким вышла на улицы армия («Царь, новое правительство, война до победы»), бьш аналогичен требованиям Родзянко и Думы. Именно внешний монархизм последних обманул войска, которые считали, что выступают за Царя и народ против изменников старого правительства. Но из этого же отрывка видно, как думская оппозиция, в данном случае в лице Милюкова, была готова сменить монархические лозунги, которые использовались с целью обмана армии, когда они стали уже не нужны. Родзянко, в данном случае, использовался заговорщиками «в темную». Монархической ширмой Родзянко заслонял тех оппозиционеров, которые стремились к свержению монархии как таковой, а не конкретно Николая II. Этот «монархизм» Родзянко ввел в заблуждение заговорщиков-генералов, которые были готовы идти на свержение Николая II и на «ответственное министерство», но большинство которых, безусловно, были против свержения монархии. Именно этим заблуждением объясняется то обстоятельство, что генералы Ставки поддержали с таким рвением тот шантаж Царя, с каким выступил Родзянко: сохранение трона в обмен на «ответственное министерство».

Однако неправильно было бы думать, что все воинские части придерживались подобного лозунга, и что в армии проводилась единственно линия Родзянко. Мы уже приводили отрывок из воспоминаний В. Бонч-Бруевича о сектантах-казаках, которые ему обещали «в народ не стрелять». Свое обещание казаки сдержали полностью. «Я наверное знаю, — продолжал писать В. Бонч-Бруевич, — что этот казачий полк один из первых был признан ненадежным. Это кем-то из их среды около Николаевского вокзала 27 февраля был смертельно ранен жандармский офицер, командовавший площадью и требовавший, чтобы казаки очистили площадь и стреляли в народ». [507] (Речь идет об убийстве полицейского поручика А. Крылова, мужественно пытавшегося противостоять мятежной толпе и убитого одним из казаков в тот момент, когда он выхватывал красный флаг из рук демонстранта).

Но все же главным в поведении армии было желание «не стрелять в народ», которым ловко воспользовались демагоги из Думы с целью шантажа Императора.

Но Николай II на шантаж не поддался. Родзянко через перепуганного князя Голицына, последнего председателя Императорского правительства, пытается выбить у Царя назначение «независимого» главы правительства. В ответ Николай II телеграфирует князю Голицыну: «О главном начальнике для Петрограда мной дано повеление начальнику моего штаба с указанием немедленно прибыть в столицу. То же относительно войск. Лично вам предоставляю все необходимые права по гражданскому управлению. Перемены в личном составе при данных обстоятельствах считаю недопустимыми. НИКОЛАЙ».[508] Одновременно Император принял решение вернуться в Царское Село, так как почувствовал ненадежность генералитета. Заговорщики прекрасно понимали, что, если Царь вернется в Петроград, революция будет подавлена. С их стороны начинается обработка великого князя Михаила Александровича. Ему, брату Императора, Родзянко и Голицын (председатель правительства!) внушают идею объявить себя регентом и, приняв командование над всеми войсками, назначить князя Львова главой правительства. Великий князь Михаил Александрович не был человеком государственного ума, не имел выдающихся государственных способностей, но предателем своего Царя он тоже не был. Он отказался выполнять предложения Родзянко. Но одну вещь последний все же убедил сделать великого князя. По наущению Родзянко великий князь Михаил Александрович направляет Императору телеграмму с предложением освободить нынешний состав Совета министров и назначить председателем нового совета — Львова. В конце телеграммы великий князь убеждает царя, опять-таки по наущению Родзянко, не приезжать в Царское Село. Император отвечает отказом и начинает организовывать подавление мятежа.

В 10 часов 25 минут вечера 27 февраля генерал Алексеев отправил телеграмму генералу Данилову: «Государь Император повелел генерал-адъютанта Иванова назначить Главнокомандующим Петроградским Военным округом; в его распоряжение, возможно скорее, отправить от войск Северного фронта в Петроград два кавалерийских полка по возможности из находящейся в резерве 15-й кавалерийской дивизии, два пехотных полка из самых прочных и надежных, одну пулеметную команду Кольта для Георгиевского батальона, который едет из Ставки. Нужно назначить прочных генералов, так как, по-видимому, генерал Хабалов растерялся, и в распоряжение генерала Иванова нужно дать надежных, распорядительных и смелых помощников. <...> Такой же силы отряд последует с Западного фронта, о чем иду говорить с генералом Квецинским.

Глава 6. Роль генералитета в отречении Николая II

Минута грозная, и нужно сделать все для ускорения прибытия прочных войск. В этом заключается вопрос нашего дальнейшего будущего». [509]

Как видим, Николай II, посылая генерала Н.И. Иванова, прекрасно оценивал сложившуюся обстановку и хорошо осознавал ее опасность. Он понимал, что решающим этапом в водворении порядка станет его личное присутствие в столице. Этим объясняется его решение, принятое 27 февраля, выехать в Петроград.

Генерал-адъютант Алексеев пытался уговорить Царя не покидать Ставку, но тот остался верен своему решению. 27 февраля Император объявил В.Н. Воейкову, что уезжает и приказал сделать все распоряжения для отъезда. Исполнив приказ, Воейков «доложил Государю, что он может сейчас же ехать ночевать в поезд, что все приготовлено, и что поезд может через несколько часов идти в Царское Село. Затем я прошел к генералу Алексееву предупредить о предстоящем отъезде. Я его застал уже в кровати. Как только я сообщил ему о решении Государя безотлагательно ехать в Царское Село, его хитрое лицо приняло еще более хитрое выражение, и он с ехидной улыбкой слащавым голосом спросил у меня: «А как же он поедет? Разве впереди поезда будет следовать целый батальон, чтобы очищать путь?» Хотя я никогда не считал генерала Алексеева образцом преданности Царю, но был ошеломлен как сутью, так и тоном данного им в такую минуту ответа. На мои слова: «Если вы считаете опасным ехать, ваш прямой долг мне об этом заявить», генерал Алексеев ответил: «Нет, я ничего не знаю; это я так говорю». Я его вторично спросил: «После того, что я от вас только что слышал, вы должны мне ясно и определенно сказать, считаете вы опасным Государю ехать или нет?» — на что генерал Алексеев дал поразивший меня ответ: «Отчего же? Пускай Государь едет... ничего». После этих слов я сказал генералу Алексееву, что он должен немедленно сам лично пойти и выяснить Государю положение дел: я думал, что если Алексеев кривит душой передо мной, у него проснется совесть и не хватит сил лукавить перед лицом самого Царя, от которого он видел так много добра». [510]

Но Воейков ошибался. Совесть позволила Алексееву спокойно смотреть, как поезд унесет Императора в расставленную западню, откуда уже Государю было не выбраться. Все было просчитано и разыграно на уровне образцового начальника штаба. В 2 часа 10 минут ночи Николай II принял в своем поезде генерала Иванова и дал ему последние указания. «Генерал Иванов вошел в вагон вместе с Государем и оставался долго у Его Величества», — вспоминал Мордвинов. [511] В 17 часов 28 февраля царский поезд вышел из Могилева в Царское Село. [512]

Ораторов Думы в Петрограде охватывает паника при одной мысли, что поезд дойдет до столицы. Во-первых, придется отвечать за содеянное, а во-вторых, все надежды на захват власти рухнут. Выход был один: любой ценой не допустить Царя в столицу. С.И. Шидловский писал: «Временною властью были приняты все меры, чтобы не допустить его (Николая II — П.М.) в Петроград из опасения личного его появления». Между тем, открытое противодействие означало прямой мятеж, который нельзя было бы прикрыть демагогической заботой «о судьбах династии».[513]

Не допустить Царя в Петроград было возложено на А. А. Бубликова. Именно Бубликов создал ложную информацию о том, что железнодорожный путь возле Луги перерезан революционными войсками, и путь на столицу отрезан. Но Бубликов был лишь исполнителем. «Подлинными организаторами погони, — пишет Брачев, — или правильнее, блокирования царского поезда и предательского направления его в Псков — прямо в руки заговорщика Н.В. Рузского — был член Верховного совета Великого Востока народов России Н.В. Некрасов. <...> Самое поразительное в этой истории — так это удивительная синхронность действий А.А. Бубликова и ближайшего окружения царя, которое сумело-таки изменить первоначальный курс его поезда и повернуть на запад — на Псков, где якобы под командованием генерала Н.В. Рузского еще оставались надежные части Северного фронта. Это, как скоро выяснилось, была ловко подстроенная заговорщиками западня, так как именно Рузский как раз и являлся одним из деятельных участников готовящегося на апрель 1917 года государственно­го переворота. Ничего этого, разумеется, Царь не знал, и вечером 1 марта 1917 года его поезд благополучно прибыл в Псков». [514]

Между тем, Родзянко, который вплоть до 28 февраля считал себя «вождем восставшего народа», постепенно вытесняется более энергичными и решительными деятелями, уже требовавшими отречения царя от престола. Родзянко боялся пойти на это. Он пребывал в полной растерянности. Родзянко вновь обращается за помощью именно к военным.

Безусловно, все предшествующие годы, объективно подрывая, как только возможно, царскую власть, камергер М.В. Родзянко не хотел свержения монархии. Он только хотел, чтобы его предложения, которые так ценились «передовым» и «просвещенным» обществом, были услышаны Царем. Но Царь никак не хотел к ним прислушиваться. И Родзянко, слепо повторял и передавал Царю предостережения и угрозы тех, кто ловко использовал его амбиции для осуществления своих целей, главной из которых, как он считал, было создание «Ответственного министерства». Н. А. Маклаков в письме Николаю II определял Родзянко так: «Родзянко, Ваше Величество, — писал он, — только исполнитель, напыщенный и неумный, а за ним стоят его руководители, гг. Гучковы, кн. Львов и другие систематически идущие к своей цели. В чем она? Затемнить свет Вашей Славы, Ваше Величество, и ослабить силу значения святой, истинной и всегда спасительной на Руси идеи самодержавия». [515]

 

П.Н. Милюков no-существу писал то же самое: «По своему положению Родзянко выдвигался на первый план в роли рупора Думы и общественного мнения. «Напыщенный и неумный», — говорил про него Маклаков. «Напыщенным» Родзянко не был; он просто и честно играл свою роль. Но мы его знаем: он вскипал, надувался сознанием своей великой миссии и «тек в храм». «Неумен» он был; в своих докладах, как и в своих воспоминаниях, он упрощал и утрировал положение — вероятно, под влиянием Гучкова. Паникерство было ему свойственно».[516]

Накануне отъезда царя в Ставку, во время Высочайшей аудиенции, Родзянко вновь повторил это требование и, видя раздражение царя, он, якобы, сказал: «Вы, Ваше Величество, со мной не согласны, и все останется по-старому. Результатом этого будет революция и такая анархия, которую никто не удержит». [517] Естественно, что одним из лидеров этой революции Родзянко видел себя. Но вот когда эта революция наступила, оказалось, что быть вождем «восставшего народа» председатель Государственной Думы Его Императорского Величества абсолютно не способен. Оказалось, что и сам он не очень-то стал нужен тем, кто долгие годы постоянно льстил и возвеличивал его. Родзянко оттесняли от дел решительно и неумолимо. Как-то неожиданно оказалось, что и столь любимое им требование Ответственного министерства больше не актуально, а говорят уже об отречении от престола. Откуда-то появился какой-то Исполнительный Комитет, требовавший уже вообще свержения монархии.

В этих условиях перепуганный Родзянко вновь пытается найти опору в генерале Алексееве. «Обнаружив, что во Временном Комитете Государственной Думы положение его «изолировано, — пишет Г.М. Катков, — Родзянко, естественно, пытался в своей претензии на власть опереться на какую-либо реальную силу. В предшествующие дни он имел тесные контакты с военными, это толкнуло его искать поддержки в главнокомандовании». [518] Именно на Алексеева была возложена роль главного уговорщика командующих фронтами, с целью убедить их, что только уступки Думе могут спасти положение. При этом Алексеев, вольно или невольно, их дезинформировал. До вечера 28 февраля посылаемые им телеграммы командующим фронтами содержали тревогу и опасения по поводу того, что творится в Петрограде. Так, 28 февраля Алексеев информировал генералов: «Мятежники во всех частях города овладели важнейшими учреждениями. Войска под влиянием утомления и пропаганды бросают оружие, переходят на сторону мятежников, или становятся нейтральными. Все время на улицах идет беспорядочная стрельба; всякое движение прекращено; появляющихся офицеров и нижних чинов с оружием разоружают. Сообщая об этом, прибавляю, что на всех нас лег священный долг перед Государем и Родиной сохранить верность долгу и присяге». [519]

Но уже вечером того же 28 февраля Алексеев посылает генералу Иванову, отправленному Государем в Петроград подавить мятеж, телеграмму совершенно иного содержания: «Частные сведения говорят, что 28 февраля в Петрограде наступило полное спокойствие. Войска, примкнув к Временному правительству в полном составе, приводятся в порядок. Временное правительство под председательством Родзянки, заседая в Государственной думе, пригласило командиров воинских частей для получения приказов по поддержанию порядка. Воззвание к населению, выпущенное Временным правительством, говорит о незыблемости монархического начала в России, о необходимости оснований для выбора и назначения правительства. Ждут с нетерпением прибытия Его Величества в Царское, чтобы представить ему все изложенное и просьбу принять это пожелание народа. Если эти сведения верны, то изменяются способы ваших действий, переговоры приведут к умиротворению, дабы избежать позорной междоусобицы, столь желанной нашему врагу, дабы сохранить учреждения, заводы и пустить в ход работы.<...> Доложите Его Величеству все это и убеждение, что дело можно привести к хорошему концу, который укрепит Россию».[520]

Нет нужды доказывать, что телеграмма Алексеева абсолютно не соответствовала действительности. 28 февраля в городе была полная анархия. Солдаты разбрелись по казармам, генерал Хабалов оказался в полном одиночестве в изолированном Адмиралтействе. Все его действия не только ни к чему не приводили, но еще более подчеркивали полную беспомощность. Объявленное им в Петрограде осадное положение, напечатанное на афишах, никто не смог прочитать, так как не было клея и их разбросали по улицам, где они были подхвачены ветром и затоптаны толпою в снег. 28 февраля вечером генералы решили прекратить всякое сопротивление. Министры уже сдались давно. Самое удивительное, что сопротивляться было некому. Были толпы народа, легко разгоняемые при наличии войск, был беспомощный и несостоятельный Временный Комитет Государственной Думы, в страхе ожидавший развязки событий, столь им ранее желаемых. Но уже появился Исполнительный Комитет Петроградского Совета, самовольно занявшего одно из крыльев Таврического дворца, и все более и более забиравший власть у Родзянко. Этот Комитет требовал свержения монархии. Поэтому утверждения Алексеева о «незыблемости монархического начала», которое проявило, якобы, Временное правительство, также не соответствуют действительности. Цель Алексеева была ясна — ни в коем случае не допустить со стороны генерала Иванова решительных действий по подавлению бунта. Г.М. Катков считает, что это решение Алексеев принял, будучи обманутым Родзянко, который выдавал желаемое за действительное. Навряд ли это так. Алексеев, который Родзянко иначе как «болтливым индюком» не называл, не мог пойти так легко на поводу у него. Скорее все­го, Алексеев, который уже давно играл ту же роль, что и Родзянко, роль осуществителя чужих целей, дал себя убедить, так как тоже считал «Ответственное министерство» выходом из положения. Доказательством этому служит тот факт, что 1-го марта Алексеев посылает фактически задержанному в Пскове Николаю II проект манифеста, в котором говорится: «Его Императорскому Величеству. Ежеминутно растущая опасность распространения анархии по всей стране, дальнейшего разложения армии и невозможность продолжения войны при создавшейся обстановке настоятельно требуют немедленного издания высочайшего акта, могущего еще успокоить умы, что возможно только путем призвания ответственного министерства и поручения составления его председателю Государственной Думы. Поступающие сведения дают основание надеяться на то, что думские деятели, руководимые Родзянко, еще могут остановить всеобщий развал и что работа с ними может пойти, но утрата всякого часа уменьшает последние шансы на сохранение и восстановление порядка и способствует захвату власти крайне левыми элементами. Ввиду этого усердно умоляю Ваше Императорское Величество на немедленное опубликование из Ставки нижеследующего манифеста...». [521] Далее следует проект манифеста, в котором учреждается «ответственное министерство». Если учесть, что Рузский в Пскове требовал от Государя то же самое, складывается вполне ясная картина давления на Царя со стороны генералитета с требованием именно «Ответственного министерства», то есть очевидно, что генералитет проводил линию Родзянко.

Николай II, отправляясь в Псков, не очень-то надеялся на Рузского. Его приезд в Псков был вынужденным шагом. Генерал Лукомский писал: «Что, собственно, побудило Государя направиться в Псков, где находился штаб Главнокомандующего Северного фронта, генерала Рузского, а не вернуться в Ставку в Могилев? Объясняют это тем, что в бытность в Могилеве при начале революции — он не чувствовал твердой опоры в своем начальнике штаба генерале Алексееве и решил ехать к армии на Северный фронт, где надеялся найти более твердую опору в лице генерала Рузского». [522] Полковник Мордвинов возражает против этого утверждения: «К генералу Рузскому и его прежнему, до генерала Данилова, начальнику штаба генералу Бонч-Бруевичу Его Величество, как и все мы, относились с безусловно меньшим доверием, чем к своему начальнику штаба, и наше прибытие в Псков явилось вынужденным и совершенно непредвиденным при отъезде. Государь, стремясь возможно скорее соединиться с семьей, вместе с тем стремился быть ближе к центру управления страной, удаленному от Могилева». [523]

Тем не менее, Николай II рассчитывал на Рузского. Рузский командовал войсками огромного фронта и Царь, если Рузский был бы верен присяге, оказался бы не только в полной безопасности, но и получил бы мощное средство по подавлению мятежа. «Когда «блуждающий поезд» приближался к Пскову, — пишет Г.М. Катков, — пассажиры его надеялись, что приближаются к тихой гавани, и что личное присутствие Императора произведет магическое действие. Государь был вправе ждать, что главнокомандующий Северным фронтом первым делом спросит, какие будут приказания. Однако, произошло совсем другое». [524]

Псков встретил Государя мрачно. «Будучи дежурным флигель-адъютантом, — пишет полковник А.А. Мордвинов, — я стоял у открытой двери площадки вагона и смотрел на приближающуюся платформу. Она была почти не освещена и совершенно пустынна. Ни военного, ни гражданско­го начальства (за исключением, кажется, губернатора), всегда задолго и в большом числе собирающегося для встречи Государя, на ней не было. Где-то посередине платформы находился, вероятно, дежурный помощник начальника станции, а на отдаленном конце виднелся силуэт караульного солдата. Поезд остановился. Прошло несколько минут. На платформу вышел какой-то офицер, посмотрел на наш поезд и скрылся. Еще прошло несколько минут, и я увидел, наконец, генерала Рузского, переходящего рельсы и направляющегося в нашу сторону. Рузский шел медленно, как бы нехотя, и, как нам всем показалось, нарочно не спеша. Голова его, видимо, в раздумье была низко опущена. За ним, немного отступя, шли генерал Данилов и еще два-три офицера из его штаба».[525]

Что же сказал генерал Рузский, оказавшись в вагоне? Поддержал ли он своего Государя, подтвердил ли свою готовность исполнить свой долг перед ним? Ничего подобного. «Теперь уже трудно что-нибудь сделать, — с раздраженной досадой говорил Рузский, — давно настаивали на реформах, которые вся страна требовала... не слушались... теперь придется, быть может, сдаваться на милость победителя». Встретившись с Императором, Рузский высказал соображение, что надо соглашаться на «Ответственное министерство». Можно себе представить горечь Николая II, который, вместо опоры, встретил в лице Рузского очередного своего противника. Николай II высказал мысль, что он не может пойти на этот шаг, что он хранит не самодержавие, а Россию. В ответ он услышал почти требование Рузского «сдаваться на милость победителя». Только теперь перед Царем стала проясняться вся глубина заговора. «Когда же мог произойти весь этот переворот?» — спросил он Рузского. Тот отвечал, что «это готовилось давно, но осуществлялось после 27-го февраля, т.е. после отъезда Государя из Ставки».¹[526] «Перед Царем встала картина полного разрушения его власти и престижа, полная его обособленность, и у него пропала всякая уверенность в поддержке со стороны армии, если главы ее в несколько дней перешли на сторону врага», — пишет генерал Дубенский.²[527]

С этого момента Император окончательно понял, что он в ловушке и что он ничего не может предпринять. Д.С. Боткин, брат расстрелянного с Царской Семьей в Екатеринбурге лейбмедика Царской Семьи, писал в 1925 году: «Революция началась задолго до того дня, когда А.И. Гучков и Шульгин добивались в Пскове отречения Государя. Как теперь установлено, Государь фактически был узником заговорщиков еще до подписания отречения. Когда Царский поезд остановился на станции Псков, Государь уже не был его хозяином. Он не мог направлять свой поезд согласно его желанию и усмотрению, и самая остановка в Пскове не была им намечена. Генерал Радко-Дмитриев говорил впоследствии, что если бы Государь, вместо того, чтобы ожидать в своем вагоне думских делегатов из Петербурга, сошел бы на станции Псков и поехал в автомобиле по направлению расположений войск вверенной ему армии, события приняли бы совсем иной оборот. Несомненно, что прием Государем г.г. Гучкова и Шульгина в штабе Радко-Дмитриева носил бы иной характер и имел бы совершенно иные последствия; но остается под вопросом: мог ли Государь осуществить свой отъезд на автомобиле со станции Псков? Мы не должны забывать, что вся поездная прислуга, вплоть до последнего механика на Царском поезде, была причастна к революции». [528]

Когда читаешь воспоминания членов царской свиты о событиях февраля 1917 года, то невольно поражаешься какой-то их беспомощности и обреченности. Никто из них и не пытался действенно помочь монарху, хотя бы морально поддержать его, а все надеялись на «авось», на «чуточную мечту». В этих условиях, единственным, кто продолжал сопротивляться и отстаивать монархию, был сам Николай II. В 1927 году вышла цитируемая нами книга «Отречение Николая И» со вступительной статьей М. Кольцова. Кольцов был тогда в стане победителей, тех, кто истреблял Романовых «как класс», кто всячески клеветал и унижал память последнего Царя. Тем более для нас интересен тот неожиданный вывод Кольцова, когда он пишет о Николае II: «Где тряпка? Где сосулька? Где слабовольное ничтожество? В перепуганной толпе защитников трона мы видим только одного верного себе человека — самого Николая. Нет сомнения, единственным человеком, пытавшимся упорствовать в сохранении монархического режима, был сам монарх. Спасал, отстаивал царя один Царь. Не он погубил, его погубили».[529]

Лишь после того, как великий князь Николай Николаевич и все командующие фронтами: генералы Алексеев, Брусилов, Эверт, Сахаров, Рузский, адмирал Колчак прислали ему телеграммы или передали их устно «со слезными» просьбами отречься, он понял: все — круг замкнулся. Архимандрит Константин (Зайцев) писал: «Чуть ли не единственным человеком, у которого не помутилось национальное сознание, был Царь. Его духовное здоровье ни в какой мере не было задето тлетворными веяниями времени. Он продолжал смотреть на вещи просто и трезво. В столице, в разгар войны — Великой войны, от исхода которой зависели судьбы мира! — возник уличный бунт! Его надо на месте подавить с той мгновенной беспощадностью, которая в таких случаях есть единственный способ обеспечить минимальную трату крови. Это было Царю так же ясно, как было ему ясно при более ранних столкновениях с общественным мнением, что во время войны, и притом, буквально, накануне конечной победы над внешним врагом, нельзя заниматься органическими реформами внутренними, ослабляющими правительственную власть. Царь был на фронте во главе армии, продолжавшей быть ему преданной. Так, кажется, просто было ему покончить с бунтом! Но для этого надобно было, чтобы то, что произошло в столице, было воспринято государственно-общественными силами, стоящими во главе России, именно как «бунт». Для этого надобно было, чтобы Царь мог пойти усмирять столичный «бунт», как общерусский Царь, спасающий Родину от внутреннего врага, в образе бунтующей черни грозящего ее бытию! Этого как раз и не было. Между бунтующей чернью и Царем встал барьер, отделивший страну от ее Богом Помазанного Державного Вождя. И встали не случайные группы и не отдельные люди, а возникла грандиозная по широте захвата коалиция самых разнокачественных и разномыслящих групп людей, объединенных не мыслью о том, как сгрудиться вокруг Царя на защиту страны, а — напротив того, мыслью о том, как не дать Царю проявить державную волю: мыслью о том, как — страшно сказать! — спасти страну от Царя и его Семьи. Что же было делать Царю? Укрыться под защитой оставшихся ему верных войск и идти на столицу, открывая фронт внутренней войны и поворачивая тыл фронту внешнему? Достаточно поставить этот вопрос, чтобы понять невозможность вступления Царя на этот путь. Государь внезапно оказался без рук: он ощутил вокруг себя пустоту. Вместо честных и добросовестных исполнителей своих предначертаний он уже раньше все чаще видел «советников» и «подсказчиков», в глазах которых «Он» мешал им «спасти» Россию!»[530]

«Падение Императора Николая II, — пишет протоиерей отец Александр Шаргунов, — было, несомненно, результатом столкновения между монархией и русской элитой. Поскольку причиной этого конфликта явились глубокие различия в философском подходе, можно утверждать, что Император потерял свой трон и жизнь из-за своего религиозного мировоззрения и народной ориентации. Другой поразительной особенностью Николая II как Императора было его исключительное чувство долга и ответственности. Эта черта видна во всех его действиях, но ради краткости достаточно будет сосредоточиться на его наиболее судьбоносных решениях. После военных поражений 1915 года Николай II принял верховное командование над русскими вооруженными силами. В отравленной политической атмосфере того времени он тем самым подвергал себя громадному риску, связывая свое пребывание на троне с исходом войны. Следует подчеркнуть, что этот риск был очевиден для всей русской элиты, и совершенно ясно, что и для самого Императора. Много критики было высказано по поводу действий Императора как Верховного командующего. Но неоспоримым фактом является то, что покуда он занимал этот пост, русская армия была способна устоять перед лицом врага, обладавшего значительным техническим и организационным преимуществом. Само отречение может рассматриваться как акт долга: самые близкие ему люди (командующие армией и «монархисты») говорили, что он должен уйти ради Отечества. Николай II пожертвовал своим Императорским троном, хотя он ясно понимал, что после этого он будет зависеть от милости своих врагов». [531]

Вопрос о степени участия и осведомленности генералов в перевороте и свержении Царя до сих пор остается открытым. Целый ряд исследователей, иногда совершенно противоположных взглядов, как например, Катков и Аврех, считают недоказанным факт подготовки генералами переворота. Катков считает, что Алексеев примкнул к перевороту только 1-го марта. Аврех вообще полагает, что осторожный Алексеев находился лишь в «верноподданнической оппозиции». Однако, есть целый ряд обстоятельств, заставляющих полагать, что Алексеев и другие представители генералитета знали о готовящемся перевороте заранее и заранее ему способствовали. Адмирал Нилов говорил Дубенскому 2-го марта 1917 года: «Ведь знал же этот предатель Алексеев, зачем едет Государь в Царское Село. Знали же вес деятели и пособники происходящего переворота, что это будет 1-го марта, и все-таки, спустя только одни сутки, т.е. за одно 28 февраля, уже спелись и сделали так, что Его Величеству приходится отрекаться от престола. <...> Эта измена давно подготовлялась и в Ставке и в Петрограде. <...> Давно идет ясная борьба за свержение Государя, огромная масонская партия захватила власть и с ней можно только открыто бороться, а не входить с ней в компромиссы». [532]

Мы уже писали о связях Алексеева с Гучковым, Львовым и Родзянко. Мы уже приводили слова Воейкова о «хитром взгляде» Алексеева, которым он провожал Царя в путь в Царское из Могилева, его «провидческие» слова о том, что «придется путь расчищать», а ведь все это было до 1-го марта.

Но будучи втянутыми в этот переворот, генералы до конца не представляли себе его последствий. Они воображали, что он введет их в состав новой власти, которая должна была по заслугам оценить их помощь. На деле все оказалось с точностью наоборот. После целого ряда унижений они были отвергнуты новыми властителями, которые чурались их. Дальнейшая судьба генералов-заговорщиков была трагична и поучительна.

Великий князь Николай Николаевич, «коленопреклоненно» умолявший Царя отречься, побыл в должности главнокомандующего несколько дней, после чего с оскорбительной формулировкой отправлен в отставку «как Романов».

Генерал Алексеев, после короткого взлета на пост главно­командующего, был отставлен Временным правительством. «Рассчитали, как прислугу», — жаловался он. На его глазах те, кому он помог прийти к власти, развалили армию и погубили ее, приведя, своей бездарностью, к власти большевиков. «Я оказался неудобным, — сокрушался отставленный генерал, — неподходящим тем темным силам, в руках которых, к глубокому сожалению, безответственно находятся судьбы России, судьбы армии. Не ведая, что творят, не заглядывая в будущее, мирясь с позором нации, с ее неминуемым упадком, они, эти темные силы, видели только одно, что начальник армии, дерзающий иметь свое мнение, не нужен, что русская армия не имеет права сидеть, сложа руки, в окопах, а должна бить неприятеля и освобождать наши русские земли, занятые противником, для них неудобен и нежелателен. Меня смели...».[533] Но даже тогда, видя, что делают с Россией «темные силы», у Алексеева не прозвучали слова раскаяния за то, что именно он и его соратники сыграли решающую роль, чтобы вырвать Россию из рук законного царя и отдать в те самые «темные руки».

Свои дни Алексеев закончил одним из инициаторов братоубийственной войны, скончавшись в Екатеринославе от тифа.

Генерал Брусилов тоже ненадолго оказался во главе армии «свободной России». Бывший генерал-адъютант Императора, он ездил на митинги, где выступал под красными знаменами перед солдатами, убеждая их идти радостно на смерть во имя свободы, и те же солдаты прогоняли его под свист и улюлюканье. Столкнувшись с постоянным вмешательством самовлюбленного Керенского в военные дела, Брусилов, по старой памяти, в резкой форме пытался указать последнему на недопустимость подобного. Но перед Брусиловым был уже не тактичный и спокойный Государь, а истеричный и резкий «министр-председатель». Он немедленно снял Брусилова с его поста. После Октябрьского переворота, на службе у большевиков, Брусилов написал письмо к врангелевским офицерам в Крыму с предложением сдаться, лично гарантируя им жизнь и свободу. Когда же большевики их всех расстреляли, то для Брусилова это был тяжелый моральный удар, который он переживал остаток дней и который свел его преждевременно в могилу.

Генерал Деникин смог также вскоре убедиться в «мудрости» новой власти. Видя кругом развал государства и армии, вызванные «великой и бескровной революцией», он вместе со своим боевым товарищем генералом Лавром Корниловым, тем самым, который в марте 1917 года по приказу Временного правительства арестовал в Александровском дворце Императрицу Александру Федоровну, выступил против Временного правительства. Арестованный Керенским, он бежал на Дон и принял участие в братоубийственной войне. Неумелое командование Деникина - одна из главных причин неудачи Белого дела, и после кровавой новороссийской катастрофы он сдал командование и уехал за границу.

Генерал Крымов, храбрый боевой командир и одновременно посредник между думскими заговорщиками и армией в деле организации государственного переворота, после неудачи Корниловского выступления, в котором он принимал участие, покончил с собой.

Как писал А.А. Керсновский: «Так дали себя обмануть честолюбивым проходимцам генерал-адъютанты Императора Всероссийского. Невежественные в политике, они приняли за чистую монету все слова политиканов о благе России, которую сами любили искренне. Они не знали и не догадывались, что для их соблазнителей благо России не существует, а существует лишь одна-единственная цель — дорваться любой ценой до власти, обогатиться за счет России...Самолюбию военачальников то льстило, что эти великие государственные мужи — «соль земли русской» — беседуют с ними как с равными, считают их тоже государственными мужами. Им и в голову не пришло, что от них скрыли самое главное. Что удар задуман не только по Императору Николаю II (которого все они считали плохим правителем), а по монархии вообще. Что их самих используют лишь как инструмент, как пушечное мясо, и что они, согласившись по своему политическому невежеству продать своего Царя, сами уже давно проданы теми, кто предложил им эту сделку с совестью.

Обманутые общественностью военачальники сыграли роль позорную и жалкую. Лично для себя они, правда, ничего не искали. Ими руководило желание блага России, ложно понятого. Они полагали, что благоденствия Родины можно добиться изменой Царю. Их непростительной ошибкой было то, что они слишком стали считать себя «общественными деятелями» и недостаточно помнили, что они — прежде всего — присягнувшие Царю офицеры». [534]

2 марта 1917 года Император Николай II отрекся от Престола. Свершилось то, чего так долго ждало «передовое общество»: «Признали Мы за благо отречься от Престола Государства Российского и сложить с Себя Верховную власть». «В час ночи уехал из Пскова с тяжелым чувством пережитого. Кругом измена, и трусость, и обман!» — записал Император в своем дневнике. «Отвергнутый страной, покинутый армией, которую он так любил, отчужденный от своей семьи, Император Николай II остался один; не на кого ему было больше опереться, не на что ему было больше надеяться — и он, во имя России, отказался от Престола», — писал адмирал А.Д. Бубнов. [535]

Уинстон Черчилль писал о Николае II: «В управлении государствами, когда творятся великие события, вождь нации, кто бы он ни был, осуждается за неудачи и возносится за успехи. Дело не в том, кто проделывает работу, кто начертывает план борьбы, порицание или хвала за исход довлеют тому, на ком авторитет Верховной власти и ответственности. Почему отказывать в этом суровом испытании Николаю II? Бремя последних решений лежало на нем. На вершине, где события превосходили разумение человека, где все неисповедимо, давать ответы приходилось ему. Стрелкой компаса был он. Воевать или не воевать? Наступать или отступать? Идти вправо или влево? Согласиться на демократию или держаться твердо? Вот — поля сражений Николая II. Почему не воздать ему за это честь? Николай II в глубокой скорби остался непоколебим. Он видел так же ясно, как и другие, возрастающую опасность. Он не знал способа ее избежать. По его убеждению только самодержавие, создание веков, дало России силу продержаться так долго наперекор всем бедствиям. Ни одно государство, ни одна нация не выдерживали доселе подобных испытаний в таком масштабе, сохраняя при этом свое строение. Изменить строй, отворить ворота нападающим, отказаться хотя бы от доли своей самодержавной власти — в глазах Царя это означало вызвать немедленный развал. Досужим критикам, не стоявшим перед такими вопросами, нетрудно пересчитывать упущенные возможности. Они говорят, как о чем-то легком и простом, о перемене основ русской государственности в разгар войны, о переходе самодержавной монархии к английскому или французскому парламентскому строю... В марте Царь был на престоле; Российская империя и русская армия держались, фронт был обеспечен и победа бесспорна. Несмотря на ошибки, большие и страшные, тот строй, который в нем воплощался, которым он руководил, которому своими личными свойствами он придавал жизненную искру — к тому моменту выиграл войну для России. Вот его сейчас сразят. Вмешивается темная рука, сначала облеченная безумием. Царь сходит со сцены. Его и всех его любящих предают на страдание и смерть. Его усилия преуменьшают; его действия осуждают; его память порочат... Остановитесь и скажите: а кто же другой оказался пригодным? В людях талантливых и смелых; людях честолюбивых и гордых духом; отважных и властных — недостатка не было. Но никто не сумел ответить на те несколько вопросов, от которых зависела жизнь и слава России. Держа победу уже в руках, она пала на землю заживо, как древле Ирод, пожираемая червями».

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Император Николай II отрекся от Престола во имя России.
«Нет той жертвы, которую я не принес бы во имя действительного блага и для спасения Родной Матушки России», — объявлял он Родзянко в своей телеграмме. Он отрекся, не поставив никаких условий лично для себя и своей семьи, отрекся жертвенно. «Когда в силу страшных обстоятельств («кругом измена, и трусость, и обман») стало ясно, что он не может исполнять долг Царского служения по всем требованиям христианской совести, он безропотно, как Христос в Гефсимании, принял волю Божию о себе и России. Нам иногда кажется, что в активности проявляется воля, характер человека. Но требуется несравненно большее мужество, чтобы тот, кто «не напрасно носит меч», принял повеление Божис «не противиться злому», когда Бог открывает, что иного пути нет. А политик, которым движет только инстинкт власти и жажда ее сохранить во что бы то ни стало, по природе очень слабый человек. Заслуга Государя Николая II в том, что он осуществил смысл истории, как тайны воли Божией», — пишет протоиерей АлександрШаргунов. [536] Одной из самых главных причин, побудивших Царя пойти на этот жертвенный шаг, было его стремление к победе, для достижения которой он столько сделал, и опасение, что он может стать помехой на пути к ней. Когда говорят, что единственно, о ком он думал в те дни, была его семья, как всегда клевещут. После отречения Царь поехал не в Царское Село, а в Могилев. Он ехал к любимой армии, с которой желал проститься. 3 марта 1917 года Император прибыл в Могилев. «Государь вернулся в Могилев из Пскова для того, чтобы проститься со своей Ставкой, в которой Его Величество так много трудился, столько положил в великое дело в борьбе с нашим упорным и могущественным врагом души, сердца и ума и необычайного напряжения всех своих моральных и физических сил. Только те, кто имел высокую честь видеть ежедневно эту непрерывную деятельность в течение полутора лет, с августа 1915 по март 1917, непосредственного командования Императором Николаем II своей многомиллионной армией, растянувшейся от Балтийского моря через всю Россию до Трапезунда и вплоть до Малой Азии, только те могут сказать, какой это был труд, и каковы были нужны нравственные силы, дабы переносить эту каждодневную работу, не оставляя при этом громадных общегосударственных забот по всей империи, где уже широко зрели измена и предательство. И как совершалась эта работа Русским Царем! Без малейшей аффектации, безо всякой рекламы, спокойно и глубоковдумчиво трудился Государь», — писал летописец пребывания Царя в армии во время мировой войны генерал Д.Н. Дубенский. [537]

Могилев встретил отрекшегося Царя «марсельезой» и красными полотнищами, и это новое лицо враз изменившегося города, наверное, подействовало на Государя более удручающее, чем обстоятельства самого отречения. «4 марта, — писал полковник Пронин, — подходя сегодня утром к Штабу, мне бросились в глаза два огромных красных флага, примерно в две сажени длиной, висевшие по обе стороны главного входа в здание городской Думы. Вензеля Государя и Государыни из разноцветных электрических лампочек уже были сняты. Государь со вчерашнего дня «во дворце», и Он может из окошек круглой комнаты, в которой обыкновенно играл наследник, видеть этот новый «русский флаг».

Около 10 часов утра я был свидетелем проявления «радости» Георгиевским батальоном по случаю провозглашения нового режима в России. Сначала издалека, а затем все ближе и ближе стали доноситься звуки военного оркестра, нестройно игравшего марсельезу. Мы все, находившиеся в это время в оперативном отделении, подошли к окнам. Георгиевский батальон в полном составе, с музыкой впереди, направляясь в город, проходил мимо Штаба. Толпа, главным образом мальчишки, сопровождала его. Государь, стоя у окна, мог наблюдать, как лучшие солдаты армии, герои из героев, имеющие не менее двух георгиевских крестов, так недавно составлявшие надежную охрану Императора, демонстративно шествуют мимо Его, проявляя радость по случаю свержения Императора... Нечто в том же духе сделал и «Конвой Его Величества». Начальник Конвоя генерал граф Граббе явился к Алексееву с просьбой разрешить снять вензеля и переименовать «Конвой Его Величества» в «Конвой Ставки Верховного Главнокомандования». И вспомнились мне швейцарцы — наемная гвардия Людовика XVI, вся, до единого солдата погибшая, защищая короля». [538]

6 марта Николай II простился со Ставкой. Д.Н. Дубенский вспоминал: «Весь зал был переполнен, стояли даже на лестнице и при входе. Шли тихие разговоры, и все напряженно смотрели на двери, откуда должен был появиться Государь. Прошло минут десять, и послышались легкие, быстрые шаги по лестнице. Все зашевелилось и затем замолкло. Послышалась команда: «Смирно». Государь в кубанской пластунской форме бодро, твердо и спокойно вышел на середину зала. Его Величество был окружен со всех сторон. Около него находился генерал Алексеев, в его глазах были слезы. Государь немного помолчал, затем при глубочайшей тишине своим ясным, звучным голосом начал говорить. Его Величество сказал, что волей Божией ему суждено оставить Ставку, что он ежедневно в продолжении полутора лет видел самоотверженную работу Ставки и знает, сколько все положили сил на служение России во время этой страшной войны с упорным и злым врагом. Затем сердечно поблагодарил всех за труды и высказал уверенность, что Россия вместе с нашими союзниками будет победительницей и жертвы, которые все мы несли, не напрасны. <...> Суть речи была не в словах, а в той сердечности, той особой душевности, с которой он последний раз говорил со своими сотрудниками. Ведь Государь оставлял свою работу со Ставкой накануне наступления, которого ждали со дня на день и к которому все уже было подготовлено. Это знали все — от Алексеева до писаря. У всех были твердые надежды на победу и даже разгром врага. И вдруг все переменилось, и глава Империи, верховный вождь армии, оставляет Россию и свои войска. Все это было у всех на уме и на сердце. А Государь смотрел на всех своими особыми, удивительными глазами с такой грустью, сердечностью и таким благородством. <...> Уже при первых звуках голоса Государя послышались рыдания, и почти у всех были слезы на глазах, а затем несколько офицеров упало в обморок, начались истерики, и весь зал пришел в полное волнение, такое волнение, которое охватывает близких при прощании с дорогим, любимым, но уже не живым человеком. <...> Государь быстро овладел собой и направился к нижним чинам, поздоровался с ними, и солдаты ответили: «Здравия желаем Вашему Императорскому Величеству». Государь начал обходить команду, которая так же, как и офицерский состав Ставки, с глубокой грустью расставалась со своим Царем, которому они служили верой и правдой. Послышались всхлипывания, рыдания, причитания; я сам лично слышал, как громадного роста вахмистр, кажется, кирасирского Его Величества полка, весь украшенный Георгиями и медалями, сквозь рыдания сказал: «Не покидай нас, батюшка». Все смешалось, Государь уходил из залы и спускался с лестницы, окруженный толпой офицеров и солдат. Я не видел сам, но мне рассказывали, что какой-то казак-конвоец бросился в ноги Царю и просил не покидать России. Государь смутился и сказал: «Встань, не надо, не надо этого». Настроение у всех было такое, что, казалось, выйди какой-либо человек из этой взволнованной, потрясенной толпы, скажи слова призыва, и все стали бы за Царя, за его власть. Находившиеся здесь иностранцы поражены были состоянием офицеров царской Ставки; они говорили, что не понимают, как такой подъем, такое сочувствие к Императору не выразились во что-либо реальное и не имели последствий. Как это случилось так, но это случилось, и мы все только слезами проводили нашего искренне любимого Царя». [539]

Н.А. Павлов в своей книге писал: «Государь все время спокоен. Одному Богу известно, что стоит Ему это спокойствие. Лишь 3-го марта, привезенный обратно в ставку, Он проявляет волнение. Сдерживаясь, стараясь быть даже веселым, Он вышел из поезда, бодро здороваясь с великими князьями и генералитетом. Видели, как Он вздрогнул, увидав шеренгу штаб-офицеров. Государь всех обходит, подавая руку. Но вот конец этой шеренге. Крупные слезы текли по Его лицу, и закрыв лицо рукой, Он быстро вошел в вагон. Прощание со ставкой и армией. Государь видимо сдерживает волнение. У иных офицеров на глазах слезы. Наступила еще и последняя минута. Где-то тут должны нахлынуть тени Сусанина, Бульбы, Минина, Гермогена, Кутузова, Суворова и тысяч былых верных. Здесь и гвардия, военное дворянство, народ. Слезы офицеров — не сила. Здесь тысячи вооруженных. И не одна рука не вцепилась в эфес, ни одного крика «не позволим», ни одна шашка не обнажилась, никто не кинулся вперед, и в армии не нашлось никого: ни одной части, полка, корпуса, который в этот час ринулся бы, сломя голову, на выручку Царя, России. Было мертвое молчание». [540]

8 марта 1917 года Император Николай II отдал свой последний приказ по армии: «В последний раз обращаюсь к вам, горячо любимые мною войска. После отречения Мною за себя и за сына Моего от Престола Российского власть передана Временному правительству, по почину Государственной Думы возникшему. Да поможет ему Бог вести Россию по пути славы и благоденствия. Да поможет Бог и вам, доблестные войска, отстоять нашу Родину от злого врага. В продолжении двух с половиной лет вы несли ежечасно тяжелую боевую службу, много пролито крови, много сделано усилий, и уже близок час, когда Россия, связанная со своими доблестными союзниками одним общим стремлением к победе, сломит последнее усилие противника. Эта небывалая война должна быть доведена до полной победы.

Кто думает теперь о мире, кто желает его, тот — изменник Отечества, его предатель. Знаю, что каждый честный воин так мыслит. Исполняйте же ваш долг, защищайте доблестно нашу великую Родину, повинуйтесь Временному правительству, слушайтесь ваших начальников, помните, что всякое ослабление порядка службы только на руку врагу.

Твердо верю, что не угасла в ваших сердцах беспредельная любовь к нашей великой Родине. Да благословит вас Господь Бог и да ведет вас к победе святой великомученик и победоносец Георгий. НИКОЛАЙ. 8 марта 1917 года. Ставка. Подписал: начальник штаба, генерал Алексеев».

«Трудно встретить более благородное, более сердечное и великое в своей простоте прощальное слово Царя, который говорит только о счастье оставленного им народа и благополучии Родины. В этом прощальном слове сказалась вся душа Государя и весь его чистый образ», — писал генерал Дубенский. [541] Об этом же пишет и С.П. Мельгунов: «Может ли кто-нибудь, прочитав приказ, написанный в ту минуту, когда, утратив свое высокое положение, он был арестован [542], поверить, что Император был лицемерен?!» [543]

«Демократическое» временное правительство побоялось довести последний приказ Царя до армии. Специальной телеграммой Гучкова на имя Алексеева категорически запрещалось передавать приказ в войска. Алексеев, недавно рыдавший при прощании с Государем, немедленно исполнил этот приказ, хотя он не был даже подчинен военному министру. «До Государя, — пишет Дубенский, — на другой день дошло известие о запрещении распубликовывать его прощальное слово войскам, и Его Величество был глубоко опечален и оскорблен этим непозволительным распоряжением». [544]

Почему же Временное правительство так испугалось этого спокойного и внешне совершенно не опасного приказа свергнутого Царя? «Почему? — вопрошает Мельгунов, — Не потому ли, что прощальное слово вступало в резкую коллизию с настроением либеральной общественности, воспринимавшей и оправдывавшей переворот, как неизбежную реакцию на антипатриотическую позицию старой власти? Не потому ли, что

впечатление, полученное Бьюкененом/могло совпасть с аналогичным в армии, которое не могло бы оправдать ни ареста бывшего Императора, ни юридического расследования его прикосновенности к воображаемой «измене»?» [545]

Отречение Николая II вызвало шок в армии. Слова Крымова о том, что «в армии все с радостью будут приветствовать известие о перевороте» оказались ложью. «Войска были ошеломлены — трудно определить другим словом первое впечатление, которое произвело опубликование манифестов. Ни радости, ни горя. Тихое сосредоточенное молчание, — писал генерал Деникин. — Так встретили полки 14-й и 15-й дивизий весть об отречении своего Императора. И только местами в строю непроизвольно колыхались ружья, взятые на караул, и по щекам старых солдат текли слезы. <...> Никакого озлобления лично против Государя и против Царской семьи не было. Наоборот, все интересовались их судьбой и опасались за нее». [546]

Прекрасной иллюстрацией реакции армии на февральский переворот является записка генерала Алексеева Временному правительству, сделанная им 14 марта 1917 года. В ней Алексеев подробно, по фронтам, описывает то настроение, с каким русские воины встретили известие о свержении Императора: «На Северном фронте: происшедшая перемена и отречение Государя от престола — приняты сдержанно и спокойно. Многие к отречению Императора Николая II и к отказу от престола великого князя Михаила Александровича отнеслись с грустью и сожалением. По некоторым данным можно судить, что многим солдатам манифесты были непонятны, и они еще не успели разобраться в наступивших событиях. Во 2-м Сибирском корпусе 12-й армии: возбужден целый ряд вопросов относительно могущих произойти последствий. Были некоторые голоса, что без царя обойтись нельзя и надо поскорее выбирать государя, что евреев нельзя иметь офицерами, что необходимо наделить крестьян землей при помощи крестьянского банка. <...> В сибирской казачьей дивизии Сводного корпуса манифесты произвели удручающее впечатление. Некоторыми выражалась надежда, что Государь не оставит своего народа и вернется к ним. Для части солдат это впечатление смягчалось тем, что Император Николай II преемником себе назначил великого князя Михаила Александровича, что Россия — еще не республика, относительно которой высказывались отрицательно. Однако, сам переход к новой власти казаками Сибирской казачьей дивизии принят с полной покорностью. На Румынском фронте происшедшие перемены войсками встречены спокойно. Отречение Императора Николая II на офицеров 9-й армии произвело тягостное впечатление. В 4-й армии большинство преклоняется перед высоким патриотизмом и самопожертвованием Государя, выразившемся в акте отречения. Здесь же манифест великого князя Михаила Александровича встречен с недоумением и вызвал массу толков и даже тревогу за будущий образ правления <...> В Кавказской армии к перемене строя войска отнеслись спокойно. В Балтийском флоте переход к новому строю воспринят восторженно. В Черноморском флоте последние события встречены спокойно». [547]

Как мы видим, за исключением всегда революционизированного Балтийского флота, основная масса армии была далека от «восторга» по поводу отречения Царя. Более того, во всех донесениях чувствуется горечь и тревога за судьбы Родины. «Кругом, в нашем полку, и особенно среди офицеров, чувствовалось тяжелое настроение и волнение за судьбу России, Государя Императора и всей Его Семьи», — писал командир Преображенского полка полковник А.П. Кутепов. [548] Но лишь в редких случаях эта горечь и тревога приняли активный характер. Храбрый генерал граф Ф.А. Келлер, собрав от каждой сотни и эскадрона представителей, заявил им: «Я получил депешу об отречении Государя и о каком-то временном правительстве. Я ваш старый командир, деливший с вами и лишения, и горести и радости, не верю, чтобы Государь Император в такой момент мог добровольно бросить на гибель армию и Россию. Вот телеграмма, которую я послал Царю: «3-й конный корпус не верит, что Ты, Государь, добровольно отрекся от престола. Прикажи, Царь, придем и защитим Тебя»». [549] Дружное «ура!» было ему ответом драгун, казаков, гусар. «Подъем был колоссальный, — вспоминал генерал А.Г. Шкуро. — Все хотели идти спасать плененного, как нам казалось, Государя». Келлер был отстранен Временным правительством от командования. Прощаясь со своим командиром, войска прошли перед ним в последнем параде под звуки «Боже, Царя храни!»

Почти сразу после отречения Царя в армии начался развал. Смертельный удар ей был нанесен «Приказом № 1», изданным новым военным министром Гучковым. Но главной причиной этого развала стало устранение Царя. «С падением Царя, — писал генерал П.Н. Врангель, — пала сама идея власти, в понятии русского народа исчезли все связывающее его обязательства. При этом власть и эти обязательства не могли быть ничем заменены». [550] «Солдат решил, что раз Царя не стало, то не стало и Царской службы и Царскому делу — войне — наступил конец. Он с готовностью умирал за Царя, но не желал умирать за «господ». Офицер, призывавший солдата защищать Родину, становился ему подозрителен. Раз была объявлена «свобода», то кто имел право заставлять его, солдата, проливать кровь на фронте, когда в тылу рабочие провозгласили восьмичасовой трудовой день, а односельчане готовились поделить землю помещика?» — пишет Керсновский.

 

Солдаты начали митинговать, выходить из окопов, брататься с немцами. Для германского командования свержение Царя стало неожиданным и очень важным подарком судьбы, преподнесенным, хотя и без умысла, немцам русскими заговорщиками и их западными покровителями. Немецкий генерал Людендорф писал: «На востоке наступила огромная перемена. В марте споспешествуемая Антантой революция свергла Царя. Власть захватило правительство с сильной революционной окраской. <...> Наше общее положение значительно улучшилось. Предстоящие на западе бои меня не страшили». [551]

К июлю 1916 года, изувеченная «приказами» и «декларациями» «временных» реформаторов, армия была на краю гибели. Русский профессор Ю.В. Готье записал в свой дневник: «8-16 июля. Конец России. Войска перестали быть войсками. Россия потеряла возможность защищать самое себя». [552]

Февральский переворот привел к падению объемов военного производства. Если в 1916 году заводы России произвели 1 301 433 винтовок, то в 1917 году — 1 022 423, патронов в 1916 — 1 486 087 920, в 1917 — 1 244 977 305, артиллерийских полевых орудий в 1916 — 4 209, в 1917 — 3 599, тяжелых орудий в 1916 - 1 001, в 1917 - 402. [553]

Резкое падение наблюдалось в показателях тяжелой промышленности. В 1916 году Россия произвела (в млн. пудов): выплавку чугуна 232,0; выплавку железа и стали — 205,9; добычу каменного угля — 1954,7; добычу нефти — 492,1; добычу меди — 1,269. В 1917 году эти цифры составили соответственно: чугуна — 190,5; железа и стали — 155,6; каменного угля — 1746,9; нефти - 422,6. [554]

В условиях колоссального перенапряжения сил, тяжкой усталости от войны, ее непопулярности в народе, переворот 1917 года и его последствия оказались смертельными для Российской Императорской армии, которая, лишившись Царя-Главнокомандующего, оказалась обезглавленной. Ярким примером этому может служить летнее наступление русских войск, в котором отобразились, с одной стороны, их возможности, созданные в годы командования Императора Николая II, и с другой, полная неспособность оппозиции, захватившей власть, их реализовать. Наступление началось 18 июня, на три дня позже намеченного срока, из-за постоянных митингов солдат, которых приходилось уговаривать идти в бой. Оно началось мощнейшим артиллерийским огнем, который смел вражеские позиции. Ударные части генерала Корнилова прорвали оборону противника и устремились вперед. В плен было захвачено 7 000 пленных и 48 орудий. Но корниловцы не получили никакой помощи от других войск, которые все время митинговали.

Наступление остановилось. Опомнившийся противник 6 июля нанес ответный удар. Командовавший немцами генерал Винклер сам не ожидал того успеха, которого он достиг: русские бежали целыми толпами, оставив в руках неприятеля 85 офицеров, 2 900 нижних чинов, 10 орудий. 9 июля три немецкие роты обратили в бегство две русские дивизии. «Это были уже не те русские войска», — злорадно отметил Людендорф. 12 июля Винклер занял Тарнополь, и вся Буковина с Червонной Русью оказались в руках противника. Вильгельм II прибыл лично в Тарнополь посмотреть на разгром русских. 21 августа немцы вступили в Ригу, 200 лет не видевшей врага в своих стенах. Русские беспорядочно бежали за Двину. «Армия обезумевших темных людей, не ограждаемых властью от систематического разложения и развращения, потерявших чувство человеческого достоинства, бежит. На полях, которые нельзя даже назвать полями сражения, царит сплошной ужас, позор и срам, которых русская армия не знала с самого начала своего существования», — так писал генерал Корнилов об армии, которая еще год назад под руководством Императора Николая II совершила одно из самых могучих и победоносных наступлений Первой мировой войны.

И тем не менее, в этом развале и позоре заключалось спасение чести и будущего Русского Оружия. Как справедливо писал современник: «Великая русская армия, рожденная Петром, армия Екатерины, Суворова, Кутузова, Багратиона, Ермолова, Александра-Освободителя и Алекесандра-Миротворца, Скобелева, Радецкого и Гурко, армия великой войны с немцами, положившая основу успехам наших союзников, все-таки, no-существу, не омрачила доблестной своей истории. Она, в своем огромной массе, не изменила присяге, а когда Государь отрекся от престола, не стала служить никому после ухода Царя и Императора, олицетворяя в Нем понятие о родине, чести и свободе России, и наш солдат уже не стал биться «до победного конца», ни при ком, начиная с генерала Алексеева и до прапорщика Крыленко включительно. В этом — величайшая заслуга русской армии — лица русского народа и родной земли». [555]

Венгерский канцлер граф Бетлен в 1934 году сказал: «Если . бы Россия в 1918 году осталась организованным государством, все дунайские страны были бы ныне русскими губерниями. Не только Прага, но и Будапешт, Бухарест, Белград и София выполняли бы волю русских властей. В Константинополе на Босфоре и в Катарро на Адриатике развивались бы русские военные флаги. Но Россия в результате революции потеряла войну и с нею целый ряд областей». [556]

Враги России торжествовали. Британский посол в Париже Ф. Берти писал в своем дневнике: «Нет больше России. Она распалась, и исчез идол в лице Императора и религии, который связывал разные нации православной верой. Если только нам удастся добиться независимости буферных государств, граничащих с Германией на востоке, т.е. в Финляндии, Польше, Украине и т.д., сколько бы их удалось сфабриковать, то по мне остальное может убираться к черту и вариться в собственном соку». [557]

Император Николай II хотел видеть Россию страной-победительницей, достойной и великой державой. Такой же, правда, хотели видеть ее и генерал-адъютанты, стремлением к этой цели прикрывали свою деятельность общественные оппозиционеры. Но Царь делал от себя все зависящее, чтобы Россия достигла этого. Его действия, правильные либо ошибочные, были искренни, его цели — бескорыстны. У Императора были только одни интересы — интересы России. Он до конца был уверен, что и у его генералов эти интересы являются главными, что политические пристрастия и приоритеты будут ими отодвинуты на второй план. В этом он ошибался: генералитет пошел за политиками, политические соображения одержали в них верх над военными. Эти политические соображения основывались на убеждении в необходимости «ответственного министерства», за создание которого генералы стояли не менее уверенно, чем думская оппозиция. «Ответственное министерство» воспринималось как абсолютная панацея от всех бед. При этом, вряд ли кто из них мог объяснить, почему эту политическую реформу нужно было совершать в годы тяжелейшей войны и ради нее пойти на государственный переворот, изменив тысячелетнюю форму правления. Стремление русского общества в целом и генералитета в частности к политическим преобразованиям любой ценой вело Россию и армию к гибели. В этих условиях позиция Царя (никаких политических преобразований во время войны) представляется единственно здравомыслящей.

Ошибка Николая II заключалась в том, что он недооценил политизированности армейской верхушки и ее готовности идти за думскими заговорщиками. Он думал, что армия в лице его генерал-адъютантов ему верна и, что она тоже преследует одну цель — победить в войне. Но оказалось, что генерал-адъютанты не очень верили в победу, и их готовность к перевороту объясняется во многом этим неверием. Конечно, участие генерал-адъютантов в свержении Николая II объясняется не только их злой волей, наверняка, многие из них руководствовались благими намерениями. Но, глядя из сегодняшнего дня, следует признать, что генералы доказали истинность пословицы: «Благими намерениями выслана дорога в ад». Погнавшись за эфемерными посулами, в которые они уверовали с чужого голоса, генерал-адъютанты толкнули Россию, в прямом смысле слова, в настоящий ад. Вместо русских флагов над Константинополем и Босфором, вместо почетно­го для России мира, были красные полотнища в Петрограде и Москве, германские — в Киеве и Вильно, было всеобщее торжество противника, венцом которого стал «похабный» Брестский мир.

Но свержение Николая II означало не только военное, поражение России. С уходом русского Царя человечество лишилось нравственного начала в политике, из нее исчезли бескорыстие, верность слову, благородство и искренность, то есть те качества, которые последний русский Царь возвел в основы своей государственной деятельности и которые были свойственны вообще русскому самодержавию. «Получилось так, — писал Г.М. Катков, — что самодержавие, как институт, дает самые благоприятные условия для воспитания личности, совершенно чуждой стяжательству и низким инстинктам, той личности, о которой думал Достоевский, создавая своих положительных героев».

Нравственная катастрофа в общественнополитической жизни не только России, но и всего мира, после падения Императора Николая II произошла немедленно. Альбер Тома, социалист, убежденный республиканец, воскликнул: «Все, что здесь происходит, ужасно». В то же самое время французский посол М. Палеолог, которому еще недавно Император Николай II сказал, обнимая его: «В вашем лице я обнимаю мою дорогую благородную Францию», тот самый Палеолог, который за спиной Царя помогал его врагам, был вынужден пожимать руку солдату Кирпичникову, «герою революции», чье «геройство» заключалось в массовых убийствах безоружных офицеров и полицейских. «Нет, нет, — с жаром говорил Палеолог, — со времени представления в Мариинском театре, где меня заставили пожать руку Кирпичникову, я чувствую, что мне здесь не место». [558] Но Палеолог ошибался: в наступившую новую историческую эпоху, когда место Божьего Помазанника заняли «народные избранники», послу французской республики было самое место вместе с ними.

Флигель-адъютант Николая II полковник А.А. Мордвинов писал: «Он был, быть может, не властным Царем, но был большим человеком, что важнее, человеком, что бы там ни говорили, с большой волей, с волей не напоказ и с большим сердцем; человеком, умевшим сдерживать себя, не думать о себе, подчинять свои собственные побуждения чувству долга, не заискивать перед другими и не примиряться с тем, чему противилась его совесть. Ни перед кем наша Родина не должна себя чувствовать такой виноватой, как перед ним. У нее даже нет оправдания, что он «сам подставил себя под удары рока». Не рок, а люди — русские люди, которых он так любил, в которых верил, которыми гордился, сделали его жизнь в конце столь несправедливо несчастной и столь захватывающе великой в этом несчастии, какую когда-либо видел свет.

Но каким несчастьем сказался его уход для нашего «вели­кого просвещенного века», когда короли, под давлением парламентов, вынуждены пожимать руки палачам и ворам и не имеют возможности удержать своих министров от тесных соглашений с убийцами и грабителями. Эти властные веления текущих дней, подкрепленные волей даже парламентов всего мира, не смутили бы ушедшего «безвольного» Царя. Они бы нашли у него достойный ответ. Их, может быть, и не было вовсе, если бы он продолжал царствовать, как и раньше, не только на страх врагам человеческой совести, не мирящейся с жадностью к золоту, обагренной кровью невинных людей... Его, вдохновителя и создателя первой конференции мира, проникнутого любовью к человечеству, верившего в необходимость и в политике заветов Христа, уже больше нет на виду у всех... Великой, нравственной, сдерживающей силы стало меньше на свете. Остались только царствующие, но не управляющие короли, пугливо подчиняющиеся велениям парламентов, да и сами парламенты, громкие слова которых прикрывают лишь низменные побуждения выгод минуты. Остались, правда, во всех странах еще несколько благородных людей, взывающих к разуму и человеческой совести. Их голос еще изредка звучит довольно громко, но для толпы, в которую превратились народы, их призывы не убедительны — она имеет возможность и желание их не исполнять, при молчаливом согласии призрачных правительств. Сознают ли те, кто вызвал отречение русского Царя, какой неизменной, благодетельной силой этот Царь был и мог бы быть для народов и какое преступление совершено ими перед Богом и всеми людьми? Я чувствую, что такого сознания нет даже у многих русских, но хочу верить и уже верю, что оно наконец к ним придет.

Без такой веры стоит ли даже мечтать о крепкой, христианской России, а без крепкой России кто может спокойно жить на свете!» Этими словами русского патриота мы и заканчиваем нашу работу.

БИБЛИОГРАФИЯ

Общая библиография

Алферьев Е.Е. Император Николай  II как человек сильной воли. М., 1991.

Бескровный Л.Г. Армия и флот России в начале XX века. Очерки во­енно-экономического потенциала. М.: Наука, 1986.

Боханов А.Н. Император Николай II. М.: Русское слово, 1998.

Всемирная история. Первая мировая война. Т. 24. Минск: Литерату­ра, 1997.

Головин Н.Н. Военные усилия России в Первой мировой войне. В двух томах. Париж, 1939.

Джолл Д. Истоки первой мировой войны. Ростов-на-Дону: Феникс, 1998.

Его Императорское Величество Государь Император Николай Алек­сандрович в действующей армии. Июль 1915-февраль 1916. Составил ге­нерал-майор Дубенский. Петроград, 1916.

Залесский К.А. Первая мировая война. Биографический энциклопе­дический словарь. М.: Вече, 2000.

Зайончковский A.M. Мировая война. В двух томах. М., 1924.

Керсновский А.А. История русской армии в 4-х томах. М.: Голос, 1992.

Краснов П.Н. Тихие подвижники. Венок на могилу неизвестного солдата Императорской Российской армии. Джорданвилль, Нью-Йорк, 1986.

Марков О.Д. Русская армия 1914-1917 гг. СПб, 2001.

Мультатули П.В. Забытая война. Россия и Германия в Первой мировой войне. СПб, 1998.

Мэсси Роберт К. Николай и Александра. М.: Дом, 1992.

Ленин В.И. Полное собрание сочинений. Издание 5-е.

Незнамов А.А. Стратегический очерк войны 1914-1918 гг. М., 1924.

Ольденбург С.С. Царствование Императора Николая П. СПб: Петрополь, 1991.

Павлов Н.А. Его Величество Государь Николай II. Париж, 1927.

Платонов О.А. Николай Второй. Жизнь и царствование. СПб: Общество святителя Василия Великого, 1999.

Полное собрание речей Императора Николая II. 1894-1906. СПб, 1906.

Португальский P.M., Алексеев П.Д., Рунов В.А. Первая мировая война в жизнеописаниях русских военачальников. М.: Элакос, 1994.

Радзинский Э. Господи... спаси и усмири Россию. Николай II. Жизнь и смерть. М.: Вагриус, 1993.

Сидоров А.Л. Финансовое положение России в годы Первой мировой войны. М., 1960.

Такман Б. Августовские пушки. М., 1972.

Уткин А. Забытая трагедия. Россия в Первой мировой войне. Смоленск: Русич, 2000.

Ферро Марк. Николай II. М.: Международные отношения, 1991.

Источники

Государственный Архив Российской Федерации (ГАРФ), Москва. Фонд 601 (Николай II).

Опись 1, д. 175.

Опись 1, д. 178.

Опись 1, д. 596.

Опись 1, д. 621.

Опись 1, д. 624.

Опись 1, д. 652.

Опись 1, д. 654.

Опись 1, д. 671.

Опись 1, д. 1113.

Опись 1, д. 1121.

Российский Государственный Военно-Исторический Архив (РГВИА), Москва.

Фонд 405 (Приказы Верховного Главнокомандующего)

Опись 2, д. 5 Фонд 2003 (Ставка Верховного Главнокомандования)

Опись 1, д. 5

Опись 1, д. 51

Опись 1, д. 51 (6)

Российский Государственный Исторический Архив (РГИА), С.-Петербург.

Фонд 508

Опись 1, д. 591 Фонд 516

Опись 1 доп., д. 22

Опись 1/241/2890/, д.9 Фонд 476

Опись 1, д. 1921

Российский Государственный архив ВМФ, С.-Петербург. Фонд 701 (Григорович Иван Константинович, адмирал)

Опись 1, д. 5

Опись 1, д. 105. Фонд 3 (Брусилов Лев Алексеевич, адмирал)

Опись 1, д. 121 Фонд 418 (Морской Генеральный Штаб)

Опись 2, д. 251

Опись 2, д. 273

Опись 2, д. 274

Мемуары

Александр Михайлович, великий князь. Мемуары великого князя. М.: Захаров-Аст, 1999.

Белевская (Летягина) М. Ставка Верховного Главнокомандующего в Могилеве 1915-1918 гг. Личные воспоминания. Вильно, 1932.

Богданович П.Н. Вторжение в Восточную Пруссию в августе 1914 года. Воспоминания офицера генерального штаба армии генерала Самсонова. Буэнос-Айрес, 1964.

Бок (Столыпина) М.П. Воспоминания о моем отце П.А. Столыпине. М., 1992.

Бонч-Бруевич Владимир. На боевых постах февральской и октябрьской революций. М.: Федерация, 1931.

Бонч-Бруевич М.Д. Вся власть советам. Воспоминания. М.: Военное издательство МО СССР, 1957.

Брусилов А.А. Мои воспоминания. М.: Военное издательство НКО, 1943.

Бубнов А.Д. В Царской Ставке. Нью-Йорк: Издательство имени Чехова, 1955.

Витте С.Ю. Избранные воспоминания. М.: Мысль, 1991.

Воейков В.Н. С Царем и без Царя. М., 1994.

Врангель П.Н. Воспоминания. М.: Терра, 1992.

Гиацинтов Э. Записки белого офицера. СПб, 1992.

Данилов Ю.Н. Россия на пути к крушению.

Де Липпе-Липпский Н.Н. Война и революция. Ревель, 1939.

Деникин А.И. Очерки истории русской смуты. Крушение власти и армии. Февраль-сентябрь 1917 года. М.: Наука, 1991.

Ден Юлия. Подлинная царица. Воспоминания близкой подруги Императрицы Александры Федоровны. СПб: Царское Дело, 1999.

Епанчин Н.А. На службе трех императоров. Воспоминания. М.: Наше наследие, 1996.

Кирилл Владимирович, великий князь. Моя жизнь на службе России. СПб: Лики России, 1996.

Кондзеровский П.К. В Ставке Верховного 1914-1917. Воспоминания Дежурного генерала при Верховном Главнокомандующем. Париж, 1967.

Лемке М. 250 дней в Царской Ставке. Петербург, 1920.

Ломан Ю.Д. Воспоминания крестника Императрицы. Автобиографические записки. СПб, 1994.

Ломоносов Ю.В. Воспоминания о мартовской революции 1917 года. Стокгольм-Берлин, 1921.

Лукомский А.С. Воспоминания. Берлин: Отто Кирхнер и К°,1922.

Людендорф Э. Мои воспоминания о войне 1914-1918. М., 1924.

Мамонтов В.И. На государевой службе. Воспоминания. Таллин, 1926.

Милюков П.Н. Воспоминания. М.: ИПЛ, 1991.

Мосолов А.А. При дворе последнего императора. Записки начальника канцелярии министра двора. СПб: Наука, 1992.

Отречение Николая II. Воспоминания очевидцев. Ленинград, 1927.

Палеолог Морис. Царская Россия во время мировой войны. М.: Международные отношения, 1991.

Памятные дни. Из воспоминаний Гвардейских стрелков. Таллин, 1939.

Поливанов А.А. Из дневников и воспоминаний по должности военного министра и его помощника. 1907-1916. Под редакцией A.M. Зайончковского. М., 1924.

Пронин В.М. Последние дни Царской Ставки. Белград, 1930.

Редигер А.Ф. История моей жизни. Воспоминания военного министра. М., 1999.

Родзянко М.В. Крушение империи. Харьков: Интербук, 1990.

Сазонов С.Д. Воспоминания. М.: Международные отношения, 1991.

Свечин М., Записки старого генерала о былом. Ницца, 1964.

Спиридович А.И. Великая война и Февральская революция 1914-1917 гг. Нью-Йорк: Всеславянское издательство, 1960.

Страна гибнет сегодня. Воспоминания о Февральской революции 1917 года. М.: Книга, 1991.

Сухомлинов В. Воспоминания. Берлин, 1924.

Тихменев Н.М. Из воспоминаний о последних днях пребывания Императора Николая II в Ставке. Ницца: Кружок Ревнителей Русского Прошлого, 1925.

Фабрицкий С.С. Из прошлого. Воспоминания флигель-адъютанта Государя Императора Николая II. Берлин, 1926.

Фрейлина Ее Величества. Дневник и воспоминания Анны Вырубовой. М.: Советский писатель, 1991.

Царственные мученики в воспоминаниях верноподданных. М.: Сретенский монастырь, Новая книга, Ковчег, 1999.

Шавельский Г. Воспоминания. Нью-Йорк, 1964.

Изданные документы

Андрей Владимирович, великий князь. Дневник б. великого князя Андрея Владимировича. Редакция и предисловие В.П. Семенникова. Л.: Госиздат, 1925.

Архив Русской Революции. М.: Терра-Политиздат, 1991.

Восточно-прусская операция. Сборник документов. М.: Воениздат, 1939.

Дневники Императора Николая II. М.: ORBITA, 1991.

Красный Архив. Исторический журнал, 1928 г.

Международные отношения в эпоху империализма: документы из архивов царского и временного правительств, 1878-1917 гг. Серия 3. М., 1931-1938.

Мейлунас А., Мироненко С. Николай и Александра. Любовь и жизнь. М.: Прогресс, 1998.

Монархия перед крушением. 1914-1917. Бумаги Николая II и другие документы. Статьи В.П. Семенникова. М.-Л.: Госиздат, 1927.

Переписка Вильгельма II с Николаем II. М.-Пг.: Госиздат, 1923.

Переписка Николая и Александры Романовых. М.-Пг. 1923.

Письма И.И. Воронцова-Дашкова Николаю Романову. М., 1928.

Письма Императрицы Александры Федоровны Императору Николаю II. В двух томах. Перевод с английского В.Д. Набокова. Берлин: Слово, 1922.

Платонов О.А. Терновый венец России. Николай II в секретной переписке. М., 1996.

Русский исторический Архив. Прага, 1929.

Библиография к частям книги

Часть 1

Аврех А.Я. Царизм накануне свержения. М.: Наука, 1989.

Данилов Ю.Н. Великий князь Николай Николаевич. Париж, 1930.

Охлябин Сергей. Честь мундира. Чины, традиции, лица. Русская армия от Петра I до Николая II. 50 исторических миниатюр, иллюстрированных автором. М.: Республика, 1994.

Россия на рубеже веков. Исторические портреты. М., 1991.

Смирнов А.Ф. Государственная Дума Российской Империи. 1906-1917. Историко-правовой очерк. М.: Книга и бизнес, 1998.

Чавчавадзе Д., князь. Великие князья. Екатеринбург: СВ-96, 1998.

Шацилло К.Ф. От Портсмутского мира к Первой мировой войне. М.: РОССПЭН, 2000.

Яковлев Н. 1 августа 1914. М.: Москвитянин, 1993.

Часть 2

Алексеева-Борель В. Сорок лет в рядах русской императорской армии. Генерал М.В. Алексеев. СПб: Бельведер, 2000.

Алексеева И.В. Агония Сердечного Согласия. Л., 1990.

Богданов К.А. Адмирал Колчак. Биографическая повесть-хроника. СПб: Судостроение, 1993.

Данилов Ю.Н. Русские отряды на французском и македонском фронтах. Париж, 1933.

Корсун Н. Русское командование и вопрос о проливах во время Первой мировой войны. Париж, 1927.

Крылов А. Последний лейбмедик. М.: Белый берег, 1998.

Лященко П.И. История народного хозяйства СССР. М.: ГИПЛ, 1956.

Маниковский А.А. Военное снабжение русской армии в мировую войну. М., 1930.

Мельгунов С.П. Легенда о сепаратном мире. Париж, 1957.

Чиняков М.К. Русские войска во Франции (1916-1918). М.: Рейтер, 1997.

Часть 3

Аврех А.Я. Масоны и революция. М., 1990.

Архимандрит Константин (Зайцев). Чудо русской истории. М., 2000.

Борисов В. Генерал М.В. Алексеев — начальник штаба верховного главнокомандующего в войну 1914-1915 гг. Белград, 1922.

Берберова Н. Люди и ложи. Русские масоны XX столетия. Нью-Йорк, 1986.

Брачев B.C. Русское масонство XVIII-XX века. СПб: Стома, 2000.

Винберг Ф. Крестный путь. СПб: София, 1997.

Данилов Ю.Н. На пути к крушению. Очерки последнего периода русской монархии. М.: Издательский дом: XXI век — согласие, 2000.

Катков Г.М. Февральская революция. Париж: YMCA-Press, 1984.

Кожинов В.В. Черносотенцы и революция. М., 1998.

Кобылий В. Анатомия измены. Император Николай II и генерал-адъютант М.В.Алексеев. Истоки антимонархического заговора. СПб, 1998.

Мельгунов С.П. На путях к дворцовому перевороту (заговоры перед революцией 1917 года). Париж: Родина, 1931.

Мельгунов С.П. Судьба Императора Николая II после отречения. Нью-Йорк: Телекс, 1991.

Прайсман Л.Г. Террористы и революционеры, охранники и провокаторы. М.: РОССПЭН, 2001.

Соловьев О.Ф. Обреченный Альянс. М.: Мысль, 1986.

Степанов С.А. Загадки убийства Столыпина. М.: Прогресс-Академия, 1995.

Шаргунов Александр, протоиерей. Православная монархия и новый мировой порядок. М.: Новая книга, 1999.

Периодические издания

Нива. 1915-1916.

Летопись войны. 1914-1915.

Родина. Российский историко-публицистический журнал, 1993, № 8-9; 1996, № 7-8.

Русская летопись. Париж, 1922-1925.

АК (авиация, космонавтика). Научно-популярный журнал ВВС. Выпуск 9.

Военный сборник. Общество ревнителей военных знаний. Белград, 1922.

Морские записки. Издание общества бывших Русских Морских Офицеров в Америке. Нью-Йорк, 1947.

Литература на иностранных языках

Argueyrolles (J., colonel). La tragique Campagne de Prusse Orientale. Le coup de des Tannenberg. Paris s/a.

Beumelburg (W.) La Guerre de 14-18 racontée par un Allemand. Bartillat, Paris 1998.

Carrere d’Encausse (H.) Nicolas II. La transition interrompue. Pluriel. Paris, 1996.

Galland (P.) Histoire de la Grande Guerre 14-18. Durassie & Cie, Paris 1974

Noskoff (A.A., general). Nicolas II inconnu. Commandant supreme, Allie, Chef d’Etat. Plon, Paris, 1920.

Troyat (H.) Nicolas II. Le dernier tsar. Flammarion. Paris, 1991.

Le magazine de la Grande Guerre 14-18 , 2, 2001

L’Annee 1915, Ministere des Anciens Combattants et Victimes de Guerre, 1995.

Die Deutschen Dokumente zum Kriegsausbruch 1914. Berlin, 1927.

КРАТКИЕ СВЕДЕНИЯ О ЛИЦАХ, УПОМИНАЕМЫХ В КНИГЕ

Александра Федоровна.1872-1918. Императрица Всероссийская (1894-1917), урожд. принцесса Алиса ГессенДармштадтская, супруга Императора Николая II. Во время Мировой войны работала вместе с дочерьми сестрой милосердия в Царскосельском госпитале, где участвовала в самых тяжелых операциях; занималась сбором средств для раненых и увечных воинов; в периоды отъезда Царя в Ставку принимала доклады министров; была избрана заговорщиками объектом постоянной травли (обвинения в «измене», «связях с Распутиным» и так далее); после отречения Николая II была арестована генералом Корниловым; оставшись один на один с заговорщиками, проявила удивительное мужество; вместе с мужем и детьми сослана Временным правительством в Тобольск, а затем большевиками в Екатеринбург, где была расстреляна со всей семьей 17 июля 1918 г.; причислена Русской Православной церковью к лику святых (2000).

Александр I Павлович, «Благословенный». 1777-1825. Император всероссийский (1801-1825), победитель Наполеона.

Александр II Николаевич, «Царь-Освободитель». 1818-1881. Император всероссийский (1855-1881), осуществил «великие реформы», убит народовольцами.

Александр III Александрович, «Миротоворец». 1845-1894. Император всероссийский (1881-1894), отец Николая II.

Александр Михайлович. 1866-1933. Великий князь, один из организаторов русской авиации, генерал-адъютант, адмирал, кузен Николая II, член ордена мартинистов, умер в эмиграции.

Алексеев Евгений Иванович. 1843-1909. Адмирал, главнокомандующий на Дальнем Востоке (1904).

Алексеев Михаил Васильевич. 1857-1918. Генерал-адъютант, начальник штаба Юго-Западного фронта (1914), командующий Северо-Западным фронтом (с весны по август 1915), начальник штаба верховного главнокомандующего (авг. 1915-март 1917), верховный главнокомандующий (март-май 1917).

Алексей Михайлович, «Тишайший». 1629-1676. Русский Царь

Алексей Николаевич, 1904-1918. Наследник Цесаревич и великий князь, сын Императора Николая II, в годы Первой мировой войны неоднократно выезжал с отцом на фронт. За посещение передовой награжден Георгиевской медалью. Расстрелян большевиками вместе с Царской Семьей в г.Екатеринбурге, причислен Русской Православной церковью к лику святых (2000).

Алхазашвили Д. Российский историк.

Алферьев Е.Е. Автор книги «Император Николай II, как человек сильной воли».

Андрей Владимирович.1879-1956. Великий князь, генерал-майор свиты, командир лейб-гвардии конной артиллерии (май 1915).

Артабалевский И.А.Полковник лейб-гвардии 2-го Царскосельского Стрелкового полка.

Аслан (Asian) Михай.Румынский дивизионный генерал, командующий 3-й армией, потерпел сокрушительное поражение от немецких войск при Туртукае в 1916 году, от полного разгрома спасен русскими войсками; позже — командующий румынским Южным фронтом.

Барк Петр Львович.1869-1937. Тайный советник, министр финансов (1914-1917), умер в эмиграции.

Безобразов Владимир Михайлович.1857-1932. Генерал-адъютант, генерал от кавалерии, участник русско-турецкой войны 1877-1878 гг., участник Первой мировой войны, командующий гвардейскими корпусами, затем Особой армией (1916), после неудачи под Ковелем отстранен от командования, умер в эмиграции.

Бемельбург (Beumelburg) Вернер.1899-1963, немецкий историк

Бернэ Раймонд. ?-1915. Лейтенант французской авиации.

Бетлен (Betlen) Иштван. 1874-?. Граф Трансильванский, венгерский государственный деятель, в 1918 году — один из активных борцов с коммунистической диктатурой Бела Куна (Коэна), премьер-министр в правительстве адмирала Хорти (1921-1931), выступал против унизительного для Венгрии мира в Трианоне, заключил союз с Муссолини, в дальнейшем выступал против антиеврейской политики Хорти, в 1944 году арестован советской контрразведкой и депортирован в СССР, где и бесследно исчез.

Берберова Нина Николаевна.1901-1993. Русская писательница, жена поэта Ходасевича, автор книг о русском масонстве.

Бобринский Владимир Алексеевич.1863-?. Граф, депутат II, III, IV Государственной Думы, крупный помещик, сахарозаводчик, товарищ председателя фракции националистов.

Боголепов Николай Павлович.1846-1901. Русский государственный деятель и ученый, доктор гражданского права, доцент московского университета, позднее — ректор московского университета, министр народного просвещения (1898-1901), убит эсеровским боевиком.

Богданович П.Н.Полковник штаба армии генерала А.В. Самсонова во время Восточно-Прусской операции 1914 года.

Богданович Н.М.Уфимский губернатор, убежденный монархист, энергично боролся с революционным террором, убит 6 мая 1903 года эсеровским боевиком.

Богданов Константин Александрович. Российский историк.

Бонар Лоу (Вопаг Low) Эндрью.1858-1923. Английский государственный деятель, консерватор.

Бонч-Бруевич Владимир Дмитриевич.1873-1955. Большевик, управляющий делами СНК, выполнял спецпоручения Ленина.

Бонч-Бруевич Михаил Дмитриевич.1870-1956. Во время мировой войны начальник штаба при генерале Н.В. Рузском, отчислен в распоряжение командующего Северного фронта, один из организаторов судилища над Мясоедовым, член масонской «Военной» ложи, брат большевика В.Д. Бонч-Бруевича.

Борисов Вячеслав Eвстафьевич.Генерал-майор, советник по оперативной части при штабе верховного главнокомандующего (1915-1917).

Борис Владимирович.1877-1943. Великий князь, сын великого князя Владимира Александровича, генерал-майор свиты, во время войны — командир лейб-гвардии Атаманского полка, в эмиграции, умер в 1943 г. в Париже.

Боткин Евгений Сергеевич.1865-1918. Приват-доцент ВМА, участник русско-японской войны, лейб-медик Царской Семьи, расстрелян вместе с ней в Екатеринбурге.

Боткин Дмитрий Сергеевич. Брат Е.С. Боткина.

Боханов Александр Николаевич.Современный российский историк.

Брачев Виктор Степанович.Современный российский историк, доктор исторических наук, профессор Санкт-Петербургского, Университета.

Брусилов Алексей Алексеевич.1853-1926. Генерал от кавалерии, генерал-адъютант; участник русско-турецкой войны; находился под покровительством вел. кн. Николая Николаевича-младшего; с началом Первой мировой войны командовал 8-й армией (июль 1914-март 1916); одержал ряд побед в Галиции и Буковине; командующий Юго-Западным фронтом (март 1916-май 1917); организатор крупнейшего в ходе Первой мировой войны наступления в Галиции в 1916 г. (Брусиловский прорыв); после Февральской революции — Верховный Главнокомандующий (май-июль 1917 года), сменен генералом Корниловым; в 1919 году вступил в РККА; с 1920 — в центральном аппарате Наркомвоена, инспектор кавалерии РККА (1923-1924).

Брусилов Лев Алексеевич.1858-1909. Вице-адмирал, один из авторов проекта Босфорской десантной операции, брат А.А. Брусилова.

Бубликов Александр Андреевич.1875-1941. Инженер, член IV Государственной Думы от фракции прогрессистов; активный участник февральских событий 1917 года; при Временном правительстве — комиссар по железнодорожному транспорту; умер в эмиграции.

Бубнов Александр Дмитриевич.1883-?. Вице-адмирал, окончил Морской корпус и Николаевскую Морскую Академию, участник русско-японской войны, был ранен во время Цусимского сражения, профессор Николаевской Морской Академии; во время Мировой войны — в штабе Верх. Главы.; один из убежденных сторонников Босфорской десантной операции в 1916-1917 гг.; после революции послан А.В. Колчаком на Версальскую мирную конференцию; эмигрировал в Югославию, где был профессором Югославской Морской Академии.

Буксгевден Софья Карловна.1884-1956. Баронесса, фрейлина Императрицы Александры Федоровны; последовала добровольно с Царской Семьей в Тобольск и Екатеринбург, чудом осталась в живых; умерла в эмиграции.

Бьюкенен (Buchanan) сэрДжордж Вильям. 1854-1924. Посол Великобритании в России (1910-1918), один из активных покровителей заговора против Императора Николая II в конце 1916-начале 1917 годов.

Вивиани (Viviani) Рене.1863-1925. Французский государственный и политический деятель, социалист, министр юстиции (1915-сент. 1917).

Вильгельм II(Wilhelm II). 1859-1941. Последний германский император и король прусский (1888-1918), верховный главнокомандующий германскими вооруженными силами в годы Первой мировой войны; его царствование знаменовалось отставкой Бисмарка, ростом военного могущества Германии, экономическими и социальными успехами, а также участием Германии в Первой мировой войне. Свергнут Ноябрьской революцией (1918); отрекся от престола, бежал в Голландию, где и умер.

Винберг Федор.Русский мыслитель немецкого происхождения.

Винклер (Winkler) Арнольд фон.Немецкий генерал, командовал 4-м резервным корпусом (1915), 11-й армией (1916), 1-м армейским корпусом (1917); одержал победу над распропагандированной русской армией (лето 1917).

Витте Сергей Юльевич.1849-1915. Граф, русский государственный деятель, действительный тайный советник, министр финансов (1892-1903), один из авторов введения русской золотой валюты, председатель Комитета министров (1903-1905) и Совета министров (1905-1906), один из сторонников издания Манифеста 1905 года; не смог справиться с революционным террором и был снят царем с должности главы правительства.

Воейков Владимир Николаевич.1868-1930-е годы. Генерал-майор свиты, дворцовый комендант Императора Николая II.

Воронцов-Дашков Илларион Иванович.1837-1916. Граф, генерал-адъютант, участник русско-турецкой войны 1877-1878 гг., министр Императорского Двора и уделов (1881-1897), наместник Царя на Кавказе, главнокомандующий Кавказским военным округом, войсковой наказной атаман Кавказских казачьих войск (1905-1915). Убежденный монархист, хороший администратор, много сделавший для Кавказа, пользовался большой популярностью среди местного населения.

Врангель Петр Николаевич.1878-1928. Барон, генерал-лейтенант, участник русско-японской войны (1904-1906); Первую мировую войну встретил командиром эскадрона Лейб-Гвардии Конного полка; геройски отличился в бою при Каушене (1914) в ходе Восточно-Прусской операции (орден св. Георгия 4-й ст.); флигель-адъютант (1914); после октябрьского переворота — один из главных руководителей Белого движения; после поражения белых в Крыму эвакуировался с армией за границу. Создал Русский общевоинский союз (РОВС); умер в Белграде.

Вырубова Анна Александровна(урожденная Танеева). 1884-1964. Фрейлина и подруга Императрицы Александры Федоровны, дочь сенатора А.С. Танеева; ее имя, наряду с именем Г.Е. Распутина, использовалось врагами Императорского строя для дискредитации власти; во время войны вместе с Императрицей работала сестрой милосердия в Царскосельском госпитале; после Февральской революции была арестована Временным правительством и заключена в Петропавловскую крепость, но затем освобождена из-за полного отсутствия «состава преступления»; в первые годы большевистской власти свободно проживала в Петрограде, неоднократно встречалась с М. Горьким; занималась организацией спасения Царской Семьи. В 1919 году бежала в Финляндию, приняла монашеский постриг на Валаамском монастыре. В миру жила тайной монахиней. Скончалась в Финляндии.

Галланд (Galland) Поль. Французский историк.

Генрих (Heinrich).1862-1929. Принц Прусский, гросс-адмирал; главнокомандующий германскими военными силами в Балтийском море.

Георг V (George V). 1865-1936. Король английский, Император Индии, двоюродный брат Николая II; главнокомандующий вооруженными силами Великобритании; после свержения Царя оказался неспособным оказать ему какую-либо помощь, отказался дать разрешение на въезд Царской Семьи в Англию.

Георгий Михайлович.1863-1919. Великий князь, генерал-адъютант, состоял при Ставке верховного главнокомандующего.

Гинденбург-Бенкендорф (von Hindenburg) Пауль фон. 1847-1934. Германский военачальник, генерал-фельдмаршал, один из наиболее способных стратегов Первой мировой войны.

Гире Михаил Николаевич.Посол России в Стамбуле (1912-1914).

 

Гиацинтов Эраст Николаевич.1894-1975. Русский офицер, участник Первой мировой и Гражданской войн, участник Белого движения.

Головин Николай Николаевич.1875-1944. Генерал-лейтенант; Первую мировую войну встретил командиром 2-го Лейб-Гвардии Гродненского гусарского полка; участвовал в боях в Галиции, ранен, но остался в строю; генерал-квартирмейстер штаба 9-й армии (1914-15); начальник штаба 7-й армии (1915-апрель 1917); начальник штаба группы армий в Румынии; руководил разработкой и непосредственно участвовал в осуществлении более 130 операций; с 1920 — в эмиграции, в Париже; автор многих военно-теоретических трудов; во время оккупации был пособником германских военных властей, занимался отправкой русских эмигрантов на работы в Германию.

Горемыкин Иван Логгинович.1839-1917. Граф, министр внутренних дел (1895-1899), председатель совета министров (апрель-июнь 1906; январь 1914 — январь 1916).

Готье Юрий Федорович.Профессор Московского университета.

Граббе Александр Николаевич.1864-1947. Генерал-майор свиты, командир собственного Его Императорского Величества Конвоя, после отречения Николая II оставил его.

Грей (Grey) Эдуард.1862-1933. Виконт Фалладон, член партии вигов, министр иностранных дел Великобритании (1905-1916), противник войны, сторонник союза с Россией.

Григорович Иван Константинович.1853-1930. Генерал-адъютант, адмирал, участник русско-турецкой войны 1877-1878 гг., морской министр (1911-1917); в 1924 г. покинул Россию и умер в эмиграции.

Гурко (Ромейко-Гурко) Иосиф Владимирович.1828-1901. Генерал от кавалерии, генерал-адъютант; генерал-фельдмаршал (1894); герой Освободительной войны 1877-1878 гг., одержал ряд блестящих побед над турками, лично руководил боями под Горным дубняком и Телишем, снял осаду с Шипки, совершил переход через Балканы.

Гурко (Ромейко-Гурко) Василий Иосифович. 1864-1937. Генерал от кавалерии, в 1914 году командовал 1-й кавалерийской дивизией, с которой и встретил мировую войну; участвовал в Восточно-Прусской операции (авг.-сент. 1914); награжден орденом св. Георгия 4-й ст.; участник операций 1915 и 1916 годов; во время болезни генерала М.В. Алексеева исполнял обязанности нач. штаба при верх. главнок. (10.11.1916-17.02.1917); после Февральской революции смещен со всех постов Временным правительством, арестован и заключен в Петропавловскую крепость, но затем освобожден; в сентябре 1917 выслан за границу, умер в Италии.

Гучков Александр Иванович.1862-1936. Российский политический деятель, из купцов-старообрядцев, действительный статский советник, участник англо-бурской войны на стороне буров (1900); председатель III Государственной Думы; руководитель партии октябристов; один из непримиримых врагов Николая II, организатор заговора против него в 1915-1916 гг.; во Временном правительстве занимал должность военного и морского министра, один из главных разрушителей русской армии, автор «приказа № 1», погубившего русскую армию; после Октябрьской революции бежал во Францию; сотрудничал с гестапо, умер в эмиграции.

Данилов Юрий Никифорович.1866-1937. Генерал от инфантерии, руководил разработкой плана войны с Австро-Венгрией и Германией; генерал-квартирмейстер штаба Верховного Главнокомандующего (1914-1915); один из главных разработчиков стратегических операций русской армии 1914-1915 гг.; в условиях тяжелой обстановки лета 1915 года не справился с возложенными обязанностями и отстранен Царем от должности; начальник штаба Северного фронта (1916-1917); в 1918 году вступил в РККА, был противником заключения мира с Германией; в 1919 г. бежал к белым, занимал пост помощника начальника Военного управления ВСЮРа. После поражения белых армий эмигрировал во Францию, где и умер; автор многочисленных военно-исторических трудов.

 

Демьяненко Н.А.Преподаватель Наследника Цесаревича великого князя Николая Александровича (будущего Императора Николая II).

Деникин Антон Иванович.1872-1947. Генерал-лейтенант, выходец из крепостных крестьян; начальник 4-й стрелковой бригады («Железной бригады»); за бои у Самбора награжден орденом св. Георгия 4-й ст.; за успешные бои под Луцком награжден Георгиевским оружием с бриллиантами (1916); после Февральской революции — начальник штаба Ставки ВГ, принимал участие в разработке оперативных планов; главнокомандующий войсками Юго-Западного фронта (август 1917); выступал против «революционных преобразований» в армии; участник корниловского выступления; один из главных руководителей Белого движения, после крушения Колчака объявлен последним верховным правителем России; один из главных виновников катастрофы Белой армии под Новороссийском, сдал командование генералу П.Н. Врангелю (4.04.1920) и уехал за границу, жил во Франции; во время оккупации занимал патриотическую позицию, выступал против сотрудничества с немцами; после войны перебрался в США, где и умер.

Ден Юлия Александровна(урожденная Смульская-Хорват). 1885-?. Близкая подруга Императрицы Александры Федоровны.

Дитерихс Михаил Константинович.1874-1937. Генерал-лейтенант, участник Первой мировой войны, участник разработки Брусиловского наступления, начальник 2-й Особой бригады в Македонии (1916-1917); после. Февральской революции — генерал-квартирмейстер Ставки ВГ (сентябрь-ноябрь 1917 года); начальник штаба Ставки (ноябрь 1917 - январь 1918); один из активных борцов с большевистским режимом, командовал Сибирской армией адмирала Колчака; по поручению адмирала руководил расследованием убийства Царской Семьи в Екатеринбурге; после поражения Колчака эмигрировал в Харбин; в 1922 году был провозглашен в Приморье Земским Собором «единоличным правителем и воеводой земской рати» свободной от большевиков части Российской империи; после полной победы большевизма уехал в Шанхай, где и умер; автор книги о расследовании убийства Царской Семьи.

Драгомиров Михаил Иванович.1830-1905. Генерал-адъютант, генерал-от-инфантерии, русский военный теоретик и реформатор, один из крупнейших военных специалистов своего времени; служил в Генеральном штабе, профессор тактики в военной академии; участник русско-турецкой войны 1877-1878 гг., командовал 14-й пехотной дивизией; герой Шипки, тяжело ранен; начальник Николаевской академии Генерального штаба (1878-1889); командующий войсками Киевского ВО; преподаватель Наследника Цесаревича Николая Александровича (будущего Императора Николая II); автор многочисленных сочинений по военной теории и практики.

Дубенский Дмитрий Николаевич.1868-?. Генерал-майор, редактор-издатель газеты «Русское чтение, редактор журнала «Летопись войны», во время войны состоял при Николае II в качестве официального историографа, умер в эмиграции.

Думер (Doumer) Поль.1857-1932. Французский государственный деятель, сенатор, генерал-губернатор Индокитая (1897-1902), множество раз был министром финансов, в 1931 г. был избран президентом республики, убит русским эмигрантом Горгуловым.

Eгорьев. Генерал-лейтенант,главный полевой интендант Ставки.

Екатерина II Алексеевна,«Великая». 1729-1796. Урожденная принцесса София Фредерика Алгольт-Цербтская. Императрица всероссийская (1762-1796), пришла к власти в результате дворцового переворота и убийства своего мужа — Императора Петра III. При ней произошли невероятное укрепление власти русского дворянства, расцвет науки и искусства, расширение территории империи, в результате успешных войн с Турцией, пугачевский бунт, падение нравственных устоев высшего общества, принижение роли русской православной церкви, активное проникновение в Россию масонства и идей «просвещения».

Ермолов Алексей Петрович.1772-1861. Генерал от инфантерии, воспитанник Суворова, герой войны 1812 года, Бородинского сражения и Заграничного похода русской армии; руководитель боевыми действиями против горцев на Кавказе (1818-1827).

Епанчин Николай Алексеевич.1857-1941. Генерал от инфантерии (1913), в начале мировой войны командовал 3-м армейским корпусом; за неудачи в феврале 1915 года отстранен от командования; с 1919 года — в эмиграции.

Жоффр (Joffre) Жозеф Жак Сезар.1852-1931. Маршал Франции (1917), служил в Африканских колониях, бригадный генерал (1902), начальник Генерального штаба (1911), автор плана войны с Германией, который сводился к положению: «наступление на всех направлениях». В начале Первой мировой войны — главнокомандующий армиями Севера и Северо-запада, руководил общим ходом боевых действий французской армии, фактический главнокомандующий.

Жевахов Николай Давыдович.1876-1938. Князь, камер-юнкер, помощник статс-секретаря Государственного совета, с сентября 1916 по март 1917 — товарищ обер-прокурора Святейшего Синода, был близок к черносотенному движению, убежденный монархист, автор воспоминаний, умер в эмиграции.

Жилинский Яков Григорьевич.1853-1918. Генерал от кавалерии, до войны — варшавский генерал-губернатор, начальник Генерального штаба (1911-1914), с началом мировой войны — главнокомандующий Северо-Западным фронтом, один из главных виновников провала Восточно-Прусской операции, смещен с должности и направлен представителем Ставки при главном командовании союзников.

Залесский Константин Александрович. Современный российский историк.

Иванов Николай Иудович.1851-1919. Генерал-адъютант, генерал от артиллерии, член Государственного Совета, до войны командовал Киевским военным округом (1908-1914), главнокомандующий Юго-Западным фронтом (1914-1916); с марта 1916 состоял при Императоре; в феврале 1917 года послан Николаем II для усмирения петроградского мятежа, фактически бездействовал, в 1918 году возглавил одну из белогвар­дейских армий, умер на Дону от сыпного тифа.

Игнатьев Алексей Алексеевич.1877-1954. Граф, генерал-лейтенант, русский военный атташе в Париже, после революции эмигрировал, но затем переметнулся к большевикам, служил в РККА, автор мемуаров «50 лет в строю».

Извольский Александр Петрович.1856-1919. Гофмейстер, член Государственного Совета, министр иностранных дел (1906-1910), посол в Париже (1910-1917).

Каледин Алексей Максимович.1861-1918. Генерал от кавалерии, в начале войны командовал 12-м кавалерийским корпусом, командовал 8-й армией (весна 1916-март 1917), герой Брусиловского наступления; после отречения Николая II сдал командование Л.Г. Корнилову; атаман Донского казачьего войска (1917-1918); активный борец с большевизмом, возглавил антибольшевистское восстание на Дону, после неудачи которого застрелился.

Карабчевский Николай Платонович.1851-1925. Адвокат, публицист, председатель совета присяжных поверенных Петрограда; после большевистского переворота эмигрировал.

Катков Георгий Михайлович.1903-?. Русский историк-эмигрант, живший и писавший в Великобритании, профессор Оксфордского университета.

Келлер Федор Артурович.1857-1918. Граф, генерал-лейтенант, командир лейб-гвардии Драгунского полка, во время войны командовал 10-й кавалеристский дивизией и 3-м кавалеристским корпусом; проявил себя как храбрый и способный командир, убежденный монархист, один из немногих, кто пытался организовать сопротивление заговору генерал-адъютантов, прийти на помощь Государю; после революции отказался участвовать в Белом движении, так как считал его антимонархическим, начал формировать монархическую армию в Киеве, убит петлюровцами.

Керенский Александр Федорович.1881-1970. Политический и государственный деятель, участник революционного движения, член фракции «трудовиков» в Государственной Думе, один из руководителей масонской ложи «Великого Востока Народов России», активный участник февральских событий 1917 года, министр юстиции (с марта по май 1917 г.) и военный министр (с мая по сентябрь) Временного правительства, затем его председатель (сентябрь-ноябрь); свергнут большевистским переворотом, бежал в машине американского посольства, после неудачной попытки организовать отпор большевикам бежал за границу, проживал в США.

Керсновский Антон Антонович.1907-1944. Русский военный историк.

Кирпичников Т.И.?-1918. Унтер-офицер Волынского полка, перешедший на сторону революции и прославившийся массовыми убийствами безоружных офицеров и полицейских, награжден Временным правительством Георгиевским крестом и произведен в подпрапорщики.

Клембовский Владислав Наполеонович.1860-1923. Генерал от инфантерии, в начале Первой мировой войны командовал 16-м армейским корпусом; начальник штаба Юго-Западного фронта (1915), командующий 11 армией; после большевистского переворота перешел в РККА, в 1923 арестован, по некоторым сведениям, расстрелян, по другим — умер в тюрьме.

Кобылий Виктор Сергеевич.Русский историк, эмигрант.

Колчак Александр Васильевич.1874-1920. Адмирал; из дворян Одесской губернии; участник Первой мировой войны, руководил Данцигской минной заградительной операцией, произвел высадку морского десанта в германском тылу в районе мыса Домеснес, за что награжден орденом св. Георгия 4-й ст. С июля 1916 года назначен командующим Черноморским флотом, произвел заграждение Босфора минами; руководил подготовкой Босфорской десантной операцией; признал Временное правительство; направлен с военной миссией в США; в марте 1918 вернулся в Россию, участник Белого движения; провозгласил себя Верховным Правителем, потерпел поражение от красных; внутренняя политика отличалась демократической демагогией «непредрешенчества» в сочетании с патриотическими лозунгами и полной ориентировкой на Антанту; вьщан чехословаками красным партизанам, передан в Иркутский военно-революционный комитет и расстрелян.

Кольцов Михаил Ефимович.1898-1942. Советский публицист и писатель, участник Гражданской войны в Испании, арестован в 1938 и позже расстрелян как «враг народа».

Кондзеровский Петр Константинович.Генерал-лейтенант, во время Первой мировой войны — дежурный генерал при Верховном Главнокомандующем.

Коновалов Александр Иванович. 1875-1948. Видный промышленник, один из лидеров прогрессистов, депутат IV Государственной Думы, в 1916-1917 гг. — один из организаторов и финансистов заговора против Николая II, масон; после Февральской революции во Временном правительстве — министр торговли и промышленности, эмигрировал.

Кочубей. Князь, полковник.

Краснов Петр Николаевич.1869-1947. Генерал от кавалерии (1918), командовал бригадой «Дикой дивизии» (1915), 2-й Сводной бригадой (1915-1917), 1-й Кубанской (1917), казачьими дивизиями, 3-м кавалеристским корпусом (1917); участник Белого движения, пытался совместно с Керенским организовать поход на Петроград, после провала бежал на Дон, атаман Всевеликого войска Донского (1918-1919), опираясь на помощь кайзеровской армии, пытался создать «независимое» казачье государство, говорил о «вековом угнетении казаков русскими Царями», потерпел поражение под Царицыном, бежал в Германию; активно сотрудничал с нацистами, создал и направил в СССР казачью дивизию СС; арестован советской контрразведкой, вывезен в Москву, судим и повешен, автор романа «От двуглавого орла к красному знамени».

Кривошеий Александр Васильевич.1857-1921. Гофмейстер, государ­ственный секретарь, член Государственного совета, действительный тайный советник, активный сторонник аграрной реформы Столыпина, министр земледелия (1908-1915), тайно поддерживал «Прогрессивный блок», глава правительства в армии генерала П.Н. Врангеля (1920).

Крымов Александр Михайлович.1871-1917. Генерал-лейтенант, из дворян Варшавской губернии; в Первую мировую войну командовал Уссурийской конной бригадой, проявил себя как храбрый и решительный военачальник, в июне 1915 г. форсировал р. Венту и во встречном бою изрубил 5 германских кавалерийских полков; активный участник государственного переворота против Николая II, участник выступления генерала Корнилова, после его провала покончил с собой.

Кудашев Н.А.1859-? Князь, советник русского посольства в Вене (1912-1914), директор дипломатической канцелярии при штабе Верховного Главнокомандующего, масон.

Кутузов (Голенищев-Кутузов) Михаил Илларионович.1745-1813. Светлейший князь Смоленский, прославленный русский полководец; главнокомандующий войсками против Наполеона при нашествии 1812 года, лично руководил Бородинским сражением и изгнанием наполеоновских войск из России.

Куропаткин Алексей Николаевич. 1848-1925. Генерал от инфантерии, генерал-адъютант; военный министр (1898-1904), главнокомандующий русскими войсками во время русско-японской войны, в которой проявил нерешительность и пассивность; участие в Первой мировой войне начал с января 1916 года, с февраля 1916 года — командующий войсками Северного фронта, особых талантов не проявил; с июля 1916 года назначен Туркестанским генерал-губернатором; после революции отошел от военных и государственных дел, отказался вступить Белое движение, основал в селе Шешурино Псковской области сельскую школу, в которой работал учителем, по некоторым сведениям, убит бандитами.

Кутепов Александр Павлович.1882-1930 (?). Полковник русской армии, генерал-лейтенант белогвардейских ВСЮР; из дворян Новгородской губернии; во время Первой мировой войны командовал ротой Его Величества, вторым батальоном л.-гв. Преображенского полка; неоднократно ранен; представлен к ордену св. Георгия 4-й ст.; один из немногих, кто пытался организовать сопротивление в мятежном Петрограде в феврале 1917 года; назначен командиром Преображенского полка (1917); участник Белого движения, после поражения генерала Врангеля эвакуировался в Галлиполи, затем эмигрировал во Францию; после смерти Врангеля возглавил Российский Общевоинский Союз (РОВС); организовывал и проводил террористические акты против сотрудников ОГПУ, другую диверсионно-подрывную деятельность на территории СССР; выкраден в Париже советской разведкой и, по некоторым сведениям, умер по дороге в СССР от сердечного приступа.

Лауниц В.Ф.фон дер. 1855-1906. Шталмейстер, генерал-майор свиты, архангельский вице-губернатор, тамбовский губернатор (1902); петербургский градоначальник; убежденный монархист, убит эсеровским боевиком.

Лечицкий Платон Алексеевич.1856-1923. Генерал от инфантерии, сын священника, в Первую мировую войну командовал 9-й армией; участник Галицийской битвы 1914г., Ивангородской операции, отступления 1915 года, Брусиловского наступления; после Февральской революции вышел в отставку; после большевистской революции перешел в РККА; был арестован и умер в тюрьме в Москве.

Леер Генрих Антонович.1829-1904. Генерал-лейтенант, известный военный писатель; член-корреспондент Императорской Академии Наук; автор многочисленных трудов по военной стратегии и истории; один из преподавателей Наследника Цесаревича Николая Александровича (будущего Императора Николая II).

Лейхтенбергский Александр Георгиевич.1881-?. Герцог, князь Романовский, флигель-адъютант Императора Николая II, полковник лейб-гвардии Гусарского полка, во время войны был в распоряжении главнокомандующего войсками Северного фронта.

Лейхтенбергский Сергей Георгиевич.Герцог, князь Романовский, флигель-адъютант, пасынок великого князя Николая Николаевича, старший лейтенант флота.

Лемке Михаил Константинович.1872-1923. Видный эсер. Во время войны находился в Ставке при генерале Алексееве; после революции вступил в коммунистическую партию; председатель Общества изучения истории и освободительного движения.

Ленин (наст. фамилия Ульянов) Владимир Ильич.1870-1924. Революционер и советский государственный деятель, основатель и лидер большевизма; один из главных организаторов Октябрьского переворота; председатель СНК; один из авторов и убежденных сторонников Брестского мира с немцами; проявил незаурядные способности как организатор и политический комбинатор; установил в стране жесточайшую диктатуру; один из главных организаторов Гражданской войны, массовых убийств гражданского населения России, голода в Поволжье и гонений на православие; проводил политику «военного коммунизма», затем, после полного краха последней — политику НЭПа; в конце жизни тяжело заболел, фактически впал в слабоумие и отошел от дел; оказал огромное влияние на ход исторического процесса в XX веке.

Лиман фон Сандерс (Liman von Sanders) Otto.1855-1929. Германский кавалерийский генерал; в декабре 1913 г. направлен кайзером в Турцию во главе германской военной миссии; руководил реорганизацией турецкой армии; в январе 1914 года произведен в муширы (маршалы) турецкой армии; после начала войны командовал 1-й турецкой армией; нанес сокрушительное поражение англо-французским войскам во время их попытки высадиться в Дарданеллах, за что получил прозвище «Гинденбург Востока»; из-за полного разложения турецкой армии потерпел поражение осенью 1918 года и сдал командование Мустафе Кемалю, умер в Мюнхене.

Ллойд Джордж (Lloyd George) Дэвид.1863-1945. Граф, английский государственный деятель, лидер левого крыла либеральной парии; сторонник социальных реформ; во время Мировой войны — министр снабжения, затем — военный министр и глава коалиционного кабинета (1916-1922), один из тайных пособников государственного переворота в России в феврале 1917 года; один из разработчиков Версальского мирного договора (1919); в 1921 признал независимость Ирландии; в 30-е годы встречался с А. Гитлером, которого называл «великим человеком».

Лобко Павел Львович.1838-1905. Генерал-лейтенант, член комиссии по перевооружению русской армии при Александре III, Николаевской академии Генерального штаба, автор «Записки по военной администрации»; один из преподавателей Наследника Цесаревича Николая Александровича (будущего Императора Николая II).

Ломоносов Юрий Владимирович.1876-?. Генерал-майор, профессор, специалист в области железнодорожного транспорта, на момент Февральской революции — помощник начальника управления русских железных дорог, принимал участие в февральских событиях, затем примкнул к большевикам, член ВСНХ, выполнял личные поручения Ленина; например, по продаже русского золота за границу, в 1920-1922 годах возглавлял железнодорожную миссию по выполнению заказов в Швеции и в Германии на паровозы, железнодорожное оборудование, из-за границы в СССР не вернулся.

Лохвицкий Николай Александрович.1867-1933. Генерал-лейтенант, брат писательницы Н.А. Тэффи, кавалер ордена св. Георгия 4-й ст., в 1916 году назначен командующим 1-й Особой пехотной бригады во Франции, высадился в Марселе, сражался на французском фронте, за личное мужество представлен к ордену Почетного легиона и орденом св. Георгия 3-й ст., после революции вернулся в Россию, участник Белого движения, умер в эмиграции.

Лукомский Александр Сергеевич.1868-1939. Генерал-лейтенант, с началом войны возглавил канцелярию Военного министерства, помощник военного министра; участник наступления генерала Брусилова; успешно действовал в Бессарабии; за взятие города Черновицы был представлен к ордену св. Георгия 4-й ст. Один из разработчиков общего стратегического наступательного плана на 1917 год; после Февральской революции — начальник штаба Верх. Главноком.; участник выступления генерала Корнилова; участник Белого движения; после поражения белых эмигрировал во Францию, умер в Париже.

Львов Георгий Евгеньевич.1863-1925. Князь, политический и государственный деятель, председатель Всероссийского Земского союза, член 1 Государственной Думы, один из главных врагов Николая II, масон, один из лидеров «Прогрессивного блока»; один из главных организаторов государственного переворота в феврале 1917 года; после свержения Царя возглавил Временное правительство, но затем был отстранен Керенским; умер в эмиграции.

Людендорф (Lüdendorf) Эрих.1865-1937. Германский военный стратег, генерал пехоты.

Людовик XVI(Louis XVI). 1754-1793. Король Франции (1774-1791), позднее — король французов (1791-1793); из династии Бурбонов; стремился облегчить жизнь простому народу, прекратить злоупотребления дворянства и навести порядок в финансах страны; пытался проводить реформы (министры Тюрго, Неккер и др.), чем вызвал крайнее неприятие правящих кругов; установил добрые отношения с Россией; выступил на стороне американских борцов за независимость против Англии; несмотря на свои благородные устремления и стремление к реформам, был главным врагом тайных обществ и революционеров, так как отстаивал христианские ценности и Божественную власть короля; в ходе революции 1789 года был вынужден пойти на подписание конституции; в ходе штурма дворца Тюильри мятежной толпой, руководимой якобинцами, арестован и заключен в замок Тампль со своей семьей; прошел через так называемый «суд», где подвергался оскорблениям и злословиям; приговорен к смерти и гильотинирован (21 января 1793).

Макензен (Mackensen) Август фон.1849-1945. Германский генерал-фельдмаршал (1915); один из наиболее ярких и талантливых repманских военачальников.

Маклаков Василий Алексеевич.1869-1957. Политический деятель, член II, III и IV Государственных Дум, один из руководителей кадетской партии, член «Прогрессивного блока», соучастник убийства Г.Е. Распутина, один из сторонников свержения Николая II, масон, посол Временного правительства во Франции.

Маклаков Николай Алексеевич. 1871-1918. Гофмейстер, член Государственного Совета, тайный советник, министр внутренних дел (1912-1915), шеф жандармов (1912-1915), сторонник самодержавия и решительных действий против оппозиции, брат В.А. Маклакова.

Маниковский Алексей Алексеевич.1865-1920. Генерал от артиллерии, в 1915-1917 — начальник Главного Артиллерийского управления (ГАУ), много содействовал развитию русской артиллерии во время войны, во Временном правительстве — управляющий военным министерством, с 1918 — на службе у большевиков, погиб в автомобильной катастрофе.

Мария Павловна.1854-1920. Великая княгиня, урожд. принцесса Мекленбург-Шверинская, вдова великого князя Владимира Александровича.

 

Мария Федоровна.1847-1928. Вдовствующая Императрица, урожд. Софья-Фредерика-Дагмар, принцесса Датская, вдова Императора Александра III, мать Императора Николая П, чудом избежала большевистской расправы, эмигрировала в Данию.

Мелыунов Сергей Петрович.1879-1956. Активный деятель партии народных социалистов, публицист, сотрудник газеты «Русские ведомости», ненавидел большевиков, был членом организации «Союз возрождения России»; эмигрировал, автор многочисленных исторических исследований («Красный террор», «На путях к дворцовому перевороту», «Судьба Императора Николая II после отречения» и др.).

Милюков Павел Николаевич.1859-1943. Политический деятель, публицист и историк, депутат III и IV Государственной Думы, лидер фракции кадетов, лидер «Прогрессивного блока», один из главных организаторов и вдохновителей государственного переворота в феврале 1917 года, поддерживал тесные контакты с лидерами западной буржуазии и масонства, во Временном правительстве первого состава — министр иностранных дел, после Октябрьской революции — в эмиграции.

Михаил Александрович.1878-1918. Великий князь, младший сын Императора Александра III, брат Николая II, во время Первой мировой войны командовал Кавказской Туземной дивизией (1914-1917), неоднократно лично ходил в атаки; за храбрость награжден орденом св. Георгия 4-й ст.; после отречения Николая II формально наследовал Императорский престол, но согласился его принять только после решения Учредительного собрания; отказался покидать Россию, выслан большевиками в Пермь и, несмотря на заверения Ленина, что к нему нет никаких претензий, выкраден ЧК, вывезен в лес и расстрелян вместе со своим секретарем-англичанином Джонсоном.

Михаил Николаевич.1832-1909. Великий князь, четвертый сын Императора Николая I, генерал-фельдмаршал (1878); родоначальник великокняжеской ветки «Михайловичей».

Мольтке (Moltke) Гельмут-Иоганн-Людвиг фон.1848-1915. Граф, германский генерал-фельдмаршал, сын знаменитого германского полководца Мольтке-Старшего.

Мольтке (Moltke) (Старший) Гельмут-Карл фон.1800-1891. Граф, германский генерал-фельдмаршал (1871); один из самых больших авторитетов военной истории, автор многочисленных трудов по военному искусству.

Мосолов Александр Александрович.1856-?. Генерал-лейтенант, начальник канцелярии министерства Императорского Двора (1900-1917); одновременно, с 1916 года, был посланником в Бухаресте; после революции, с его слов, пытался организовать спасение царской семьи.

Мясоедов Сергей Николаевич.1865-1915. Жандармский полковник, начальник пограничной станции в Вержболово, с 1909 года был направлен в распоряжение военного министра Сухомлинова, стал жертвой политических интриг Гучкова, обвинившего его в шпионаже в пользу Австрии, дрался с последним на дуэли; отправлен в отставку; с началом войны — вновь на службе; был направлен в тыл, но написал письмо Сухомлинову с просьбой направить его на фронт; начальник агентурной разведки в штабе 10-й армии генерала Сиверса; в феврале 1915 арестован в Ковно и бездоказательно обвинен в государственной измене; под давлением Ставки и лично великого князя Николая Николаевича, генералов Бонч-Бруевича и Батюшина приговорен к смертной казни и повешен; казнь Мясоедова стала, наряду с убийством Г.Е. Распутина, первым этапом подготовки государственного переворота с целью свержения Императора Николая II.

Назаров Михаил Владимирович.Современный российский православный исследователь.

Наполеон (Napoleon)(Наполеон I Бонапарт). 1769-1821. Император французов (1804-1814) и (1815); один из самых выдающихся и знаменитых военачальников мировой истории; организатор и участник войн Директории и Империи, произвел государственный переворот и стал 1-м консулом Франции (1799), а затем императором (1804); в ходе ряда успешных войн подчинил себе практически всю Западную Европу; стремясь к созданию «Мировой Империи» («L'Empire universelle»); начал войну с Россией (1812), но потерпел сокрушительное поражение; перед лицом объединенной Европы потерпел общее поражение и был вынужден отречься от престола (1814), был отправлен союзниками на остров Эльбу; вернулся во Францию (1815) и триумфально прошел до Парижа, где воцарился вновь; в ходе новой войны был разбит англо-прусскими войсками, вторично отрекся от престола, сослан на остров Св. Елены, где и скончался (5 мая 1821 года); наполеоновские войны стали первыми «глобальными войнами».

Нарышкин Кирилл Анатольевич.1868-1924. Граф, генерал-майор свиты, друг детства Императора Николая II, флигель-адъютант (1916), начальник военно-походной канцелярии Царя, предал Николая II после отречения и покинул его.

Нахичеванский Гуссейн Али.1863-1919. Хан, генерал от кавалерии, генерал-адъютант, командовал 2-й кав. дивизией в армии Ренненкампфа во время Восточно-Прусской операции, его нерешительность несколько раз способствовала ускользанию от русской армии окончательной победы, отстранен от командования, затем командовал гвардейскими кавалерийскими корпусами, в марте 1917 года, наряду с графом Келлером, послал телеграмму царю с выражением поддержки (по другой версии эту телеграмму послал адъютант вопреки его воле); с 1918 года — в эмиграции.

Наумов Александр Николаевич.1868-1950. Министр земледелия и землеустройства (1915-1916).

Неклюдов Анатолий Васильевич.1856-?. Русский дипломат, посланник в Софии (1911-1913), посланник в Стокгольме (1913-1917), посол в Мадриде (апрель-август 1917), с 1917 года — в эмиграции.

Николай I Павлович.1796-1855. Император всероссийский (1825-1855), третий сын Императора Павла I, один из самых ярких и незаурядных русских Императоров.

Николай Михайлович.1859-1919. Великий князь, сын великого князя Михаила Николаевича, внук Николая I, генерал-адъютант, генерал от инфантерии, известный историк, директор Музея Императора Александра III (Русского Музея), член тайного французского общества «Биксио», отличался оригинальным умом и способностями; один из сторонников отстранения Императора Николая II от власти, за непристойные и оскорбительные выпады против Императрицы выслан царем из Петрограда, с воодушевлением воспринял февральский переворот, арестован большевиками, заключен в Петропавловскую крепость и расстрелян (1919).

Николай Николаевич (Младший) . 1859-1929. Великий князь.

Николай Николаевич (Старший).1831-1891. Великий князь, третий сын Императора Николая I, генерал-фельдмаршал, главнокомандующий русской Дунайской армией во время русско-турецкой войны 1877-1878 гг.

Нилов Константин Дмитриевич.1856-?. Генерал-адъютант, адмирал, флаг-капитан, входил в ближайшее окружение Императора Николая II.

Новицкий В.Ф.Профессор Академии Генерального Штаба в 1910-е годы, автор работ по стратегии Первой мировой войны.

 

Нокс (Кпох) Альфред.1870-?. Английский генерал, английский военный атташе в России, глава английской военной миссии при Императорской Ставке, с большой симпатией относился к России, после отречения Императора Николая II, с целью безопасности Царя, хотел сопровождать его до Царского Села, в чем ему было отказано.

Носков А.А.Полковник Генерального штаба, позднее — генерал, помощник генерала М.В. Алексеева.

Ольга Александровна.1882-1960. Великая княгиня, дочь Императора Александра III, сестра Императора Николая II, во время войны работала сестрой милосердия, вышла замуж за полковника Н.А. Куликовского, в отличии от своих многих родственников отличалась взвешенностью оценок, широтой мышления и глубокой искренней любовью к царской семье, умерла в эмиграции в Канаде.

Ольденбург Сергей Сергеевич.1888-1940. Русский историк, профессор; главный труд — «Царствование Императора Николая II».

Павел I Петрович.1754-1801. Император всероссийский (1796-1801), магистр Мальтийского ордена, его короткое царствование было охарактеризовано большими проектами улучшения жизни народа, прекращением дворянских злоупотреблений, наведением порядка в армии, ее перевооружением; убит в результате дворцового переворота 1 марта 1801 года.

Пагануци Павел Николаевич.Американский историк русского происхождения, автор книги об убийстве Царской Семьи.

Палеолог (Paluologue) Морис Жорж. 1859-1944. Посол Франции в России (1914-1917), тайный сторонник заговора против Николая II.

Петр I Алексеевич,«Великий». 1672-1725. Русский Царь и первый Император всероссийский (1682-1725), основатель Санкт-Петербурга, победитель шведов в Северной войне, создатель русского флота и регулярной армии европейского образца, крупнейший реформатор мировой истории.

Петр I.1844-1921. Король Сербии (1903-1918), затем — король Югославии (1918-1921); из рода Кара Георгиевичей, он поднял Боснию против турок (1875); в 1914 году передал управление страной своему сыну Александру (будущему королю Александру I).

Петров П.П.Генерал-майор.

Платонов Олег Анатольевич.Доктор экономических наук, современный православный исследователь.

Плеве Вячеслав Константиновичфон. 1846-1904. Директор департамента полиции (1881), статс-секретарь Великого княжества Финляндского (1900), министр внутренних дел (1902-1904), убежденный монархист, сторонник бескомпромиссной борьбы с революционерами, убит эсеровским боевиком.

Плеве Павел Адамович(1850-1916), генерал от кавалерии (1907), из дворян Петербургской губернии; с начала Первой мировой войны — командующий 5-й армией; награжден орденом св. Георгия 4-й ст., во время великого отхода 1915 года проявил упорство и смелость в боях, с 6.12. 1915 сменил генерала Рузского на посту главнокомандующего армиями Северного фронта, но вскоре был освобожден от командования в связи с болезнью, от которой он и скончался в Москве.

По (Рoh) Жеральд.1848-1932. Французский дивизионный генерал, окончил Сен-Сир, участник франко-прусской войны, командовал дивизией в Бельфоре (1902-1906), командовал армейскими корпусами, член Высшего военного совета; с началом войны командовал Эльзаской армией, состоял на военно-дипломатической работе, возглавлял французскую военную миссию в России, присвоено звание почетного казака (1916), член французской миссии во Австралии (1919), умер в Париже.

Поливанов Алексей Андреевич.1855-1920. Генерал от инфантерии, член Государственного совета, военный министр (1915-1916), после Октябрьской революции — в РККА, бьш назначен в состав советской делегации для переговоров с поляками, во время которых умер от тифа.

Пронин В.М., полковник РА, находился при Ставке ВК.

Протопопов Александр Дмитриевич.1866-1918. Действительный статский советник, симбирский губернский предводитель дворянства, депутат III и IV Государственной Думы, октябрист, с сентября 1916 года назначен министром внутренних дел; в результате его деятельности МВД оказалось не готовым к февральским событиям 1917 года; убит большевиками.

Пуанкаре (Роinсагé) Раймонд.1860-1934. Французский государственный деятель, президент республики (1913-1920), по профессии — адвокат, сторонник военного решения вопроса Эльзас-Лотарингии, активный участник русско-французского союза.

Пурталес (Purtales) Фридрих.1853-1928. Граф, посол Германии в России (1907-1914), противник войны России с Германией, вручил министру иностранных дел С.Д. Сазонову ноту с объявлением войны (19 июля 1914 г.).

Пустовойтенко Михаил Саввич.1865-?. Генерал-лейтенант, генерал-квартирмейстер Ставки (1915-1916), сын священника, окончил Николаевскую военную академию (1894), служил на адъютантских должностях и при штабах, с началом мобилизации назначен генерал-квартирмейстером армий Юго-Западного фронта; ближайший помощник генерала Алексеева во время Мировой войны, по некоторым сведениям — один из участников антицарского заговора в конце 1916 года и член «Военной ложи».

Путник Радомир.1847-1917. Сербский воевода; в начале войны, находясь на лечении в Австрии, бьш интернирован, но затем отпущен по личному приказу императора Франца-Иосифа; вернулся в Сербию, начальник штаба Верх. Главнокомандующего, фактически — руководитель сербской армией, разбил австрийцев на р. Ядар (лето 1914), сорвав их попытку оккупации Сербии, вторично отразил натиск австро-венгерских войск, разгромив их при Руднике (декабрь 1914), перед лицом мощного наступления превосходящих австро-германо-болгарских войск дрался с мужеством и упорством, но, брошенный западными союзниками на произвол судьбы, был вынужден отступить и уйти из Сербии в Албанию, откуда остатки сербской армии были переброшены на Корфу, скончался во Франции.

Радзинский Эдвард Станиславович.Современный российский драматург, автор пьес и сомнительных исторических произведений.

Радко-Дмитриев Радко Дмитриевич.1859-1918. Русский болгарский генерал на русской службе, генерал от инфантерии (1914), родился в Болгарии, участник национально-освободительного движения, участник русско-турецкой войны (1877-1878). После начала Первой мировой войны и в связи с занимаемой Болгарией прогерманской позицией принял русское подданство, командовал 8-м армейским корпусом; участник 1-й Галицийской битвы, в которой действовал крайне успешно; кавалер ордена св. Георгия 3-й ст.; в октябре 1914 в подчинении генерала Брусилова; участник осады Перемышля, форсировал Карпаты (весна 1915), в ходе отступления 1915 года проявил выдающееся мужество и упорство, сдерживая натиск превосходящего противника. Немотивированно снят с командования великим князем Николаем Николаевичем, командовал 2-м Сибирским корпусом, затем 7-м Сибирским корпусом, февральской революции не принял, зачислен в резерв Петроградского военного округа, уехал на юг России для лечения, схвачен большевиками в качестве заложника и зверски убит вместе с генералом Рузским в Пятигорске.

Распутин Григорий Ефимович.1869-1916. Друг Царской Семьи, одна из наиболее загадочных и незаурядных личностей русской истории; из крестьян Тобольской губернии, до 28-летнего возраста вел обычный образ жизни, затем ему было видение, и он обратился к Богу. После встречи со старцами начал странствовать, ему открылся дар предвидения и целительства; в 1903 году пришел в Петербург, где его представили семье великого князя Николая Николаевича, который ввел Распутина в Царскую семью. Умел останавливать кровь у больного гемофилией Наследника, в связи с чем приобрел большой авторитет у отчаявшейся Императрицы, вел душеполезные беседы с Царской Четой; политической жизнью, как таковой, не интересовался; стал главной мишенью анти­царской агитации и пропаганды со стороны оппозиции, которой был создан Распутинский миф. Будучи бессеребренником и доверчивым человеком, использовался различными проходимцами и врагами Царя для подрыва власти; был горячим противником войны, но с началом Первой мировой войны занял патриотическую позицию. 16 декабря 1916 года был зверски убит в доме князя Ф. Юсупова, его убийство стало первым этапом подготовки государственного переворота.

Рачинский Андрей Владиславович.Современный русский мыслитель, живущий в Париже.

Редигер Александр Федорович.1853-1920. Генерал от инфантерии, окончил Пажеский корпус, Николаевскую академию генерального штаба, участник русско-турецкой войны (1877-1878), военный министр (1905-1909), под его эгидой и с его согласия возникла масонская «военная ложа» России.

Ренненкампф Павел Карлович фон.1854-1918. Генерал от кавалерии, генерал-адъютант, из прибалтийских немцев, родился в родовом замке близ Ревеля. С начала Мировой войны — командующий 1-й армией во время Восточно-Прусской операции, выиграл сражение при Сталлупенене и при Гумбинене, поставив под угрозу поражения всю 8-ю армию фон Притвица, но из-за бездарности командующего фронтом Жилинского и собственной бездеятельности потерял взаимодействие с генералом Самсоновым, который был разбит при Танненберге, после чего был вытеснен немцами из Восточной Пруссии. В ноябре 1914 года отстранен от командования, отправлен в распоряжение военного министра, после февральской революции был арестован Временным правительством, но вскоре выпущен из-за полного отсутствия состава преступления, после октябрьского переворота отказался от предложения Троцкого вступить в РККА, уехал в Таганрог, где жил на нелегальном положении, обнаружен ЧК и по личному приказу Антонова-Овсеенко расстрелян.

Риккель (Ryckel).Барон, бельгийский генерал-лейтенант, глава бельгийской военной миссии при Императорской Ставке.

Родзянко Михаил Владимирович.1859-1924. Русский политический деятель, действительный статский советник, один из лидеров октябристов, председатель III и IV Государственной Думы, один из участников заговора против Николая II, во время февральских событий 1917 г. — председатель Временного комитета ГД, эмигрировал.

Родичев Федор Измаилович.1856-?. Статский советник, депутат всех Государственных Думы, один из основателей и лидеров кадетской партии, масон, после революции — в составе Временного правительства (министр по делам Финляндии).

Рузский Николай Владимирович.1854-1918. Генерал от инфантерии, генерал-адъютант. С началом Первой мировой войны — командующий 3-й армией Юго-Западного фронта, разбил австрийцев при р. Золотая Липа, взял Львов (август 1914), кавалер орденов св. Георгия 4-й и 3-й ст., став первым кавалером ордена св. Георгия, главнокомандующий армиями Северно-Западного фронта, сторонник наступления на Германию, за бои в Польше представлен к ордену св. Георгия 2-й ст., участник Лодзинского сражения, виновен в поражении генерала Сиверса в Августовских лесах, в 1915 году из-за болезни сдал командование ген. Алексееву; главнокомандующий Северным фронтом (1916-1917); в сентябре 1918 взят в заложники большевиками и расстрелян, перед смертью сам рыл себе могилу.

Русин Александр Иванович.1861-1956. Адмирал, начальник морского генерального штаба, помощник морского министра (1915-1917), в эмиграции — председатель Всезарубежного объединения русских морских организаций.

Рябушинский Павел Павлович.1871-1924. Крупнейший мануфактурист и банкир, член Государственного Совета, член «Прогрессивного блока», масон, один из участников заговора против Николая II. После революции — один из организаторов и финансистов выступления генерала Корнилова; после большевистской революции — в эмиграции.

Саблин Николай Павлович.1880-1937. Контр-адмирал, старший офицер яхты «Штандарт»; числился в друзьях Императора, но после отречения предал его.

Сазонов Сергей Дмитриевич.1860-1927. Гофмейстер, член Государственного совета, министр иностранных дел (1910-1916), один из горячих приверженцев Антанты, после революции был в белых правительствах, был представителем адмирала Колчака на Парижской мирной конференции, затем — в эмиграции.

Самарин Александр Дмитриевич.1869-? Егермейстер, член Государственного совета, московский губернский предводитель дворянства, обер-прокурор Святейшего Синода (1915).

Саррайль (Sarrail) Морис.1856-1929. Французский дивизионный генерал, с начала Первой мировой войны командовал 3-ей армией; в 1915 назначен командующим англо-французского экспедиционного корпуса и главнокомандующим Восточной армии в районе Салоник, фактически бездействовал, в 1917 г. снят с должности, с 1924 — комиссар в Сирии, умер в Париже.

Сахаров Владимир Викторович.1853-1920. Генерал от кавалерии, в начале Первой мировой войны командовал 11 -м армейским корпусом, участвовал в Галицийской битве, награжден орденом св. Георгия 3-й ст., командующий 11-й армией (1915-1916), участник Брусиловского наступления, после разгрома румынской армии направлен в Румынию, где командовал Румынским фронтом (1916-1917), по планам Ставки в 1917 году должен был разгромить противника у Фокшан; после революции отстранен от командования, проживал на юге России, расстрелян «зелеными».

Свечин Александр Андреевич.1878-1938. Генералмайор, крупный военный писатель, в кампанию 1915 года был ранен, в 1917 г. назначен командующим Отдельной морской дивизией, которая должна была принять участие в морском десанте на Босфоре, в 1918 г. перешел к большевикам, участвовал на их стороне в Гражданской войне, до 1921 преподавал в академии Генштаба, комдив (1935), был близок к Л.Д. Троцкому, расстрелян как «враг народа».

Свечин Михаил Андреевич.Генерал, участник Первой мировой войны, брат Свечина А.А.

Сергеевский Б.Н.Полковник Ставки ВГ во время I мировой войны.

Сергей Александрович.1857-1905. Великий князь, пятый сын Императора Александра II, генерал-адъютант, генерал от инфантерии, член Государственного совета, участник русско-турецкой войны (1877-1878), основатель и председатель Императорского православного палестинского общества, командир Преображенского полка, московский генерал-губернатор (1891-1905), командующий Московским военным округом (1896-1905); отличался прямотой и честностью характера, глубиной и ясностью ума, был чужд всякого рода интригам и заигрыванием с либерализмом и революционерами, вел бескомпромиссную борьбу с террористами, убит эсеровским боевиком Каляевым.

Сипягин Дмитрий Сергеевич.1853-1902. Министр внутренних дел (1900), шеф жандармов (1899-1902), один из наиболее верных царю людей, убит эсеровским боевиком Балмашевым.

Скобелев Михаил Дмитриевич.1843-1882. Русский прославленный генерал, покоритель Средней Азии при Императоре Александре II [Кокандская операция (1873), Хивинский поход (1875-1876)], один из героев русско-турецкой войны 1877-1878 гг., взял Плевну и Сан-Стефано; имел огромную популярность в народе, непримиримый противник Германии, которую называл главной опасностью для России.

Скоропадский Павел Петрович.1873-1945. Генерал-лейтенант (1916), офицер Императорской Гвардии, командовал 5-й и 1-й гвардейской дивизиями, затем 34-м АК, больших военных способностей не проявил. В апреле 1918 года был провозглашен германским командованием гетманом Украины под именем Павло Скоропадский, установил прогерманский марионеточный режим, проводил нелепую политику «украинизации», однако, в частных разговорах не раз сетовал, что был вынужден пойти на этот шаг и что его мечта — видеть Украину вновь в составе монархической России, спас от большевистской расправы многих офицеров, бежавших из Советской России; после ноябрьской революции в Германии был брошен германским командованием на произвол судьбы и при подходе банд Петлюры бежал в Германию, умер в эмиграции.

Смирнов Анатолий Филиппович. Современный российский историк, профессор.

Солоневич Иван Лукьянович.Русский журналист, публицист, мыслитель-монархист, был арестован ОГПУ, бежал из Соловецкого лагеря, главные труды написаны в эмиграции, создатель монархической газеты «Наша Страна».

Спиридович Александр Иванович. 1873-? Генерал-майор, начальник отдельного корпуса жандармов (1906-1912), управляющий дворцовой комендатурой, лично сопровождал Императора Николая II в его поездках в Ставку, автор воспоминаний, умер в эмиграции.

Столыпин Аркадий Аркадьевич.Журналист, брат П.А. Столыпина.

Столыпин Петр Аркадьевич.1862-1911. Русский государственный деятель времен Императора Николая II, саратовский губернатор (1903-1906), министр внутренних дел, шеф жандармов, председатель Совета министров (1906-11); разработчик знаменитой крестьянской реформы, беспощадно боролся со смутой, убит эсером, по всей вероятности, внедренным в Охранное отделение.

Суворов Александр Васильевич.1729-1800. Граф Рымникский, князь Италийский, фельдмаршал, генералиссимус (1800), великий русский полководец, один из немногих полководцев мировой истории, оставшийся непобежденным.

Сусанин Иван Осипович.Русский национальный герой, во время польской интервенции в 1613 году спас от смерти первого Царя из рода Романовых — юного Михаила Федоровича и принял мученическую кончину от рук польских захватчиков.

Сухомлинов Владимир Александрович.1848-1926. Генерал от кавалерии, генерал-адъютант, военный министр (1909-1915). Накануне войны заверял Царя и общественность, что «Россия к войне готова», огульно обвинялся враждебными Царю силами в государственной измене, отстранен от должности и заключен в крепость, в 1917 году приговорен к пожизненному заключению за «неподготовленность» русской армии к войне, в 1918 году освобожден, уехал в Германию, где и скончался.

Теплое.1861-? Полковник Семеновского полка, затем — генерал-майор, член масонской ложи «Северная звезда», член «Военной ложи», по имеющимся сведениям, ввел в нее генерала М.В. Алексеева, активный участник заговора против Николая II, в 1917 — комиссар Финляндского полка, затем эмигрировал в Париж.

Терещенко Михаил Иванович.1866-1956. Крупнейший сахарозаводчик, владелец издательства «Сирии», товарищ председателя Военно-промышленного комитета, участник государственного переворота в феврале 1917 года, во Временном правительстве занимал должность министра финансов (март-апрель 1917), эмигрировал.

Тиханович-Савицкий Нестор Николаевич.1866 или 1868 - после июля 1917. Астраханский купец, председатель Астраханской Народной Монархической партии, убежденный монархист, один из деятелей черносотенного движения; пытался предупредить Царя о готовящемся заговоре; скорее всего, убит боевиками Временного правительства.

Тихобразов Дмитрий Николаевич.Полковник, помощник начальника оперативного отделения Ставки Верховного Главнокомандующего.

Тома (Thoma) Альбер.1878-1932. Лидер французской социалистической партии, лидер фракции социалистов, министр вооружений Франции в годы Первой мировой войны.

Трубецкой Владимир С.Князь, офицер-кирасир.

Фабрицкий Семен Семенович.Флигель-адъютант Императора Николая II, контр-адмирал.

Федоров Сергей Петрович.1869-1936. Тайный советник, профессор Военно-медицинской академии, лейб-хирург Императора Николая II, один из лечащих врачей Наследника Цесаревича Алексея Николаевича; высказанное им 1 марта 1917 года царю мнение о неизлечимости болезни Наследника стало решающей причиной отречения Николая II за себя и за сына и передачи престола в.к. Михаилу Александровичу. После отречения Императора оставил его.

Фредерике Владимир Борисович.1838-1927. Граф, генерал-адъютант, министр Императорского Двора и уделов (1897-1917), один из самых преданных царю людей, входил в ближайшее окружение Императора Николая II.

Хабалов Сергей Семенович.1858-1924. Генерал-лейтенант (1910), главный начальник и командующий войсками Петроградского военного округа (1916-1917), в феврале 1917 года получил приказ Царя немедленно прекратить беспорядки, приказ выполнить не сумел, проявив полную беспомощность как руководитель и организатор, в 1920 году эмигрировал.

Харитонов Петр Алексеевич.1852-1916. Член Государственного совета, сенатор, государственный контролер (1907-1916).

Хвостов Александр Алексеевич.1857-? Тайный советник, сенатор, министр юстиции (1915-1916), министр внутренних дел (июль-сентябрь 1916).

Черчилль (Churchill) Уинстон Леонард Спенсер.1874-1965. Английский государственный и политический деятель, английский министр внутренних дел (1910-1911); морской (1911), военный и авиации (1919-1921), финансов (1924-1929); премьер-министр (1940-1945 и 1951-1955); один из лидеров антигитлеровской коалиции.

Шавельский Георгий Иванович.1871-1951. Православный священник, протопресвитер армии и флота при Ставке Верховного Главноко­мандующего (1914-1917), после революции — в Добровольческой армии, затем эмигрировал.

Шаргунов Александр(отец Александр). Священник Русской Православной церкви, протоиерей, настоятель церкви св. Николая (в Пыжах) в г. Москве.

Шаховской Всеволод Николаевич.1868-? Князь, министр торговли и промышленности (1915).

Шереметев Дмитрий Сергеевич.1869-? Граф, флигель-адъютант Императора Николая И, полковник Кавалергардского полка, находился в дружеских отношениях с Императором, покинул его после отречения.

Шидловский Сергей Иллиодорович.1861-1922. Левый октябрист, член IV Гос. Думы, председатель думской фракции октябристов, один из участников антицарского заговора в конце 1916 — начала 1917 годов, присутствовал во время отказа в.к. Михаила Александровича принять престол.

Шкуро Андрей Григорьевич.1887-1947. Генерал-лейтенант; во время войны командовал казацкими частями, участник смелых казацких рейдов в тыл противника, один из немногих командиров, кто категорически не принял переворот февраля 1917 года и отречение Государя. После поражения белых жил за границей, во время Великой Отечественной войны — на службе вермахта, вместе с генералом Красновым формировал в германской армии казацкие части, принимал участие в боях на Восточном фронте, награжден германскими наградами, выдан англичанами Советском правительству, судим военным трибуналом и повешен.

Шлиффен (Schlieffen) Август фон.1833-1913. Граф, германский генерал-фельдмаршал и военный теоретик, автор знаменитого «плана Шлиффена», легшего в основу германской стратегии на первоначальном этапе Мировой войны, предполагавшей войну на два фронта против Франции и России.

Штюрмер Борис Владимирович.1848-1917. Обер-камергер, председатель Совета министров (март-июль 1916 г.) и одновременно — министр внутренних дел, министр иностранных дел (июль-ноябрь 1916); наряду с Государыней и Распутиным подвергался клеветническим атакам оппозиции, обвинявшей его в измене; после Февральской революции замучен в Петропавловской крепости.

Шульгин Василий Витальевич.1878-1976. Один из лидеров националистов, член «Прогрессивного блока» IV Государственной Думы. Имеются косвенные данные, что он знал о готовящемся заговоре против Царя и ему содействовал, хотя выставлял себя монархистом

[1] ГАРФ. Ф. 601, оп. 1.

[2] Полное собрание речей Императора Николая П. 1894-1906. СПб, 1906, с. 155.

[3] Поливанов А.А. Из дневников и воспоминаний по должности военного министра и его помощника. 1907-1916. Под редакцией А.М. Зайончковского. М., 1924, с. 70.

[4] Говоря о политическом черносотенстве, автор имеет ввиду демагогов типа Пуришкевича, сделавших немало для дискредитации Императора, и ни в коем случае не стремится бросить тень на преданных престолу и России членов Черной Сотни, многие из которых стали впоследствии новомучениками Российскими.

[5] Русская летопись. Книга 7. Париж, 1925, с. 22.

[6] Миронов Б.Н. Социальная история России. СПб, 1990, т. 2, с. 227.

[7] Монархия перед крушением, 1914-1917. Бумаги Николая II и другие документы. Статьи В.П. Семенникова. М.-Л.: Госиздат, 1927, с. 100-101.

[8] Полное собрание речей Императора Николая II, с. 70.

[9] Там же, с. 71.

[10] Там же, с. 71. Красный Архив, т. 30, с. 82.

[11] Там же, с. 71. Красный Архив, т. 30, с. 82. Дитерихс М.К. Убийство Царской Семьи и членов Дома Романовых на Урале. М., 1991, с. 90.

[12] Марков О.Д. Русская армия 1914-1917 г.г. СПб, 2001, с. 77.

[13] Мэсси Роберт К. Николай и Александра. М., 1992, с. 255.

[14] Шапошников Б.М. Воспоминания. Военно-научные труды. М: Военное издательство министерства обороны СССР, 1983, с. 211.

[15]  Марков О.Д. Указ, соч., с. 3.

[16] Профессор В.Ф. Новицкий. Боевые действия Бельгии и Франции осенью 1914 года. М.: Издание Генерального штаба, 1920, с. 5.

[17]  Переписка Вильгельма II с Николаем II. С предисловием М.Н. Покровского. Пг.-М.: Госиздат, 1923, с. 174.

[18] Переписка..., с. 175.

 [19] Сазонов С.Д. Воспоминания. М. 1991, с. 248.

[20]  Великий князь Александр Михайлович. Мемуары великого князя. М.: Захаров-Аст, 1999, с. 248.

[21] Нива, июль 1914.

[22]  Алексеева И.В. Агония Сердечного Согласия. Царизм, буржуазия и их союзники по Антанте. 1914-1917. Л., 1990, с. 12.

[23] Алексеева И.В. Указ, соч., с. 12.

[24] Катков Г.М. Февральская революция. Париж: Имка-Пресс, 1984, с. 7. 18

[25]  Брусилов А.А. Мои воспоминания. М.: Военное издательство Народного Комиссариата Обороны, 1943, с. 64.

[26] Данилов Ю. Великий Князь Николай Николаевич. Париж, 1930, с. 5-8.

[27] Мосолов А.А. При дворе последнего императора. Записки начальника канцелярии министра двора. СПб: Наука, 1992, с. 145.

[28] Сухомлинов В. Воспоминания. Берлин, 1924, с. 304.

[29] Александр Михайлович, великий князь. Воспоминания. Две книги в одном томе. М.: Захаров-Аст. 1999, с. 140-141.

[30] Поливанов А.А. Из дневников и воспоминаний по должности военного министра и его помощника. 1907-1916. Под редакцией А.М. Зайончковского. М., 1924, с. 48.

[31] Шацилж К.Ф. От Портсмутского мира к Первой мировой войне. М.: РОССПЭН, 2000, с. 124.

[32]Бок (Столыпина) М.П. Воспоминания о моем отце П.А. Столыпине. М., 1992, с. 234.

[33] Werner Beumelburg. La Guerre de 14-18 racontue par un Allemand.

[34] Витте С.Ю. Избранные воспоминания, М.: Мысль, 1991, с. 436-437.

[35] ЦГАВМФ. Ф. 701, оп. 1, д.5, с. 71.

[36] ЦГАВМФ. Ф. 701, оп. 1, д. 5, с. 75.

[37] Чавчавадзе Давид. Указ, соч., с. 171.

[38] Португальский P.M., Алексеев П.Д., Рунов В.А. Первая мировая в жизнеописаниях русских военачальников.Под общей редакцией В.П. Маяцкого. М.: Элакос, 1994, с. 15.

[39] Витте С.Ю. Указ, соч., с. 434.

[40] Чавчавадзе Давид. Великие князья. Екатеринбург: Издательство «СВ-96», 1998, с. 169.

[41] Лемке М. 250 дней в Царской Ставке. Петербург, 1920, с. 81.

[42] Охлябинин Сергей. Честь мундира. Чины, традиции, лица. Русская армия от Петра I до Николая П. 50 исторических, миниатюр, иллюстрированных автором. М.: Издательство «Республика», 1994, с. 265-266.

[43] Поливанов А.А. Указ, соч., с. 49. 30

[44] ЦГАВМФ. ф. 701, оп.1, Д.5, с. 107.

 

[45] Восточно-Прусская операция. Сборник документов. М.: «Воениздат», 1939, с. 90.

[46] Александр Михайлович, великий князь. Указ, соч., с. 176.

[47] Сухомлинов В. Указ, соч., с. 293.

[48] Редигер А.Ф. История моей жизни. Воспоминания военного министра. М., 1999, т. 2, с. 376.

[49] Мосолов А.А. Указ, соч., с. 145.

[50] Бубнов А. В Царской Ставке. Нью-Йорк: Издательство имени Чехова, 1955, с. 9-10.

[51] «Илья Муромец» в боях.АК (авиация, космонавтика), научно-популярный журнал ВВС. Выпуск 9, с. 11.

[52] Мельгунов С.П. На путях к дворцовому перевороту (Заговоры перед революцией 1917 года). Париж: Родина, 1931 с. 28.

[53] Головин Н.Н. Указ, соч., т. 2, с. 36.

[54] Уткин А.И. Забытая трагедия. Россия в первой мировой войне. Смоленск: «Русич», 2000 с. 33-34.

[55] Шапошников Б.М. Указ, соч., с. 446.

[56] Редигер А.Ф. Указ, соч., т. 2, с. 396.

[57] Керсновский АЛ. История Русской армии. М: Голос, 1994, т. 4, с. 177.

[58] Богданович П.Н., генерального штаба полковник. Вторжение в Восточную Пруссию в августе 1914 года. Воспоминания офицера генерального штаба армии генерала Самсонова. Буэнос-Айрес, 1964, с. 18.

[59] Гиацинтов Э. Записки белого офицера.СПб, 1992, с. 51-52.

[60] Головин Н.Н., генерал. Военные усилия России в Мировой войне.Париж: Товарищество Объединенных Издателей, 1939, т. 2, с. 135.

[61] Кобылий В. Анатомия измены. Император Николай II и Генерал-адъютант М.В. Алексеев. Истоки антимонархического заговора. Под редакцией Л.Е. Болотина. С.-Петербург, 1998, с. 122.

[62] Епанчин НА., генерал-от-инфантерии. На службе трех императоров.Воспоминания. М.: Издательство журнала «Наше Наследие», 1996, с. 400.

[63] Кобылий В. Указ, соч., с. 101.

 [64] Гиацинтов Э. Указ. соч. с. 51-52.

[65] Шавельский Г. Воспоминания. Нью-Йорк, 1964, т, 1, с. 125-138.

[66] М. Ферро. Николай II. М.: Международные отношения, 1991, с. 189-190.

[67] Мельгунов С.П. На путях к дворцовому перевороту. С. 21.

[68] Головин Н.Н. Указ, соч., т. 2. с. 139. 38

[69] Головин Н.Н. Указ, соч., т. 2, с. 67.

[70] Шавельский Г. Указ, соч., с. 125.

[71] Родзянко М.В. Крушение империи. Харьков: Интербук, 1990, с. 124.

[72] Андрей Владимирович, великий князь. Дневник бывшего великого князя Андрея Владимировича 1915-1916г. М., 1925, с. 21-65.

[73] Кобылий В. Указ, соч., с. 122.

[74] Родина, 1993, №8-9.

[75] Воейков В.Н. Указ, соч., 83.

[76] Керсновский А.А. Указ, соч., т. 3, с. 306. 42

[77] Русская летопись. 1928, № 7.

[78] Николай II в секретной переписке, с. 142.

[79] Фрейлина Ее Величества. «Дневник « и воспоминания Анны Вырубовой. Москва: Советский писатель, 1991, 156-157.

[80] Мельгунов С.П. На путях к дворцовому перевороту. (Заговоры перед революцией 1917 года). Париж: Родина, 1931, с.28.

[81]Все сноски по заседанию Кабинета министров и высказываниям его членов приводятся во гл. 2 данной книги.

[82] Дневник б. великого князя Андрея Владимировича. Редакция и предисловие В.П. Семенникова. Л.: Госиздат, 1925, с. 35.

[83] Головин Н.Н. Указ, соч., т. 2, с. 154.

[84] Воейков В.Н. Указ, соч., с.

[85] Боханов АН. Император Николай II.М.: Русское Слово, 1998, с. 374.

[86]Фрейлина Ее Величества, с, 157.

[87] Бубнов А. Указ, соч., с. 12.

[88] Радзинский Э. Господи спаси и усмири Россию. Николай II: жизнь и смерть. М.: Вагриус, 1993, с. 170.

[89] Мелыунов С.П. На путях к дворцовому перевороту, с. 125.

[90] Гиацинтов Э. Указ, соч., с. 152.

[91] Кобылий В. Указ, соч., с. 129.

[92] Данилов Ю. Великий Князь Николай Николаевич. Париж, 1930, с. с. 5, 7, 8, 9.

[93] Воейков В.Н. Указ, соч., с. 83.

[94] Воейков В.Н. Указ, соч., с. 75.

[95] ГАРФ. Ф. 601, оп. 1, д. 596.

[96] ГАРФ. Ф. 601, оп. 1, д. 596.

[97] Катков Г.М. Указ, соч., с. 58.

[98] Архив Русской революции. М.: Терра, 1993, т. 18, с. 2.

[99] Аврех А.Я. Царизм накануне свержения.М.: Наука, 1989, с. 89.

[100] Аврех А.Я. Указ, соч., с.

[101] Там же, с. 91.

[102] Там же, с. 90.

[103] Кобылин В. Указ, соч., с. 126.

[104] Фрейлина Ее Величества..., с. 158.

[105] Аврех А.Я. Указ, соч., с. 97.

[106] Там же.

[107] Там же, с. 101.

[108] Там же, с. 90.

[109] Аврех А.Я. Указ., соч., с. 91.

[110]  Аврех А.Я. Указ., соч., с. 91-92.

[111] Катков Г.М. Указ., соч., с. 153. Сазонов С.Д. Указ., соч., с. 362.

[112] Там же.

[113] Катков Г.М. Указ., соч., с. 32.

[114] Платонов О.А. Николай Второй. Жизнь и царствование. С.-Петербург: Общество Святителя Василия Великого, 1999 год, с. 354.

[115] Смирнов А.Ф. Государственная Дума Российской Империи. 1906-1917. Историко-правовой очерк. М.: Книга и бизнес, 1998, с. 505.

[116] Там же.

[117] Смирнов А.Ф. Указ, соч., с. 305.

[118] Катков Г.М. Указ, соч., с. 161.

[119] Кобылий В. Указ., соч., с. 160.

[120] АРР. т. 18, с. 69.

[121] Смирнов А.Ф. Указ, соч., с. 504.

[122] Катков Г.М. Указ., соч., 161.

[123] Сазонов С.Д. Указ., соч., с. 365.

[124] Сазонов С.Д. Указ., соч., с. 364.

[125] Сазонов С.Д. Указ., соч., с. 364.

[126] Катков Г.М. Указ, соч., с. 157. 62

[127] Дневник бывшего великого князя Андрея Владимировича, с. 70.

[128] Катков Г.М. Указ, соч., с. 156. 64

[129] Русская Летопись, кн. 7.

[130] Кобылий В. Указ, соч., с. 143.

[131] АРР. Т. 18, с. 68.

[132] АРР. Т. 18, с. 69.

[133] Николай II в секретной переписке, с. 212.

[134] АРР. с. 221.

[135] Аврех А.Я. Указ, соч., с. 106.

[136]     ГАРФ. Ф. 601, оп. 1.

[137]     Ольденбург С.С. Указ, соч., с. 586.

[138] ГАРФ. Ф. 601, оп. 1, д. 1121.

[139] ГАРФ. Ф. 601, оп. 1, д. 1113. 72

[140] ГАРФ. ф. 601, оп. 1,д. 621.

[141] ГАРФ. ф. 601, оп. 1, д. 1113.

[142] Воейков В.Н. Указ, соч., с. 84.

[143] Мельгунов С.П. На путях к дворцовому перевороту, с. 115.

[144] РГВИА. Ф. 405, оп. 2, д. 5.

[145] Данилов Ю.Н. Великий князь Николай Николаевич, с. 265.

[146] Данилов Ю.Н. Великий князь Николай Николаевич, с. 266.

[147] Дневники Императора Николая II.М: Издательство «ORBITA», 1991, с. 544.

[148] Там же, с. 544.

[149] Кобылий В. Указ, соч., с. 130.

[150] Николай II в секретной переписке, с. 186.

[151] Мелыунов С.П. На путях дворцового переворота, с. 115.

[152] Лемке М. Указ, соч., с. 150.

[153] Красный Архив. Исторический журнал. Т. 2 (27). М.-Л., 1928, с. 53.

[154] Кондзеровский П.К., генерал-лейтенант. В Ставке Верховного 1914-1917. Воспоминания Дежурного генерала при Верховном Главнокомандующем. Париж, 1967, с. 72.

[155] Шаиельский Г. Указ. соч. 78

[156] РГИА. Ф. 508, оп. 3, д. 591, с. 3.

[157] Летопись войны 1914-1915 гг. В лето от Рождества Христова 1915, от сотворения Mipa 7423. № 54, с. 860.

[158] Ж. Нива. 1915. № 36, с. 681. 80

[159] Русская летопись, № 7.

[160] Дневники Императора Николая II, с. 544.

[161] Николай II в секретной переписке, с. 187.

[162] Гиацинтов Э. Указ, соч., с. 55.

[163] Керсновский А.А. Указ., соч., т. 3, с. 306.

[164] Деникин А.И. Очерки Русской смуты. Крушение власти и армии. Февраль-сентябрь 1917г. М.: Наука, 1991, с, 103-104.

[165] Мельгунов С.П. Легенда о сепаратном мире.Париж, 1957, с. 73. 84.

[166] Редигер А.Ф. Указ, соч., т. 2, с. 398.

[167] Брусилов А.А. Указ, соч., с. 158-159.

[168] Брусилов А.А. Указ, соч., с. 136.

[169] Воейков В.Н. Указ, соч., с. 77.

[170] Керсновский А.А. Указ, соч., т. 4, с. 240.

 [171] Головин Н.Н. Указ, соч., т. 2, с. 155.

[172] Там же.

[173] Головин Н.Н. Указ, соч., т. 2, с. 155.

[174] Великий князь Кирилл Владимирович. Моя жизнь на службе России. СПб: Лики России,, 1996, с. 234.

[175] АРР. Т. 10, с. 213-214.

[176] ЦГАВМФ. Ф. 701, рп. 1, д. 5, с. 126. 90

[177] Генерал Спиридович   А.И.   Великая   война   и   Февральская  революция 1914-1917 гг. Нью-Йорк: Всеславянское издательство, 1960, с. 177-179.

[178] Там же, с. 110.

[179] Noskoff A.A. Nicolas II inconnu. Commandant, Alliuex, Chef d’Etat. Plon, Paris, 1920, p. 9-17.

[180] Гиацинтов Э. Указ, соч., с. 55-56.

[181] Военный сборник общества ревнителей военных знаний. Книга 2. Белград, 1922, с. 14.

[182] Свечин М. Записки старого генерала о былом. Ницца, 1964, с. 111.

[183] Николай II в секретной переписке, с. 222-223.

[184] Великая княгиня Мария Павловна (Старшая).

[185] Дневник бывшего великого князя Андрея Владимировича, с. 96.

[186] Ж. Нива. 1915. № 36, с. 681.

[187] Ж. Нива. 1915. № 36, с. 682.

[188] Епанчин Н.А. Указ, соч., с. 445.

[189] Спиридович А.И. Указ, соч., с. 197. 96

[190] Боханов А. Указ, соч., с. 26.

[191] Сухомлинов В. Указ, соч., с. 397. 98

[192] Епанчин НА. Указ., соч., с. 202.

[193] Боханов А. Указ, соч., с. 25-27.

[194] Мосолов. Указ, соч., с. 84.

[195] Царственные мученики в воспоминаниях верноподданных, с. 256.

[196] Царственные мученики в воспоминаниях верноподданных, с. 262.

[197] Олъденбург С.С. Царствование Императора Николая II.СПб., 1991, с. 211.

[198] Фабрицкий С.С. Из прошлого. Воспоминания флигель-адъютанта Государя Императора Николая П. Берлин, 1926 г., с. 30-34.

[199] Керсновский АЛ. Указ, соч., т. 3, с. 306. 102

[200]  Бубнов А. Указ, соч., с. 189.

[201] Некрасов Г. «Император Николай IIкак полководец». Изд. «Десятина», 2000, 33-4.

[202] Шапошников Б.М. Указ, соч., с. 391. 106

[203] Бубнов А. Указ, соч., с. 166.

[204] Noskoff A.A. (general). Nicolas II iconnu,p. 9-17.

[205] Гиацинтов Э. Указ. соч.

[206] Головин Н.Н. Указ, соч., т. 2, с. 156.

[207] Дневник бывшего великого князя Андрея Владимировича, с. 45.

[208] Николай II в секретной переписке, с. 190.

[209] Алексеева-Борель В. Указ, соч., с. 410.

[210] Аврех А.Я. Указ, соч., с. 190.

[211] Николай II в секретной переписке, с. 266.

[212] Дневники Императора Николая II. С. 551, 575, 585.

[213] Переписка Николая и Александры Романовых. Спредисловием М.Н. Покровского. Т. 4, 1916-1917. М.-Пг.: Госиздат, 1923, с. 425.

[214] Винберг Ф. Указ, соч., с. 114.

[215] Свечин М. Указ, соч., с. 71.

[216] Николай II в секретной переписке, с. 371.

[217] Николай 11 в секретной переписке, с, 489.

[218] Переписка Николая и Александры Романовых, т. 4, с. 332.

[219] Николай II в секретной переписке, с. 191.

[220] Дневники Императора Николая И, с. 545.

[221] Спиридович А.И. Указ, соч., с. 195.

[222] Николай II в секретной переписке, с. 191.

[223] Пронин В.М., генерального штаба полковник. Последние дни Царской Ставки.Белград, 1930, с. 5-6.

[224] Кобылий В. Указ, соч., с. 132.

 

[225] Николай II в секретной переписке, с. 501.

[226] Царственные мученики в воспоминаниях верноподданных.

[227] Бубнов А. Указ, соч., с. 188.

[228] Лемке М. Указ, соч., с. 32.

[229] Врангель П.Н. Воспоминания. М.: Терра, 1992, т.1, с. 14-15.

[230] ЦГАВМФ. Ф. 701, оп. 1, д. 5, с. 127.

[231] Хереш Э. Указ, соч., с. 215.

[232] Лемке М. Указ, соч., с. 38.

[233] РГИА. Ф. 516, оп. 1 (доп.), Д. 22.

[234] Ж. Нива. 1915, № 43.

[235] Игра в кости.

[236] Бубнов А.Д. Указ, соч., с. 179-189.

[237] Noskoff A.A. (general). Nicolas II inconnu, p. 30-31.

[238] Алексеева-Борель В. Указ, соч., с. 411.

[239] Ласточкин С.Я., Рубежанский Ю.Ф. Царское Село — резиденция российских монархов. СПб., 2000, с. 299.

[240] Николай II в секретной переписке, с. 375.

[241] Морские записки.Нью-Йорк: Издание Общества бывших Русских Морских Офицеров в Америке. 1947. Т. 5, № 1, с. 45.

[242] Великий князь Александр Михайлович.

[243] Великий князь Борис Владимирович.

[244] Николай II в секретной переписке, с. 377.

[245] Там же, с. 395.

[246] Палеолог М. Указ, соч., с. 170-71.

[247] Белявская (Летягина). Ставка Верховного Главнокомандования в Могилеве. 1915-1918. Личные воспоминания. Вильно, 1932, с. 15.

[248]     Лемке М. Указ, соч., с. 270.

[249]     РГВИА. Ф. 2003, оп. 1, д. 5125

[250] Бубнов А. Указ, соч., с. 190-193.

[251] Там же, с. 209.

[252] Лемке М. Указ, соч., с. 209.

[253] Его Императорское Величество Государь Император Николай Александрович в действующей армии. Июль 1915-февралъ 1916. Составил генерал-майор Дубенский. Петроград, 1916, с. 86.

[254]     Дневники Императора Николая II, с. 554.

[255]     Фрейлина Ее Величества, с. 160.

[256] Носков А.А. приводит все даты по Григорианскому календарю.

[257]Noskoff A. A. (general). Nicolas II inconnu., p. 33.

[258] По поводу М. Лемке приводятся интересные сведения в книге А. Крылова «Последний лейб-медик» о докторе Е. С. Боткине. Описывая прибытие Государя в Ставку, Крылов пишет: «Следующим за Боткиным стоял вертлявый штабс-капитан, в котором он узнал адъютанта, встречавшего его на вокзале. От волнения офицер вспотел и все время мял в руке носовой платок. Изо всех сил он пытался показать свою независимость, периодически потряхивая прилизанной головой. Император, с доброй улыбкой подошедший к офицеру, по-видимому тотчас понял, что творится на душе у молодого человека, который, заикаясь, представился: — Ваше Императорское Величество, обер-офицер управления генерал-квартирмейстера штабс-капитан Лемке. <...> У штабс-капитана, казалось, взмокла не только спина, но и даже кожаные портупеи и ремень. <...> Конечно, ни Боткин, ни Николай II, ни сам штабс-капитан Михаил Лемке не могли знать в тот момент, что, спустя годы, безликий офицерик станет маститым большевистским историком, учредителем и непременным председателем Общества изучения истории и революционного движения в России, которому по долгу новой службы придется немало сказать мерзких слов о своем бывшем Верховном Главнокомандующем» (А. Крылов. Последний лейб-медик. М.: Белый берег. 1998, с.62).

[259] Лемке М. Указ, соч., с. 66.

[260] Губернаторский дом в Могилеве.

[261] Керсновский А.А. Указ, соч., т. 3, с. 307.

[262] Керсновский А.А. Указ., соч. т.З, с. 309.

[263] Его Императорское Величество Государь Император Николай Александрович в действующей армии, с. 75.

 [264] Спиридович А.И. Указ, соч., с. 213.

[265] РГВИА. Ф. 2003, оп. 1, д. 51.

[266] РГВИА. Ф. 2003, оп. 1, д. 51 (6).

[267] РГВИА. Ф. 2003, оп. 1, д., 51.

[268] РГВИА. Ф. 2003, оп. 1, д. 51.

[269] РГВИА. Ф. 2003, on. 1, д. 51. 134

[270] Ж. Нива, 1915, № 43.

[271] Алферьев Е.Е. Император Николай II как человек сильной воли. Нью-Йорк: Свято-Троицкий монастырь Джорданвилль, 1983, с. 109.

[272] Ольденбург С.С. Указ, соч., с. 642. -136

[273] Алферьев. Указ, соч., с. 111.

[274] Великий князь Кирилл Владимирович. Указ, соч., с. 234.

[275] Groehler. Geschichte des Luftkriegs.Militurverlag der DDK, Berlin, 1981, 58.

[276] Geschichte des Luftkriegs, 58.

[277] Бескровный Л.Г. Указ. соч. (по соответствующим главам)

[278] Марков О.Д. Указ, соч., с. 98.

[279] Ипатьев В. Работа химической промышленности на оборону во время мировой войны. Пг., 1920, с. 4.

[280] Марков О.Д. Указ, соч., с. 194.

[281] Бескровный Л.Г. Указ, соч., с. 110.

[282] Лященко П.И. История народного хозяйства СССР.М.: ГИПЛ, 1956, т.2, с. 606.

[283]          Яковлев Н.Н. 1 августа 1914.М.: Москвитянин, 1993, с. 225-226.

[284] Головин Н.Н. Указ, соч., т. 2, с. 19.

[285] Лемке М. Указ, соч., с. 648-650.

[286] Алексеева-Борель В. Указ, соч., с. 418.

[287] Николай II в секретной переписке, с. 395.

[288] Там же, с. 401.

[289] Там же, с. 403.

[290] Брусилов А.А. Указ, соч., с. 182. 144

[291] В. Алексеева-Борель. Указ, соч., с. 424.

[292] Головин Н.Н. Указ, соч., с. 163.

[293] Брусилов А.А. Указ, соч., с. 186.

[294] В. Алексеева-Борель. Указ, соч., с. 427. 146

[295] Головин Н.Н. Указ, соч., т. 2, с. 163.

[296] ГАРФ. Ф. 601, оп. 1, д. 654.

[297] Мельгунов С.П. Легенда о сепаратном мире, с. 76.

[298] Залесский К.А. Первая мировая война. Правители и военачальники. М.: Вече, 2000, с. 82.

[299] Брусилов А.А. Указ, соч., с. 189.

[300] Брусилов А.А. Указ, соч., с. 190.

[301]  Переписка Николая и Александры Романовых. Т. 4., с. 369.

[302]  Залесский К.А. Указ, соч., с. 82.

[303] Николай II в секретной переписке, с. 472.150

[304] Керсновский А.А. Указ. соч. Т. 4, с. 93.

[305] Николай II в секретной переписке, с. 566.

[306] Головин Н.Н.Указ, соч., с. 165.

[307] Деникин А.И. Указ соч., с. 102.

[308] Уткин А. Указ, соч., с. 236.

[309] Ольденбург С.С. Указ, соч., с. 593.

[310] Уткин А.И. Указ, соч., с. 265.

[311] В. Алексеева-Борель. Указ, соч., с. 409.

[312] В. Алексеева-Борель. Указ, соч., с. 407.

[313] Краснов П. Н. Тихие подвижники. Венок на могилу неизвестного солдата Императорской Российской армии. Нью-Йорк: Джорданвилль, 1986, с. 14.

[314] Керсновский А.А. Указ. соч. Т. 4, соч., с. 254.

[315] Дневники Императора Николая II, с. 590.         

[316] Жевахов Н.Д., князь, товарищ обер-прокурора Священного Синода. Воспоминания,М. 1993, с. 5.7-58.

[317] Алексеева И.В. Агония Сердечного Согласия. Л., 1990, с. 20.

[318] Данилов Ю.Н., генерал от инфантерии. Русские отряды на французском и македонском фронтах. Париж, 1933, с. 23.

[319] Красный Архив за 1928. Т. 2, с. 18.

[320] Данилов Ю.Н. Указ, соч., с. 24.

[321] Данилов Ю.Н.Указ, соч., с. 24.

[322] Чиняков М.К. Русские войска во Франции. (1916-1918). М.: Рейтер, 1997, с. 7.

[323] Чиняков М.К. Указ, соч., с. 20.

[324]     Данилов Ю.Н. Указ, соч., с. 49-50.

[325]  Чиняков М.К. Указ, соч., с. 21.   ,

[326] ГАРФ. Ф. 601, оп. 1, д. 671.

[327] Ж. Нива, 1915, № 18, с. 347.

[328] Galland P., р. 79.

[329] ГАРФ. Ф. 601, оп. 1, д. 652.

[330] Чиняков М.К. Указ, соч., с. 12.

[331] Данилов Ю.Н. Указ, соч., с. 34.

[332] Чиняков М.К. Указ, соч., с. 13.

[333] Ольденбург С.С. Указ, соч., с. 591.

[334] Миронов Б.Н. Указ, соч., с. 621.

[335] Свечин М. Указ, соч., с. 110.

[336] РГИА. Ф. 516, оп. 1 доп., 22.

[337] Ж. Родина, № 8-9, 1993, с. 95.

[338] Там же.

[339] Тихменев Н.М. Из воспоминаний о последних днях пребывания Императора Николая II в Ставке.Ницца: Издание Кружка Ревнителей Русского Прошлого, 1925, с. 3-4

[340] Там же.

[341] Людендорф Э. Мои воспоминания о войне 1914-1918 годов, под редакцией А. Свечина, М.: Государственное издательство, 1924, т.2, с. 14.

[342] Николай II в секретной переписке, с. 627.

[343] Пронин В.М. Указ, соч., с. 8.

[344] Лукомский А.С. Воспоминания.Берлин: Издательство Отто Кирхнер и К°, 1922, с. 119.

[345] Лукомский А.С. Указ, соч., с. 120.

[346] Мамонтов В.И. На государевой службе. Воспоминания.Таллин, 1926, с. 233. 168

[347] История дипломатии. М.: ГИПЛ, 1963. Т. 2, с. 661.

[348] ЦГАВМФ. Ф. 3, д. 121.

[349] Шацилло К.Ф. Указ, соч., с. 199. 170

 [350] Сазонов С.Д. Указ, соч., с. 142.

[351] Шацилло К.Ф. Указ, соч., с. 162.

[352] Сазонов С.Д. Указ, соч., с. 150.

[353] История дипломатии, т.2, с. 762.

[354] Сазонов С.Д. Указ, соч., с. 151.

[355] Сухомлинов В. Указ, соч., с. 198.

[356] Ж. Родина, 1996, № 7-8, с. 59.

[357] Ж. Родина, 1996, № 7-8, с. 60.

[358] Ж. Родина, 1996, № 7-8, с. 61.

[359] ЦГАВМФ. Ф. 418, оп. 2, д. 251.

[360] Ж. Нива, 1914, ноябрь.

[361] Бубнов А. Указ, соч., с. 278.

[362] Палеолог М. Указ, соч., с. 128.

[363] Уткин А. Указ, соч., с. 128.

[364] Уткин А. Указ, соч.,, с. 130.

[365] Там же, с. 129.

[366] Военный сборник общества ревнителей военных знаний. Книга 8. Белград, 1922, с. 246.

[367] ЦГАВМФ. Ф. 418, оп. 2, д.274

[368] Histoire de la Grande Guerre. Par Paul Galland. Paris, 1974, p. 77.

[369] Алексеева-Борель В. Указ, соч., с. 453.

[370]Histoire de la Grande Guerre, p. 78.

[371] ЦГАВМФ. Ф. 418, оп. 2, д. 273.

[372] Бубнов А. Указ, соч., с. 190.

[373] Бубнов А. Указ, соч., с. 193.

[374] Алексеева-Борель. Указ, соч., с. 454.

[375] Алексеева-Борель. Указ, соч., с. 454.

[376] ЦГАВМФ. Ф. 418, оп. 2, д. 274.

[377] Мельгунов С.П. Легенда о сепаратном мире. (Канун революции). Париж, 1957, с. 35.

[378] ЦГАВМФ. Ф. 418, оп. 2, д. 273.

[379] Бубнов А. Указ, соч., с. 216, 278, 279.

[380] Свечин А. Указ, соч., с. 114.

[381] Богданов К.А. Адмирал Колчак. Биографическая повесть-хроника. СПб: Судостроение, 1993, с. 78.

[382] АРР. Т. 10, с. 202.

[383] Красный Архив за 1928, т. 2.

[384] Бубнов А. Указ, соч., с. 218-213.

[385] Там же, с. 288.

[386] ЦГАВМФ. Ф. 701, оп. 1, д. 105. 188

[387] Бубнов А. Указ, соч., с. 233-234.

[388] Воейков В.Н. Указ, соч., с. 109-110.

[389] Керсновский А.А. Указ соч. Т. 4, с. 181.

[390] Прайсман Л.Г.   Террористы и революционеры,  охранники и провокаторы. М.: РОССПЭН, 2001, с. 220.

[391] Степанов С.А. Загадки убийства Столыпина. М.: Прогресс-Академия, 1995, с. 31.

[392] Дневник Императора Николая II, с. 266.

[393] Монархия перед крушением, с. 91-92.

[394] Алферьев Е.Е. Указ, соч., с. 106.

[395] Великий князь Кирилл Владимирович. Указ, соч., с. 234.

[396] Великий князь Александр Михайлович. Указ, соч., с. 260.

[397] Великий князь Александр Михайлович. Указ, соч., с. 259-260.

[398]  Великий князь Кирилл Владимирович. Указ, соч., с. 234.

[399]  Ломоносов Ю.В. Воспоминания о мартовской революции 1917 года. Стокгольм-Берлин, 1921, с. 1.

[400] Мельгунов С.П. На путях к дворцовому перевороту., с. 102.

[401]  Мельгунов С.П. На путях к дворцовому перевороту, с. 94-102.

[402] Мельгунов С.П. На путях к дворцовому перевороту, с. 6.

[403] Милюков П.Н. Указ, соч., с. 404.

[404] Милюков П.Н. Указ, соч., с. 450.

[405] Смирнов А.Ф. Указ, соч., с. 582.

[406] Брачев B.C. Русское масонство XVIII-XX веков. СПб: Стома, 2000, с. 297.

[407] Брачев B.C. Указ, соч., с. 298.

[408] Брачев B.C. Указ, соч., с. 299

[409] Катков Г.М. Указ., соч., с. 182.

[410] Соловьев О.Ф. Указ, соч., с. 125.

[411] Воейков В.Н. Указ, соч., с. 116.

[412] Царственные мученики в воспоминаниях верноподданных., с.228

[413] Царственные мученики в воспоминаниях верноподданных, с.226.

[414] Фабрицкий С.С.Указ. соч., с. 111.

[415] Царственные мученики в воспоминаниях верноподданных, с. 74.

[416] Яковлев Н.Н. 1 августа 1914. М.: Москвитянин, 1993, с. 248.

[417] «Николай II в секретной переписке», с. 643.

[418] «Николай II в секретной переписке», с. 647.

[419] Милюков П.Н. Воспоминания. М.: Издательство Политической литературы, 1991, с. 449.

[420] Милюков П.Н. Указ, соч., с. 416.

[421] Там же, с. 539.

[422] Ленин В.И. Полное собрание сочинений. Издание пятое. Т. 31, с. 15-17.

[423] Винберг Ф. Указ, соч., с. 148.

[424] Аврех А.Я. Указ, соч., с. 184.

[425] Алексеева-Борель В. Указ, соч., с. 439.

[426] Кобылий В. Указ, соч., с. 182.

[427] Деникин А.И. Указ, соч., с. 106.

[428] Кобылий В. Указ., соч., с. 74.

[429] Брачев B.C. Указ, соч., с. 300.

[430] Катков Г.М. Указ, соч., с. 58.

[431] Кобылий В. Указ, соч., с. 177.

[432] Мелыунов С. На путях к дворцовому перевороту, с. 96

[433] Аврех А.Я. Указ, соч., с. 192-193.

Здесь надо заметить, что вообще к дневниковым записям Лемке надо относиться с известной долей осторожности, так как эти записи он издал уже при большевиках. Разница, так сказать, в стиле изложения позволяет думать, что некоторые моменты Лемке записывал в свой дневник в 1920 году. Особенно это видно по тому, как он пишет о Николае II. Царь периодически предстает в дневниках Лемке, то как «Государь Император», то как «набитый дурак и мерзавец».

[434] Винберг Ф. Указ, соч., с. 148.

[435] Алексеева-Борель В. Указ, соч., с. 445.

[436] Берберова Н. Люди и ложи. Русские масоны XX столетия. Нью-Йорк, 1986, с. 36.

[437] Брачев B.C. Указ, соч., с. 299.

[438] Аврех А.Я. Указ, соч., с. 193.

[439] Цитируется по «Письма Императрицы Александры Федоровны к Императору Николаю II. Берлин: Слово, 1922, т. 2, с. 184., перевод с английского В.Д. Набокова.

[440]Николай II в секретной переписке, с. 558-560.

[441] Катков Г.М. Указ, соч., с. 193.

[442] Монархия перед крушением, с. 160.

[443] Бубнов А. Указ, соч., с. 304.

[444] Деникин А.И. Указ, соч., с. 107-108.

[445] Царственные мученики в воспоминаниях верноподданных, с. 458.

[446] Деникин А.И. Указ, соч., с. 39.

[447] Данилов Ю.Н. Указ, соч., с. 45.

[448] Мельгунов С.П. На путях к дворцовому перевороту, с. 5.

[449] Данилов Ю.Н. Указ, соч., с. 158.

[450] Деникин А.И. Указ, соч., с. 142.

[451] Деникин А.И. Очерки Русской смуты. Борьба генерала Корнилова. Август-апрель 1918г. М.: Наука, 1991, с. 36.

[452] Платонов О.А. Терновый венец России. История Цареубийства. М.: Энциклопедия русской цивилизации, 2001, с. 192.

[453] АРР. Т. 10, с. 212.

[454] Шульгин В.В. Дни. М.: Современник, 1989, с. 121.

[455] Кожинов В.В. «Черносотенцы» и революция. М., 1998, с. 141-142.

[456] Милюков П.Н. Указ, соч., с. 454.

[457] Николай II в секртеной переписке, с. 610.

[458] Бонч-Бруевич М.Д. Вся власть Советам. Воспоминания. М: Военное издательство МО СССР, 1957, с. 107.

[459] Бонч-Бруевич М.Д. Указ, соч., с. 7, 252

[460] Бонч-Бруевич В.Д. На боевых постах февральской и октябрьской революции М.: Издательство «Федерация», 1931, с. 67-69.

[461] Алексеева-Борель. Указ, соч., с. 459.

[462] Керсновский А.А. Указ, соч., т. 4, с. 258.

[463] Мелыунов С.П. На путях к дворцовому перевороту, с. 113.

[464] Кобылий В. Указ, соч., с. 229.

[465] Noskoff A.A. (general). Nicolas II inconnu., p. 18-19.

[466] Данилов Ю.Н. Великий князь Николай Николаевич, с. 316.

[467] Мельгунов С.П. На путях к дворцовому перевороту, с. 106.

[468] Ферро М. Указ, соч., с. 215.

[469] Мельгунов С.П. На путях к дворцовому перевороту, с. 109. 258

[470] Мельгунов С.П. На путях, к дворцовому перевороту, с. 109. 260

[471] Данилов Ю.Н. Великий князь Николай Николаевич, с. 318.

[472] Данилов Ю.Н. Великий Князь Николай Николаевич, с. 97.

[473] Данилов Ю.Н. Великий Князь Николай Николаевич, с. 95.

[474] Мелыунов С.П. На путях к дворцовому перевороту, с. 161.

[475] Царственные мученики в воспоминаниях верноподданных, с. 227.

[476] Кобылий В. Указ, соч., с. 186.

[477] Великий князь Александр Михайлович. Указ, соч., с. 186.

[478] Воейков В.Н. Указ, соч., с. 118.

[479] Карабчевский Н.П. Страна гибнет сегодня,с. 156.

[480] Алексеева-Борель. Указ, соч., с. 459.

[481] Катков Г.М., Указ, соч., с. 245-246.

[482] Ден Юлия. Указ, соч., с. 120.

[483] Ломан Ю.Д. Воспоминания крестника Императрицы. Автобиографические записки. СПб, 1994, с. 73.

[484] РГИА. Ф. 476, оп. 1, д. 1921.

[485] Отречение Николая II, Воспоминания очевидцев. Л.: Издательство «Красная Газета», 1927, с. 85.

[486] Воейков В.Н. Указ, соч., с. 120.

[487]Царственные мученики в воспоминаниях верноподданных, с. 229.

[488] Ден Юлия. Подлинная Царица. Воспоминания близкой подруги Императрицы Александры Федоровны. Перевод с английского В.В. Кузнецова. СПб, 1999, с. 120.

[489] Там же, с. 228.

[490] Воейков В.Н. Указ, соч., с. 120-121. 270

[491] Ферро Марк. Указ, соч., с. 215.

[492] РГИА. Ф. 516, оп. 1/241/2890)., д. 9.

[493] РГИА. Ф. 516, оп. 1/241/2890)., д. 9.

[494] Отречение Николая II, с. 42.

[495] Николай II в секретной переписке, с. 653.

[496] Отречение Николая II, с. 45.

[497] Отречение Николая II, с. 90.

[498] Платонов О.А. Николай П. СПб, 1999, с. 413.

[499] РГИА. Ф. 516, оп. 1/241/2890), д. 9. 274

[500] Воейков В.Н. Указ, соч., с. 124.

[501] АРР. Т. 3-4, с. 248.

[502] Воейков В.Н. Указ, соч., с. 124.

[503] АРР. Т. 3-4, с. 248.

[504] АРР. Т. 3-4, с. 248.

[505]Памятные  дни.   Из  воспоминаний  Гвардейских стрелков.  Таллин,   1939, с. 21-22.

[506] Памятные дни,с. 40-41. 278

[507] Бонч-Бруевич В. Указ, соч., с. 69.

[508] Кобылий В. Указ, соч., с. 259. 280

[509] АРР. Т. 3-4., с. 249.

[510] Воейков В.Н. Указ, соч., с. 126.

[511]Отречение Николая II, с. 95.

[512] РГИА, ф. 516, оп. 1/241/2890), д. 9.

[513] Страна гибнет сегодня. Воспоминания о февральской революции 1917года., М.: Книга, 1991, с. 130.

[514] Брачев B.C. Указ, соч., с. 305.

[515] Монархия перед крушением, с. 96.

[516] Милюков П.Н. Указ, соч., с. 402.

[517] Родзянко М.В. Крушение Империи, с. 213.

[518] Катков Г.М. Указ, соч., с. 300.

[519] АРР. Т.3-4, с. 251.

[520] АРР. Т. 3-4, с. 252.

[521] АРР. Т. 3-4, с. 253.

[522] АРР. Т. 1-2, с. 20.

[523] Отречение Николая И, с. 96.

[524] Катков Г.М. Указ, соч., с. 418.

[525] Отречение Николая II, с. 104.

[526] Отречение Николая II, с. 62.

[527] Отречение Николая II, с. 62.

[528] «Русская Летопись», книга 7. Париж, 1925, с. 208.

[529] Отречение Николая II, с. 22.

[530] Архимандрит Константин (Зайцев). Чудо русской истории.М., 2000, с. 470.

[531] Протоиерей Александр Шаргунов. Православная монархия и новый мировой порядок. М.: Новая книга, 1999, с. 174.

[532] Отречение Николая II, с. 65.

[533] Русский Исторический Архив. Сборник 1. Прага, 1929, с. 15. 294

[534] Керсновский А.А. Указ. соч. Т. 4, с. 241., 295

[535] Бубнов А. Указ, соч., с. 313. 296

[536] Протоиерей Александр Шаргунов. Указ, соч., с. 12.

[537] Ставка Верховного Главнокомандующего. Рассказ очевидца. Русская Летопись, кн. 7. Париж, 1925, с. 156-172.

[538] Пронин В.М. Указ, соч., с. 50-51. 300

[539] Царственные Мученики во воспоминаниях верноподданных, с. 447-448.

[540] Павлов НА. Его Величество Государь Николай II. Париж, 1927, с. 153. 302

[541] Царственные мученики в воспоминаниях верноподданных, с. 461.

[542]8 марта 1917 года Временное правительство объявило Николая П «лишенным свободы».

[543] Мильгунов С.П. Судьба Императора Николая II после отречения.Нью-Йорк: Телекс, 1991, с. 39.

[544] Узнав о приказе Николая II, Быокенен писал: «Государь показал себя с самой благородной стороны. Все личные соображения были им отброшены, и все его мысли были направлены на благо Родины».

[545] Мельгунов С.П. Указ, соч., с. 40.

[546] Деникин А.И. Указ, соч., с. 130-131.

[547] Алексеева-Борель В. Указ, соч., с. 509-510.

[548] Генерал Кутепов. Сборник статей. Париж, 1934, с. 178.

[549] Игумен  Серафим  (Кузнецов).  Православный Царь-Мученик.  Паломник, 1997, с. 579.

[550] Врангель П.Н. Указ, соч., т. 1, с. 26.

[551] Людендорф Э. Указ, соч., с. 132.

[552] Зимин Ю.В. Россия — Революция — Гражданская война. Пенза, 1993 с. 59.

[553] Бескровный Л.Г. Указ. соч. (соответственно по главам).

[554] Бескровный Л.Г. Указ, соч., с. 70.

[555] Русская летопись. Книга 1, Париж, 1921, с. 182. 308

[556] Керсновский А.А. Указ, соч., т. 4, с. 326.

[557] Брачев B.C. Указ, соч., с. 309.

[558] Страна гибнет сегодня, с. 203.

Петр Валентинович Мультатули

ГОСПОДЬ ДА БЛАГОСЛОВИТ РЕШЕНИЕ МОЕ...

Император Николай II во главе действующей армии и заговор генералов

Ответственный редактор А. В. Блинский

Заведующий редакцией А. Н. Новиков

Редактор И.М. Ольшанская

Художник С.В. Алексеев

Технический редактор В.И. Соловьев

Выпускающий редактор Л.В. Человечкова

Издательство: САТИСЪ, лицензия ИД № 05426 от 20.07.01 г.

199053, Санкт-Петербург, В.О., Большой пр., 3. Межрегиональный фонд «Держава», лицензия ИД № 02981 от 06.10.00 г.

199178, Санкт-Петербург, В.О., Большой пр., 8/4 лит А.

Тел./факс (812) 325-99.-81. Отдел сбыта 328-55-30, 323-63-42.

e-mail: satis@mail.axon.ru

www.satis.spb.ru Представительство в Москве (095) 369-09-67.

Подписано в печать 20.02.2002 г. Формат издания 70x100/16. Печ. л. 22. Тираж 4000 экз.

Зак. №. 3096

Отпечатано с готовых диапозитивов в Академической типографии «Наука» РАН 199034. Санкт-Петербург, 9 линия, 12